Ох, Марго может обрушить на нее весь гнев. Может выпотрошить и рассказать про несчастную суку, которую кто-то бросил так, что единственный ее способ доказывать любовь к себе – сотни тысяч незнакомцев, шлющих «огоньки» на ее сторис. Что вся ее деятельность – не что иное, как попытка внушить себе хоть какое-то чувство значимости. Каждый ее пост – маленькая вендетта людям, которые заставляли ее сомневаться в себе, которым она завидовала. Подружки, условные бывшие, одногруппники, кто угодно. Марго знала: перед ней инстаграмщица – самое уязвимое существо на свете. Но Марго сделает то, чего не делала с последнего дня работы в том ужасном ресторане. Она представит, как набирает в рот воды, делает вдох и вот сейчас мило-премило улыбнется. – Ох, ты еще не представляешь, как мне повезло. Она уничтожит ее хладнокровно, медленно и до основания. Так, что разрушитель Шива позавидует. – А никто, кстати, не хочет поискать Глеба? – бедный суетливый Сева встревает в разговор. – А то он сказал, что в магазин пошел, и пропал. – Скорее всего, опять где-то нажрался. – А вдруг его ограбили или убили? – На Бали такого не происходит. – Боже мой, Кристиночка, да пойми ты уже, что это не чертов «Диснейленд». И что твои посты ничего тебе не дают. Конечно, тут и грабят, и убивают, и обезьяны воруют. И обезьян, наверное, воруют. – А еще их грабят и убивают! – Ой, Леш, не знаю, на байке покатайся, поищи его. В любом случае он всегда домой приползает. Вообще, что Глеб опять нажрется, было предсказуемо. – Ну, мог хотя бы в нашей компании, – тихо предполагает Сева. – Может, так и было бы, если бы вы на него глаза не закатывали, – Кристина сказала это тихо, уклончиво, снова утыкаясь в телефон, ожидая тирады Марго, но ее не поступает. Опять Сева и Марго переглядываются, переглядываются так, будто они хранят какую-то тайну, которую кто-то косвенно затронул. – Что происходит? – Ты о чем? – Сева принялся мыть нож. Кристина подскакивает с места, почуяв что-то неладное. Ей и Глеб говорил, что Сева с Марго стали себя как-то странно вести. – То вы его в аэропорту даже в туалет не отпускали, а здесь вдруг не переживаете. И эти ваши переглядки… – Не накручивай, Кристиночка. – Да ладно, Кристин, забей, – смеется Леша. Он встает, лениво потягивается и уходит на кухню. – Все комары покусали, капец какой-то. А вы видели там, у пирамид, какой-то странный обряд? – Жуть вообще какая, – Марго идет к балкону, разглядывая людей в белых одеяниях. Каждый из них несет по факелу, процессия мрачно двигается вокруг пирамид. – Сектанты какие-то. – Светозар не сектант. – Ты его сама видела. Думаешь, он адекватный? – У него работа быть неадекватным. – Да, Кристин, еще скажи, что тебя не напугало пиздец как его «умереть и воскреснуть»! Кристина замолкает, уставившись в пол и притихнув так, что всем становится неловко. – Мы здесь всего первый день, но мне уже страшно, – говорит она совсем тихо. – Очень страшно. Страшно от него. От местных. Раздолбанных дорог и драных собак. Эти статуи и храмы пугают меня. Джунгли и дорожка к вилле. Ящерицы, черт подери, ящерицы. Я всю ночь не могла заснуть. Пялилась на одну, как она ползет по стене и… Она сама удивляется, насколько честно все это рассказала. И пугается собственной прямоты и искренности. Она, как каждый лайфстайл-инфлюенсер, знает, что мысли формируют действительность, и даже сама мысль о страхе у нее в голове под запретом. А еще каждая подружка с Бали говорила ей: «Здесь мгновенная карма. Сбывается все, о чем подумаешь». Кристина не хотела думать о страхе. А чувствовать его – тем более. Но он расползался по их мрачной вилле, впитывался в нее через кожу. Кристина, обычно не щедрая на сантименты и иллюзии, почему-то захотела, чтобы пришел Глеб, перманентно пьяный, веселый, красивый и легкий, с этой его естественной изящной помятостью и самоуверенной улыбочкой. Он вообще весь был не про чувство безопасности. Никогда его не гарантировал, никогда его не давал, а Кристина никогда от него этого не просила, не ждала, но почему-то хотелось именно этого и прямо сейчас. Им всем стало неуютно от выражения ее лица. Желтые огни факелов у пирамид плясали по кругу. – Да ладно. Просто идиотское приключение. – Но даже Леша не смог произнести эту фразу со свойственной ему беспечностью. – Извините, я спать. Она чуть не бегом вбежала в комнату, быстрее, к своему ритуалу. Мицеллярная вода, потом молочко для умывания, спонж, отбеливатель для зубов. Очищение кожи в три этапа, обязательно прохладная вода, чтобы не выделялся себум. Но если раньше она делала это так, как завещала в своем «Инстаграме», «бережно, с любовью», то сейчас все происходило суетливо, нервно, лишь бы отвлечься. Так курят от страха. Она включила свет везде, где только можно. Музыку самую дурацкую. Открыла «макбук». Где обои на рабочем столе иронично и лаконично наставляли: Only positive vibes[20]. Бали тебя слышит, Кристина. Слышит каждую мысль и тут же воплощает. Будешь бояться – страха будет еще больше. Две ящерицы сидели в уголке. В окно настойчиво бились джунгли. Такие плотные, что наутро солнце не пробьется через ветви. * * * – Может, с ней поговорить надо? – предложил Сева. – Найти Глеба, с Кристиной поговорить… Еще предложения будут? – раздраженно поинтересовалась Марго. Она хотела сбросить с себя чертов страх Кристины грохотом шкафчиков, шумом чайника. – Боится она. Эти ласковые девочки, выращенные в тепличках, боятся всего. Еще ты под ее дудку плясать начнешь. – Я бы не сказал, что Глеб пляшет под ее дудку, – задумался Леша. – Дудка хороша, если она не видна. Чайник начинал закипать. Марго все не унималась. – Да нормальная эта Кристина, лучше фитнес-моделей, которых он обычно водил. – Господи, Сев, она же эмоциональная проститутка, манипуляторша, мать продаст за лайк. Даже не за репост, а за лайк. – Ты к ней слишком предвзята. – Как раз-таки нет, это вы, мальчишки, предвзяты к каждой смазливой мордашке. – Да что ты так на нее обозлилась? – Марго, Сева, может, хватит? Серьезно! Давайте поищем Глеба и вытащим его из какой-нибудь канавы. – А может, ты нам дашь поговорить, Леш? – Да мы все просто от жары с ума сходим. Тут даже кондиционеров нет. – Если ты, Лешенька, не заметил, тут и стен особо нет. – Я напоминаю, что это была твоя идея, – заметил Сева. Он тут же выключил чайник и принялся быстро разливать кипяток по чашкам. Марго глядела на него круглыми глазами, побелев. – Да ребя-я-ят, – протянул Леша. Он подошел к ним и размашисто обнял сзади. – Да это джетлаг, первый день такой насыщенный, мы все на нервах, вот и ссоримся. Ничего необычного. И вообще, – Леша важно поднял палец, – меня обезьяна обокрала, это я тут пострадавший. Марго и Сева рассмеялись. Чай заварился в их временном доме. А из того угла кухни сектантов было почти не видно. Если закрыть глаза, кажется, что происходит нечто родное, особенно если они смеются. – И правда слишком нервный день, – на удивление мирно согласилась Марго, заботливо расставляя чашки у столика, садясь под полупрозрачный балдахин. – Нам надо просто привыкнуть. Это был их последний спокойный день. И Кристина это чувствовала. Иоланта На самом деле жизнь не напоказ была для нее персональным адом. Первое время. Она так сильно была зависима от общественного мнения, от комплиментов и оскорблений, от того, чтобы ее все жалели и любили (или же ненавидели), что, исчезнув из всех соцсетей и разорвав связи со своим непостоянным окружением, она почувствовала опустошение. Словно в буквальном смысле умерла. Каково это, когда ты рыдаешь и не можешь запостить этот душещипательный момент в сторис? Когде тебе пришла в голову гениальная цитата, чтобы простебать бывшего и получить комменты от его фанаток о том, что «ты только себя позоришь»? Но надо было расти. Нельзя всегда оставаться тупой (эмоциональной). Такая жизнь не для нее. Гуру тогда быстро вправил ей мозги. Помог взглянуть на себя со стороны, а потом отобрал все средства связи и закрыл на своей вилле без денег и байка. Таким вот образом он устроил ей персональную випассану, которая затянулась на три месяца вместо обещанных десяти дней. Ему даже не пришлось принуждать ее к медитации, это случилось само собой после долгих истерик и попыток сбежать. Самое сложное – принятие. Но она с этим справилась, как бы сложно это вначале ни казалось.