— Я знаю. Освобождайте меня, Фархад Константинович, — дуя на нежелающий остывать огненный чай, с кривой усмешкой сказал Рязанцев. — Э-э-э, Андрюша, — сморщил смуглое лицо майор, — а кого крайним сделают, если что? Аббасова. Пинком под жопу дадут, скажут: «Ты, старый осел с седыми яйцами, зачем накосячил? Выслугу имеешь, вали на пенсию, на гражданку». А я еще поработать хочу. Мало ли где перечисление твое затерялось? — Где оно затеряться могло, если секретарша не в курсах? — несколько глотков ароматной обжигающей жидкости взбодрили Рязанцева. — Она ведь почту отправляет! — Я вот что решил, — начальник ИВС снова перешел на громкий заговорщический шепот. — Ты пока здесь посидишь. Чай будешь пить с баранками, «Русское радио» слушать. В камеру обратно не пойдешь. Как я тебя в камеру верну, если у тебя срок стражи кончился? Если я так сделаю, меня завтра самого в ту же хату посадят. Это превышение должностных полномочий! В общем, посидишь тут до двух часов, обед тебе принесут, а после обеда все прояснится. — А если нет? — Если нет, в восемнадцать ноль-ноль я тебя выпущу. Детьми клянусь! — Аббасов сделал красноречивый, чисто кавказский жест рукой. — Фархад Константинович, я старую смену просил адвокату моему позвонить. — Все сделали, Андрюша. Я самолично звонил. Владимира Николаевича в кабинете не было, все передал соседке его, Ираиде Ароновне. Может, в суде он сейчас заседает, вот и не может подойти. — А нашим не скажете? Ну Титову или Маштакову. Пусть кто-нибудь ко мне спустится. Начальник ИВС, наклонив кудрявую седеющую голову к покатому плечу, с минуту разглядывал бледное лицо оперативника. Потом громко цокнул языком и резко поднялся с табурета, зашуршав камуфляжем. — А скажу! Ты ведь не в камере уже сидишь. Так? А в изолятор опер по работе зайти может. Только если что, я не при делах. Аббасов ушел, прихватив со стола тупой кухонный ножишко и алюминиевую вилку. Дверь он оставил открытой, в проеме моментально, как чертик из табакерки, возник постовой. Маштаков примчался буквально через пять минут. Андрейка слышал, как он бежал по лестничным маршам, прыгая через ступеньки. Наткнувшись на преграду в виде зарешеченной двери, нетерпеливо потряс ее руками, залязгала сталь. — Дежурный, отпирай! Дежурный, бурча под нос насчет борзости оперов, открывал замки. Маштаков залетел в бытовку, обнял поднявшегося с табуретки Рязанцева, крепко хлопнул по спине. — Привет, брат! Как ты? — На измене я, Николаич, конкретно, — признался Андрейка. Маштаков вернулся к двери, закрыл ее, но она сразу с тихим скрипом приотворилась. Тогда он сорвал со стены прикнопленный листок с прошлогодним графиком дежурств, сложил в несколько раз, сунул в притвор и потянул ручку двери на себя. — Вот теперь можно говорить. Рассказывай! — Миха сел напротив напарника. Рязанцев, пока излагал последние события и свои соображения, отметил, что за десять дней, прошедшие после того, как он последний раз видел Маштакова, тот заметно посвежел. Без сомнения тому способствовала аккуратная стрижка и новый приличный джемпер бежевого цвета. «Не пил в праздники», — сделал вывод Андрейка и поймал себя на стыдной мысли, что бодрое состояние Николаича ему не по душе. — «Из-за его родни все закрутилось». Миха внимательно выслушал Рязанцева, подвинул к себе креманку для мороженого, служившую ивээсникам пепельницей, достал сигареты, зажигалку, закурил. Раздумчиво окутался клубком белесого дыма. — Вне зависимости от результата на этом этапе, вывод — один. Будем барахтаться дальше. Заминка означает, что противник в смятении. Было бы все по делу чисто, они бы еще в декабре его в суд загнали. Лишняя палка под конец года ой как нужна! Чего будем делать? Ждать. Аббасов, старый змий, правильно рассуждает. Можно, конечно, волну поднять. Беззаконие! Отпустите! Только вернуть в камеру и с улицы могут, и из дома. Если бы ты на рывок рассчитывал, тогда да, тогда есть резон ломиться. Но мы бежать ведь, Андрейка, не собираемся? Правда? Ну не кисни, не кисни, брат… Рязанцев попробовал вымучить улыбку — не получилось. Наоборот, к глазам подступила влага, он отвернулся к стене. Маштаков раздавил в креманке загорчившую вдруг сигарету. — Я сейчас в прокуратуру подскочу, повожу там жалом. Может, чего и удастся разузнать. У моря погоды ждать — занятие паршивое, я знаю. Но ты уж держись, давай. Лады? Андрейка, не поворачиваясь, кивнул. Миха услышал его всхлип. Осторожно, как будто боясь разбудить кого-то, Маштаков прошел к двери, толкнул ее, сложенная бумажка выпала, стукнулась об порог. Стоявший у входа в биндейку постовой чертыхнулся: «Мусорят тут!» и подобрал с пола бумагу. Рязанцев уткнулся лицом в сложенные на крышке стола руки и не поднимал головы до тех пор, пока у него не просохли глаза. 4 05 января 2000 года. Среда. 12.00 час. — 14.00 час. Во время обеденного перерыва Оля Соболева решила сбегать за кофе и шоколадкой. От здания городской администрации, в отделе природопользования которой она работала, до магазина самообслуживания «Грошик» рукой подать. Чтобы не нарушить прически, Оля решила обойтись без головного убора. Морозец в семь градусов ее не смутил. С самого утра день выдался солнечным и безветренным. После жёстких холодов, установившихся в последнюю декаду декабря, сегодняшняя погода казалась подарком небесных сил. Оля торопилась, бодренько похрустывая шпильками сапожек по утрамбованному снегу тротуара. Она была в новой мутоновой шубке цвета капучино, идеально сидевшей на ее стройной фигуре. Двое встретившихся мужчин, как по команде, оглянулись на красивую шатенку, ей это польстило. Оля улыбалась, на щеке её играла милая ямочка. Завтра они с Сашей Кораблёвым собирались подать документы в ЗАГС. Собственно, знаменательное мероприятие планировалось ещё на вторник, но сорвалось из-за Сашиной занятости. Не удалось ему вырваться со службы и сегодня. По четвергам в ЗАГСе документы не принимали, но для дочки Валентина Борисовича Соболева заведующая пообещала сделать исключение. Чрезмерная занятость жениха вызвала у Оли раздражение, пока тихое. Неужели для него работа — важнее любимого человека? В череде переносов девушке почудилось, что Кораблёв колеблется. Казалось, его терзают сомнения относительно того, правильно ли он поступает, решаясь на столь ответственный шаг. Всё это вызывало у Оли беспокойство, которое, скорее всего, привело бы к выяснению отношений, а возможно, даже и к ссоре, если бы не мама, посоветовавшая любимой дочке не проявлять недовольства и ни в коем случае не давить на Сашу. Наряду с тревогами неосязаемого характера, назревали проблемы материального плана. Свадьба сопряжена со многими организационными хлопотами и немалыми затратами. Папа практически решил вопрос с рестораном, под них в банкетном зале «ВИП-клуба» зарезервировали конкретный день. Но если не получится подать документы на этой неделе, регистрация перенесется на более позднюю дату, а следующие две пятницы за намеченным днём заказаны другими людьми. А ведь кроме «ВИПа» в Остроге нет ни одного пристойного заведения. Оля не отличалась суеверием, но в приметы верила. Поэтому ей не хотелось, чтобы плохие предчувствия сбывались. Саша Кораблёв ей очень нравился: симпатичный, следящий за модой, хорошо одевающийся, остроумный. Не инфантильный мальчишка, а вполне самостоятельный молодой мужчина. У него в постоянном пользовании имелся автомобиль. Импонировало также, что он работает на серьезной должности в прокуратуре, ожидает скорого продвижения по службе. Папа сказал, что это повышение можно считать состоявшимся, а папа не привык разбрасываться словами. У Саши довольно приличные родители, хотя и простоватые. Конечно, есть у него и недостатки. Так, он может позволить себе выпить лишнего. Он не начитан, не разбирается в искусстве, из музыки предпочитает примитивный шансон. Но он определённо поддается дрессуре, если его пообтесать, за него не будет стыдно. В этом зачуханном Остроге днём с огнём не сыщешь партию достойней! Ой, как не хотелось Оле после пяти лет жизни в столице, где она училась в престижной Академии управления, возвращаться в провинцию. Но по-другому не получилось: на приобретение квартиры в Москве, даже однокомнатной, даже в спальном районе папа, несмотря на все его возможности, не тянул. А без квартиры нет регистрации. А без регистрации нет работы. Может быть, Оля отважилась остаться в Москве и с временной пропиской, другие живут в съёмном жилье, и ничего, но ее подкосила личная драма. Человек, которого она полюбила, которому она доверилась и с которым связывала свои планы на будущее, оказался мерзавцем. Неожиданно выяснилось, что он изменял ей и пользовался услугами проституток. Больше того, этот гламурный выродок, одевающийся в шмотки от Versace и Brioni, умудрился заразить её хламидиозом. Оля едва не умерла от стыда, обнаружив подозрительные симптомы. Хорошо еще, что они быстро проявились, и все обошлось без осложнений. Курс лечения оказался недолгим, доктор заверил, что последствий не будет. Но душевная травма оказалась чудовищной, Оля впала в депрессию как раз накануне госов. Она не могла заставить себя покинуть комнату, ей казалось — на улице прохожие смеются над ней, показывают пальцами. Спасла мама, сердцем почувствовавшая беду за сотни километров. Она взяла на работе неделю без содержания и примчалась в Москву. Оля рассказала ей всё, папе нервный срыв дочери объяснили переутомлением перед госэкзаменами. Неделю мама провожала Олю от общежития до учебного корпуса и обратно, постоянно находилась рядом. Славу богу, кошмар остался в прошлом. В родном Остроге Олю дожидались чистая, спокойная, по провинциальным меркам хорошо оплачиваемая работа и обустроенный быт в родительском гнездышке. К Олиному возвращению в ее комнате сделали ремонт. По замыслу продвинутого дизайнера помещение превратилось в залитую солнцем поляну с островками зелени. Девиз оформления «затерянный мир» должен был создать наиболее благоприятную среду для отдыха в их панельной пятиэтажке. От тех страшных апрельских событий Олю отделяло почти девять месяцев, однако последствия стресса нет-нет да и напоминали о себе. Первое время она замкнулась в своей раковине. Знакомство с Сашей произошло в июне перед защитой диплома, она приехала в Острог на выходные. Познакомились банально — в гостях. Саша вызвался проводить девушку до дома. Отношения развивались не в современных традициях, первая близость произошла только пятнадцатого сентября. Оля боялась вновь обжечься. Естественно, она заметила, что Саша нравится женщинам. О его прошлых похождениях Оле в красках доложили подруги. Даже если их россказни на три четверти состояли из фантазий на почве зависти, оставшаяся четверть информации, выглядевшая правдоподобной, заставляла задуматься. В то же время, за все полгода, что они встречались, Саша не дал ни одного повода для ревности. А полгода по нынешним меркам — серьёзный срок. Оля взбежала по ступеням магазина «Грошик», единственного в городе супермаркета. По сравнению со столичными аналогами «Грошик» выглядел убожеством по всем параметрам: интерьер, ассортимент, обслуживание… Но для районного центра и эта пародия являлась прогрессом. Супермаркет относился к известной сети магазинов самообслуживания, быстро распространявшихся по стране благодаря относительной дешевизне товаров. Оля сразу прошла в торговый зал, пластмассовую корзинку для продуктов брать не стала. Несмотря на будний день и дневное время, покупателей в магазине было много. В расположенном слева от входа отделе фруктов и овощей у весов образовалась очередь человек из пяти. Оле пришлось проскальзывать бочком, чтобы никого не задеть, она не выносила случайных чужих прикосновений. Но всё равно, когда девушка поравнялась со стеллажами с соками и минеральной водой, её довольно грубо потеснили в сторону. Оля быстро оглянулась, удалявшийся работник магазина в синей безрукавке, украшенной на спине фирменным логотипом, толкал вглубь зала тяжелую платформенную тележку с упаковками муки. — Осторожнее, пожалуйста, молодой человек, — укоризненно сказала Оля, оглаживая шубку на боку, в месте, куда пришлось касание. Убедившись, что ее не испачкали, Оля взяла с полки маленькую банку кофе Arabica. Затем прошла к другому стеллажу, на котором выбрала плитку шоколада Alpen Gold с орешками. В магазине из имевшихся четырех касс работало всего две, в каждую выстроились очереди. Выбрав ту, в которую стояло поменьше людей, Оля встала за тучной женщиной в пуховике, державшейся за ручку хромированной тележки, затаренной до отказа. Поверх горы других покупок в тележке рядком лежало несколько бутылок водки «Лось», продававшейся сегодня по акции ниже обычной стоимости. «Зря я в эту кассу встала», — подумала девушка, беспокойно поглядывая на соседнюю, в которой очередь двигалась явно быстрее. Оля посмотрела на наручные часики, до конца обеда оставалось всего семь минут, опаздывать не хотелось. Решившись, сделала шаг к другой кассе. Неожиданно путь ей преградил вывернувший из-за турникета охранник, невысокий, бесцветный, как моль, экипированный в черную форму. Водянистые пустые глаза его буравили Олю. — Девушка, — подрагивавшим от напряжения голосом произнес охранник, кашлянул в кулак и повторил решительнее: — Девушка, а почему вы корзинку не взяли на входе? — Зачем она мне? — двигаясь к кассе, пожала плечиком Оля. Маленький охранник продолжал препятствовать ее движению. Белесый хохолок на его затылке подрагивал на уровне плеча девушки. — А вы что-нибудь еще взяли, кроме кофе и шоколадки? — было непонятно, к чему он клонит. — Нет, — Оля насторожилась, — в чем дело, мужчина?! — А мне кажется, вы еще что-то взяли и положили себе в карман. — Глупость какая! — вспыхнула девушка. — Да пропустите вы меня! Я на работу опаздываю. — Девушка, может, вы просто забыли? Подумайте! — настырный охранник повысил голос. Окружающие уже обратили на них внимание. Толстая женщина в пуховике, явно рыночная торгашка, жадно смотрела на дармовое представление. На перепалку обернулся сухонький седой пенсионер, за которым Оля намеревалась занять очередь. Девушка почувствовала, что краснеет, жар волной прилил к её щекам. — Ничего я не забыла. Пропустите, — сказала она как можно тверже. — Вы посмотрите у себя в кармане, вот в этом, в левом. — Мне незачем смотреть. — Нет, все-таки посмотрите, — настаивал охранник. — Артем, проблемы? — из зала спешил сутуловатый рабочий в синем жилете. Этот был постарше, лет тридцати пяти, с испитым рябоватым лицом. За собой он катил пустую дребезжащую платформу.