Впрочем, негодовал Витёк больше ради порядка. Под балдой прогулка ни свет ни заря казалась не влом, а по приколу. Настроение обуяло вдруг забубённое, в башку взбрело побакланить. Высадить последние стёкла в телефонной будке или рвануть сумку у вывернувшейся из-за угла толстой тётки. Тумба, будто прочитав на расстоянии крамольные мысли мужика подозрительной наружности, прижала поклажу к грудям и шарахнулась в сторону. Сидельников и сам от греха нарезал кругаля вокруг «юбилейного» дома. «Во как от парфюма колпак срывает! Натворишь делов годов на семь-восемь, потом локти грызть кинешься, никакой Николаич не спасёт», — Витёк испугался не на шутку. В его возрасте, с его здоровьем и репутацией ссученного новый длительный срок был равнозначен пожизненному. Вторую половину пути Сидельников посвятил размышлениям над более прагматичным вопросом. Его задело, что Маштаков без должного внимания отнесся к цветной информухе про кидок с кредитами. Схема, применённая Сабонисом и Гогой из Острога, казалась Витьку красивой и безопасной. Когда подойдут сроки платежей по кредитам, пойди-найди тех колдырей, по паспортам которых Сабонис с Гогой залучили бытовую технику. Скорее всего, обнаружив подвох, торгаши при их обороте большой волны поднимать не станут. Эва, сколько у них деньжищ-то! Одно слово — столица! Свояк обитал на первом этаже. При коммуняках хитрован сподобился получить квартиру «под снос». Выходившие во двор окна его «однушки» были темны, дрых бездельник без задних ног. Разобравшись с заедавшим кодовым замком, Сидельников зашёл в подъезд и нажал на кнопку звонка двери под номером четыре. Давил долго, чтобы разбудить лежебоку наверняка. Заслышав в хате сбивчивые шлепки босых ног, довольно заулыбался, представляя фронтон переполошённого ранней побудкой свояка. — Кто там? — вопросил из-за двери настороженный голос. — Волоха, открывай, Виктор пришёл, — имя собственное Сидельников произнес на французский манер, с ударением на втором слоге. Свояк обречённо завздыхал, проворачивая ключом в скважине. Витёк ввалился шумно. — Сколько можно харю давить? Хозяин, обряженный в сиреневые кальсоны и нательную рубаху с начёсом, прижался к стене, пропуская незваного гостя. Тот покидал на тумбочку-обувницу под вешалкой пальто и шапку, разулся и, чувствуя себя как дома, двинул на кухню. По дороге безошибочно стукнул пальцем по выключателю. С холодильника стянул свежий номер «СПИД-инфо». Утверждаясь на табурете, с шелестом развернул. — Опаньки, вот это я понимаю, станок рабочий! — восторг Витька от увиденного на развороте был искренним. И без перехода, опуская газету на колени, он с тревогой взглянул на заспанного хозяина. — Волоха, ты бы за свайку пореже держался. Говорят, от этого баловства волосья на ладонях растут. Свояк не купился на детскую подначку, но покраснел, словно рак, брошенный в кипяток. Жена от него ушла года три назад, с тех пор ни одной юбки вокруг Волохи не замечалось. Хотя чего вроде дурам-бабам надо — работящий домосед и непьюшка. — Похмели меня, Володь, — проникновенно обратился Витёк к свойственнику, — болею. Прежде чем полезть в навесной шкафчик, хозяин плямкнул губищами, похожими на разварившиеся пельмени. Вся порода их морозовская — губастая да белобрысая. Валюха, та если присосётся — как вантуз, за уши не оттянешь. Хитрожопый свояк выставил ополовиненную бутылку. И скупостью его не попрекнёшь — не отказал, а с другого ракурсу — вроде как намёк, чтобы гостёк не засиживался: «Больше в доме нету, для компрессов держу». Набуровив в стакан на треть, Витёк коротко выдохнул в сторону и вылил в рот водяру. Тёплая, вонючая прошла она колом. Волоха, зная своенравность сёстриного сожителя, под руку не смотрел, гоношил насчёт закусить. Выпитое приживалось, у Витька отмякли лицевые мускулы, замаслились глаза. Взял с тарелки помятый солёный огурец, откусил и медленно стал жевать — без закуси только алкаши пьют. — Удачно ты, Витюша, заглянул, — свояк поставил на шумящий огонь конфорки чайник. — Эта, как её… консультация нужна. — Валяй, — милостиво махнул рукой захорошевший гость. — Сегодня бесплатно консультирую. Волоха сбегал в комнату, откуда притаранил тощенький конверт, неровно оборванный по краю. — Глянь, какую хрень вчерась в ящике обнаружил. У Витька при виде смазанного фиолетового штампа в правом нижнем углу конверта ни один живчик на лице не дрогнул. Вытащил из прорехи сложенную вдвое бумажку, развернул неторопливо. Называлась депеша — «повестка», адресована она была подозреваемому Морозову Владимиру Фёдоровичу. Вызывался Владимир Фёдорович к дознавателю Измайловского ОВД лейтенанту милиции Кошкиной С. С. На типографском бланке имелось предупреждение об обязательности явки и о последствиях за уклонение от неё. Снизу шла рукописная приписка, похожая на наклоненную влево тугую пружину — «При себе иметь характеристики с места работа и м/ж, справки из НД и ПНД». Сидельников изучил содержание повестки, но глаза на свояка, замершего в ожидании вердикта, поднимать не торопился. Мусорская машина сработала быстрее, чем он ожидал. Но пути назад не было. — Действительно, хрень, — хмыкнул он, бросая бумаги на застеленный клеёнкой стол. — Может, адрес попутали? — Да нет, — свояк суетливо завладел конвертом. — Адрес мой… и фамилия, имя с отчеством тоже мои. Я сперва подумал, в нашу милицию вызывают, а потом гляжу: батюшки, в Москву… А я ведь, Витюша, в Москве, почитай, с восемьдесят восьмого года и не бывал… Витёк закурил и, сузив глаза, сквозь дым смотрел на кудахчущего недотёпу. Сложить два плюс два насчёт того, что в столице на Новый год гостил сидевший перед ним сожитель его родной сестры, вундеркинду было не дано. «Или гусей гонит? Придуряется?» — Это туфта! — веско заявил Витёк, — Забей! Тебе не под роспись вручали? Не-ет. Значит, считай, что не было ничего. — Может, мне к участковому нашему сходить, к Юрию Натольичу? Он мужик нормальный, подскажет чё к чему. Или по телефону… вон тут, гляди-ка, указан… позвонит. — Ход мыслей боязливого свойственника Витька решительно не устраивал. — Давай сюда конверт, колхозник, — поманил он пальцем. — Пробью тему через серьёзных людей в ментовской. Чего твой Ванька-участковый может в московских тёрках кумекать? Ему только самогонщиков с алиментщиками имать. Не мохай, сделаю в лучшем виде, будешь помнить дядю Витю. Простодушный Волоха расплылся в заискивающей улыбке: — Спасибо, Витюш. Ты всегда мне помогаешь. Чайку налить? — Только покрепче. Помнишь, какой я пью? — Сидельников сунул повестку с конвертом в карман широких штанов. Пока хозяин заваривал цейлонский чай, Витёк царапнул семьдесят граммов родимой. Уверенности в своих силах у него прибавилось. — Если ещё какие бумажки придут, главное не дёргайся. Ноги в руки — и ко мне. Я разрулю, — инструктировал он послушно кивавшего лобастой головой Волоху. В благодарность за протянутую руку помощи свояк легко ссудил Витька сотенной. Сидельников, не ожидавший такой прухи, окончательно воспрял духом. Махнул стремянную, составил на пол опустевшую бутылку, разделил с хозяином холостяцкий завтрак и, покачиваясь, стал собираться. — Пойду косяки твои выправлять, — со значением поведал Волохе, намывавшему с «Пемоксолью» сковородку. В прихожей Витёк долго боролся с заедающей молнией на правом сапоге. Стоя на колене, на обувнице узрел паспорт, валявшийся по соседству с грязной сапожной щеткой и вонючей баночкой гуталина. Раскрыл темно-бордовую книжицу на второй странице и увидел фотку Морозова В. Ф., на которой тот — чёрно-белый, молодой и худой, в полосатом пиджаке и криво повязанном галстуке пучил глаза перед объективом фотоаппарата. У Витька от возмущения раздулись и задрожали ноздри. «Сколько раз говорено лошаре как важные документы хранить! Всё ему по одному месту!» Лохов надо учить. Краснокожая паспортина бесшумно скользнула в глубокий карман витьковых драповых шкар[171]. 16 14 января 2000 года. Пятница. 09.30 час. — 11.00 час. Разгоревшиеся дрова трещали вовсю, однако трудно прогревавшаяся печь теплом делиться не спешила. Внутри промерзшего за пять суток дома было холоднее, чем на улице. В чайнике на плите оказался лёд — ноздреватый, с пузырьками внутри. У Голянкиной зуб на зуб не попадал. В тёткиных запасниках сыскалась бутылка «Зубровки». — Может, согреемся, Михаил Николаевич? Маштаков сжал губы и крепко задумался. Вопрос попался из категории «на засыпку». Вестимо, после вчерашнего дефиле ему хотелось выпить. Тем более что за оправданиями в карман лезть не нужно. Результаты ОРМ выступят индульгенцией на реакцию начальства по поводу того, что он объявится подшофе. К тому же принятие горячительного предлагалось в профилактических целях, а не пьянства ради. По любому пару часов придётся в этом холодильнике прокуковать, пока не придумается, как вывести из ситуации журналистку и её родственницу. Но смущали компания и обстановка. Полностью возможность провокации опер не исключал, хотя и полагал её маловероятной. Но зря что ли с утра он дважды сумел избежать искуса. Сначала стоически отмолчался за завтраком у Нины. Позже благодаря нечаянной встрече с Голянкиной прошел мимо рюмочной. За прошедшие два часа движухи потребность опохмелиться притупилась. — Я на службе, — изо рта вырвалось облачко пара. — Ну во-от! — Голянкина надулась. — Одна я не буду. — Бросьте предрассудки, — Маштаков отработанным движением скрутил пробку. — Давайте лучше тару. Смотрите, как вас колбасит. Заболеете не ровен час. Вероника быстро потерла перчаткой покрасневший острый носик и, привстав на цыпочки, полезла в буфет. Стаканов она вытащила всё-таки пару. — Михаил Николаевич, вы себе капните на дно. Хоть чокнемся тогда, что ли, а то мне не комильфо. Чокнулись. Журналистка ждала от Михи тоста с благодарностями, он сказал незамысловато: «За взаимодействие». Голянкина зажмурилась и припала к стакану с янтарного цвета жидкостью, резкий запах которой успел распространиться по всей кухне. Некрасиво давясь и обливая подбородок, влила в себя сорокоградусную настойку. Бормотнула: «Фу, гадость», сунула за щеку карамельку, захрустела ею. На полу возле печки небрежно лежала распахнутая настежь спортивная сумка с длинными ручками. Судя по тому, что вокруг неё темнела лужица, температура в доме поднялась выше нулевой отметки. В сумке воронел автомат, иней на металлических частях которого превратился в мелкую блестящую морось. Пропажа обнаружилась на другом конце поленницы. Торопыга Голянкина забыла, где устроила схрон. На сумку наткнулся Маштаков, подключившийся к поискам, после того как журналистка заистерила. За последующие полчаса Вероника успела выкурить три сигареты, более-менее успокоиться и поведать оперативнику, при каких обстоятельствах тётя Надя нашла в своём дворе оружие. Голянкина достала Миху вопросом, не вернётся ли убийца или его сообщник за автоматом. Пять раз кряду опер, стараясь быть максимально убедительным, растолковывал ей, что после совершения такого рода преступлений злодей стремится избавиться от главной улики, которая в случае её обнаружения железобетонно привяжет его к трупам. Палёный ствол убийце без надобности. Слушая Маштакова, Вероника кивала, соглашаясь с его словами, но потом горько всхлипывала и вопрошала: почему же тогда киллер не сбросил автомат в машине или около неё? — Это ж не Терминатор, не Брат-2, а обычный человек, не исключено, что дилетант, — с каждым заходом объяснения оперативника становились всё более аргументированными. — Думаете, двух человек в упор расстрелять и остаться хладнокровным просто? Вот он и подорвал с «акаэмом» наперевес, глаза выпучив. Всё равно темень и улицы пустые. Отбежал подальше и за забор железку запулил. В результате две недели с гаком выиграл, а мог и больше, если б ваша тётя не надумала снег убирать. Но и две ему неплохо… Может, через ствол на него выход прямой? У каждого ствола своя история… впрочем, это уже сфера для прессы закрытая. Выпив, Голянкина затянула новую песню: — Михаил Николаевич, обещайте, что вы меня не подставите! Маштаков не удержался, чтобы не съехидничать: — Автомат в вашу версию про «Белую стрелу» не вписывается? Вероника в ответ на реплику глянула с горькой укоризною: — А то вы не знаете, как у нас сенсации рождаются. — Ну откуда мне, представителю доморощенной спецслужбы, могут быть ведомы тайны журналистской кухни?