— Говори, не интригуй. — На мызе у затона живёт один чертило мутный, погоняло Леший. Вот он Пандуса приютил. Лёжка там реальная. Забор глухой, как в предзоннике, кавказец на цепи. У Лешего — вертикалка, у Пандуса самопальный револьвер под мелкашку люди видели. На шару не возьмешь, но я пару верных ребят высвистал, зайдем по утрянке со льда… — Погоди, Олег, — Сергей Альбертович насупился. — Ты чего, штурмовать этот блокпост задумал? — Так вы же сами, босс, сказали… это… — Повыше мощных надбровных дуг у Рога обозначилась тонкая морщинка — свидетельство напряжённой умственной деятельности. — Решить вопрос кардинально. — Это не значит, Олежа, бойню в городе устраивать. — Катаев мысленно похвалил себя за то, что навестил зама по безопасности, упредив его возможные инициативы. — Решать по разному можно. Зачем мы мента в штате держим? Пусть он Пандуса под сурдинку сольёт бывшим коллегам. На кой этот бычара нашему головастику челюсть срубил? Годика три получит, глядишь поумнеет. — Нет, — убеждённо сказал Рожнов, — Славян не поумнеет. Он — без башни. Доказывать боссу, что адресоваться за помощью в ментовскую — не по понятиям, Рог не стал, не тот расклад. Подставлять лоб под пули отморозка желания у него не имелось, он же не самурай. Да и новые проблемы с мусорами ни к чему, старые бы разрулить. — Как скажете, Сергей Альбертович, вам с бугра видней, — Рог, наклонив голову, углядел жёлтый маркер, закатившийся далеко под стол. — Вы сами отмашку менту дадите? Дёрнуть его сюда? — Не утруждайся, навещу по ходу, — Катаев направился к двери. На ходу через плечо большим пальцем ткнул на пиджак: — Повесь лепень[173] в шкаф на плечики, помнётся. 19 15 января 2000 года. Суббота. 09.00 час. — 10.00 час. К одиноко стоявшей на обочине дороги тёмно-зелёной «шестёрке» с тонированными стёклами подрулил чёрный Geländewagen с транзитными номерами. Из внедорожника выскочил сухощавый брюнет лет сорока в распахнутой короткой дублёнке. Развинченной блатной походочкой он двинул к «жигулям», вместо приветствия выкрикнув вылезавшему из тесного салона Давыдову: — Владимирыч, ты бы хоть в выходной дал поспать! Начальник РУБОПа, разглядывая угловатый Geländewagen, равнодушно ответил: — У тебя, Зингер, вся жизнь — сплошные каникулы. Обошлись без рукопожатия. Майор бросил взгляд на свою убитую служебную «шестёрку», потом перевёл глаза на сверкающий полировкой Mercedes-Benz G-класса. Сравнение оказалось однозначно не в пользу отечественного автопрома. — У кого «кубик» отобрал, Гера? — строго спросил Давыдов. — Владимирыч, ты чё сегодня такой? Жена не дала? — Зингер осклабился, показывая «зоновские» зубы из бериллиевой бронзы, сработанные под золото. — У кого я когда чё отбирал? Прикупить хочу этого фашиста. Дали покататься на пару дней, гляну хоть, как он себя ведёт. — И сколько сейчас такой стоит? — начальник РУБОПа подошёл к джипу, не переставая его рассматривать. — Да мы не сторговались ещё, Владимирыч. Он не новый, старше «шахи» твоей, девяносто четвёртого года выпуска, прикинь. Давыдов открыл дверку и уселся за руль внедорожника, обследуя интерьер. Завершив осмотр многозначительным «м-мда», сделал приглашающее движение рукой. — Залезай, погреемся. Зингер уселся на переднее пассажирское место, распространяя по просторному, как каюта, салону кислый запах перегара, плохо замаскированный цитрусовым одеколоном. — Как в последний путь товарища по оружию проводили? — подстраивая под себя зеркало заднего вида, поинтересовался рубоповец. — Тамбовский волк ему товарищ, — Гера наморщил курносый нос и вздёрнул верхнюю губу, демонстрируя презрение к усопшему. — Зачем же ты на похороны ходил? Да ещё речугу, наверное, на поминках толкал, какой Серега классный парень был, как его всем вам будет не хватать? Толкал речугу? — Поминки же, положено так, — оправдывался Зингер. Видя, что майор не в духе, он приуныл. — А чего ты, Гера Митрохин, не прозвонился за Валеру Жидких? Я тебе сколько раз говорил, что он нужен мне? — Бля, я так и думал, что ты, Владимирыч, покатишь на меня за Валерку. Зарядка у мобильника села, не мог я позвонить тебе никак. И попросить ни у кого не мог, палево голимое! А ваши в какую сторону зырили? На кладбище торчал ваш с уголовного розыска. На белой «Ниве», здоровый, рыжий, смешной такой, ну ты понял, кто… Спроси с него, Владимирыч, хер ли он с тобой по рации не связался? А Жидких и был-то только на выносе да на кладбище, на поминки не пошёл. Помчался в свой Ярославль. Деловой, что ты! Пальцы веером, сопли пузырём! — Я всё больше убеждаюсь, Гера, что ты халявщик, а не партнёр[174], — Давыдов шевельнул рулевое колесо, примериваясь, удобно ли. — Сроду халявщиком не был, — запротестовал Зингер, лихорадочно гадая, в чем провинился. Майор резко повернулся, втыкая в Митрохина буравчики медвежьих глаз. Обычно добродушное русское лицо его исказила свирепая гримаса. — Двойную игру ведешь, жучара?! Рамсы попутал?! Ты не одолжение мне делаешь! Ты у меня — в «корках»! Или забыл? Так я тебе напомню, гангстер! Для начала загоню джипарь этот на штрафстоянку и начну раскручивать вплоть до Интерпола, не в угоне ли! Как растаможку прошел, что за добрый дядя дал тебе им порулить? Хочешь?! — Не хочу, — честно признался Гера. — Какого тогда хрена ты молчишь про то, как перед Новым годом к Вадику Кокошину двоих ивановских мясников[175] заселил? Только не говори, что до сих пор думаешь, что они в командировку за кирпичом приезжали! Митрохин загрузился, напряг получался жёстче, чем он предполагал, целое попадалово. Ночью риелтор звонил ему на трубу. Жалился, что в хате на Сергея Лазо был шмон и в офисе тоже, а потом его допоздна в убойном отделе кололи на постояльцев. Кокошин плакал, что менты выгребли всю документацию, работать без которой он не сможет. Зингер во время разговора был не только бухой, а ещё и под каликами[176], поэтому хорохорился: «Вадик, не ссы, разрулим». «Как разрулим? — скулил риелтор, — Менты грозят год документы не возвращать». Со слов Кокошина, показаний убойщикам он не дал. «Ах ты, вша белесая! Не раскололся, говоришь?! — завёлся Митрохин. — Откуда тогда Давыдов прознал?» Про то, что информация прошла по поставленному на прослушку телефону риелтора, тяжёлый с похмелья Зингер не допетрил. Всего рассказать куратору он не мог, но и отмолчаться возможности не имел. — Я поздно, Владимирыч, въехал, что в блудняк вписался, — Гера преданно заглядывал в глаза майора, на ходу формулируя наиболее безопасную для себя версию. — Я мыслях не держал, что они мурые[177]. Пацаны и пацаны. — Где ты их надыбал? — Чё я-то? Вова на меня вывел. Сказал — определи к Вадику. — Почему Клыч сам их с Шушариным не свёл? Не крути, Гера, ой, не крути! — Чтоб не светиться возле них. Но я до этого только потом допёр. — Что знаешь про них? — Ксивы на прописку не отдавали, фамилий не скажу. Обоим под тридцатник. Старшого Серёгой звать. Маленький такой шкет, худущий, в очках. Кликуха — Знайка. Он с Вовой, когда тот последний раз чалился, в одном отряде был. — За что сидел? — За вымогалово. Второй — Гошан. Этот — оглобля здоровая, весь в напорюхах. Тоже сидел, за что не знаю, не тёрли с ним за биографию. Гошан — руль[178]. — Какая у них тачка? — «Девяносто девятая». Приметная такая, тюнингованная. Ну подкрылки, закрылки там, спойлер. — Цвет? — Фиолетовая вроде. Владимирыч, я один раз её видел и то ночью, в натуре. Цвет плохо запомнил. Кокошин вам сказал — они ивановские как бы? — Да, — уверенно ответил Давыдов, знавший от мрошников, что из риелтора про квартирантов не удалось вытянуть ни слова. — Фуфло. Регион-то на номере наш, не «тридцать седьмой». Цифры не запомнил, ни к чему было. И потом, ты ж знаешь, ивановские на «пятёрку» не заезжают, у них свои зоны. — Где они тачку ставили? — Без понятий, за это у Вадика спрашивайте, его поляна, — к Зингеру вернулась обычная наглинка. Достав из бардачка упаковку мятного Stimorol, он вылущил на ладонь несколько подушечек, закинул в рот, активно заработал челюстями. Протянул упаковку майору, тот отрицательно качнул головой: «Не хочу». Посидели, послушали «А сечку жрите, мусора, сами» Михаила Круга. На последнем куплете Давыдов убрал громкость и задал ещё ряд уточняющих вопросов, каждый — не в бровь, а в глаз. Затем, не доверяясь памяти, записал ключевые моменты полученной информации в блокнот. У рубоповца в кармане завибрировал мобильник. Он глянул на оживший экран и дал отбой. Звонила Маша Шишкина, на съёмную квартиру которой майор обещал заскочить в одиннадцать. Странно, что приученная к соблюдению конспирации в быту, девушка проявилась за час до назначенного времени. — Владимирыч, тут ещё новость сорока на хвосте принесла, — Митрохин мялся, словно, раздумывая, стоит ли делиться. — Не тяни, — Давыдов повернулся к агенту. Сотовый вновь, как живой, затрепыхался в его ладони. В приёме входящего звонка опять было отказано. — Ответь, чё ты, я отвернусь. Может, чё срочное, — участие Зингера выглядело неподдельным. — Слушаю тебя, Герман, внимательно.