Птицын лишний раз убедился, что ему противостоит человек, юридически подкованный, понимающий, что при имеющемся раскладе ни один следователь не решится на возбуждение дела. Загвоздка крылась в невозможности доказать умысел на завладение чужим имуществом путем обмана. Внешне процедура выглядела благопристойно — его жена, будучи взрослой и дееспособной, добровольно распорядилась собственными денежными средствами. Заверещал красный телефон без диска, напрямую соединенный с дежурной частью. Начальник КМ, не сводя глаз с сектантки, взял трубку. — Товарищ подполковник, — бойко докладывал помдеж, — у нас убийство на «Рассвете». Мужчина, личность установлена, обнаружен в своей квартире с множественными ножевыми. Квартира типа притона. — С лицом убийство? — от ответа на данный вопрос зависел объём предстоящей работы. — Участковый задержал собутыльников убитого, но они — пока никакие. Связь отвратительная, половину не разобрал, что он наговорил. Вы поедете, товарищ подполковник? Расположенный в десяти километрах от Острога микрорайон «Рассвет», жители которого при советской власти обслуживали вынесенное в район аккумуляторное производство электромеханического завода, давно превратился в отстойник для маргиналов, пропивших своё жильё в городе. Работы на «Рассвете» не было, социалка утухла, нормальные люди из микрорайона съехали, а оставшееся население безнадёжно деградировало и вымирало. — Поеду, — повод прервать тягостный диалог подвернулся кстати. — Прокуратуру, судмедэксперта подняли? — Андреич с городского обзванивает. — Сотрудники дежурной смены действовали параллельно. Вадим Львович подчеркнуто неторопливо распутал витой провод, аккуратно возвратил трубку на рычаги. — Эмма Перфильевна, — в его голосе заскрежетал легированный металл, — формулирую своё требование. Сделайте так, чтобы моя жена забыла о вашем существовании. Даю вам сутки. Как вы это сделаете, меня не волнует. Сумели запудрить ей мозги, сумейте снять ваши чары. Вам понятно?! Женщина открыла рот явно с целью возразить, но подполковник врезал кулаком по столу так, что в пластмассовом стакане подпрыгнули карандаши. Важно было оставить последнее слово за собой. — Хватит! Наслушался ваших бредней! Не сделаете по-моему, посажу! Слово офицера. 6 6 марта 2000 года. Понедельник. 19.00 час. — 19.30 час. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…» С утра девка талдычит одно и тоже, будто заведенная. Как только ей не надоест! Клыч нажал на отбой, кинул телефон на стол, подумал и отодвинул подальше, от искуса схватиться за него через минуту. Куда, куда этот кусок[189] запропастился?! Позавчера базарили, сказал, что всё в ёлочку, на понедельник забились пересечься. «Сменюсь с наряда, выйду в город без проблем», — так он посулил. Весёлый звонил, по игривости угадывалось — вмазанный. Может, просто забухал накануне праздника? Со всяким случается… Но раньше-то не подводил, наоборот, похвалялся, какой он обязательный мэн, потому что военный… Красивый, здоровенный, бляха-муха… И без того не вышло надыбать всего обещанного Барону. Только один АК вместо двух прапор на своём складу помылил. С гранатами у него, вишь ли, вообще, не срослось. «Макарок», правда, пару умыкнул, как сговаривались. Зато натащил всякой херотени — биноклей, взрывпакетов, сигнальных ракет, прибор ночного видения… Клоун… В «Зарницу», что ли, играть собрался? Надо срочно то, что на руках, в Нижний переправлять, пока вор не подумал, что кентуха ему бороду клеит[190]. Срок поставки вышел ещё в прошлом месяце. Понятное дело, Клыч позвонил Барону, объяснил, что вышел этот, как его… форс-мажор, оборудование будет, но попозже. «Надеюсь на тебя, брателло, — причины задержки вора не колыхали. — Постарайся. Край как нужно железо». В его голосе Клыч услышал раздражение. На месте законника любой бы насупился, свою-то часть договорённости он исполнил от и до, за отмазки не прятался. А развести рамсы с самим Дато Боржомским, чтобы пиковый с Клыча косяк снял — не два пальца об асфальт… Расклад-то был гнилой, со всех сторон вилы корячились… Где ж ты шхеришься, Сёма? Сёмка с потешной фамилией Костогрыз, означающей на фене — плохой вор. Нынешняя блатная молодежь по фене не ботает, на своём языке куликает[191], на старых каторжан смотрит пренебрежительно… А зря… …В военный городок соваться нельзя, спалишься. Тема склизкая, червонец по ней струганут при самом добром прокуроре. Хищение огнестрельного оружия группой лиц по предварительному сговору называется. И никого не пошлёшь жалом поводить, времена наступили стрёмные, кругом сучьи морды… Клыч вспомнил новый головняк и будто солью на свежую рану сыпанул. Одно к одному, гадство… Темнила Вадик Кокошин молчал, посапывал в две дырки, а сегодня утром огорошил дурными вестями. Оказалось, ещё в январе мусора нагнули Вадика, выгребли в его риэлтерской конторе на Сергея Лазо документы до последней бумаженции. И вот уже полтора месяца к себе тягают, крутят на двух чертенят, что перед Новым годом дней несколько дохли[192] на хате Вадиковой, расквартированной в том же доме. А пацанам тем мусарня шьёт мокруху, Зябликова с Калининым на них вешают. От Вадика опера добиваются показаний на гражданина Калачёва В. Д., заряжают в лоб: «Скажи под протокол, что он мокрушников к тебе подселил — и будешь в шоколаде». Как серпом по яйцам такая новость! — Вадёк, родное сердце, чё ты таился столько времени? — авторитет пальцами постучал по черепу риэлтора, обмётанному редкими белёсыми волосьями, извлёк из пустопорожнего жбана гулкий звук. Кокошин смотрел в ответ доверчиво, как даун, и пояснил, что попросил его один свой в доску человек не расстраивать Володю, обещал разрулить ситуевину с милицией. — Да что же это за перец?! — взревел Клыч. — Да тот же, что ребят этих ко мне на постой привёл. Гера Зингер, — кротко ответствовал Вадик, до которого, по ходу пьесы, начало доходить, как он накосорезил. Калачёв кинулся названивать Гере, выяснилось — тот укатил в Андреевск подарок своей бля*ёшке покупать. У авторитета хватило ума и выдержки не накатывать на Митрохина, чтобы тот с полпути назад рулил. Прикинул: «Никуда он не денется с подводной лодки, может, и к лучшему, что вечером разговор состоится, будет время пошевелить мозгою». Выведав у обливающегося холодным потом риэлтора всё до мельчайших подробностей, Клыч велел ему: из города ни ногой, находиться в режиме ожидания, настраиваться на очную ставку с Зингером. Два месяца разруливавший свои запутки с москвичами Калачёв упустил многие события, произошедшие в родном городе. Теперь он честил себя последними словами за близорукость. Прохлопать поганку под самым носом — было верхом кретинизма. От смердящей вони измены перехватывало дыхание и чернело в глазах. День прошёл в дерготне, то до прапора каждые пятнадцать минут пытался дозвониться, то за Герину непонятку уши ломал. …Что за люди? Зачем приезжали? На кой ляд их надо было тайно к Вадику заселять? Чего Зингер выкруживает? Какого рожна скрывает эту историю?.. Последний вопрос представлялся ключевым. Темнить между близкими не принято. Хуже только — стучать и крысятничать. В качестве штаб-квартиры авторитет избрал продуктовый магазин «Трапеза», арендовавший сто квадратов нежилого помещения, принадлежащего Калачёву. Половина уставного капитала ООО «Трапеза» тоже была его как соучредителя. Магазин находился далеко от центра, на Малеевке, торговля в нём шла не ахти, но живая копейка капала регулярно. Выпроводив к бухгалтерше директрису, Клыч оккупировал её кабинетик три на три метра. Стол, два стула, шифоньер, маленький холодильник и вешалка еле помещались в клетушке. Со вздохом разочарования оглядев помещение, авторитет в который раз подумал, что давно пора обзавестись приличным офисом, в зоне кандей[193] — просторнее. За два часа ожидания он отсидел на жёстком сиденье задницу, выпил четыре кружки растворимой бурды, именуемой Coffee Jacky, и даже попытался разгадать сканворд в нарядном бабском журнале, найденном в ящике стола. Отвлечься не получалось, в затылке тупо ломило, в висках зануда-комар звенел. Ровно в семь проявился Зингер. Прежде чем принять вызов, Клыч резко выдохнул в сторону, как будто полстакана спиртяги неразведённого хватить собрался. — Аллё, — всё равно получилось тревожно, хрипато. — Братуха, приветствую! — Гера отозвался беззаботно. — Куда подскочить? Калачёв пояснил где находится и отключился. Услышав безмятежный голос ни о чём не подозревающего кента, он испытал чувство неловкости за «тэтэшник», выложенный на стол и накрытый журналом «Лиза». Курок пистолета был снят с предохранительного взвода, патрон находился в патроннике. Оставалось только выхватить волыну и нажать на спуск. В руке, ожив, затрепыхался мобильный. Жену, хранительницу домашнего очага, интересовало где он и когда вернется. Первый вопрос Клыч проигнорировал, на второй ответил: «Как только с делами управлюсь, лапка». На просьбу купить по дороге гранатового сока для Вовки предложил альтернативу: «Может, какого послаще?». Сынишке не нравился терпкий вкус граната; каждый раз, когда его пичкали витаминами, устраивал концерт. Но врачиха сказала, что гранатовый сок самый цимес[194] при воспалениях горла, достававших мальчонку с начала зимы. Ленка слушалась докторшу беспрекословно. Приближение Зингера Калачёв услышал издалека. Митрохин шумно ворвался в магазин, громко здоровался с продавщицами, поздравлял с наступающим, девчонки в ответ залились игривым смешочком. В кабинет Гера буквально на крыльях влетел, с горящим взором. Энергично протянул через стол руку. — Здорово ещё раз! От его порывистых движений с шелестеньем колыхнулась обложка журнальчика, прикрывавшего ствол. — Зацени, братуха! — Зингер протянул упакованный в слюду плоский прямоугольник с яркой картинкой, на которой тёлка с шалавским взглядом и распущенными по плечам волосами подтягивала на налитой ляжке чулок в сеточку. Кроме чулок на девке имелся лифчик, высоко поднявший упакованные в него груди, и крохотные белые трусики, обтянувшие крутой лобок. Ошеломлённый Гериным натиском авторитет взял хрустящую упаковку и недоуменно повертел её в руках. — Ну и чего? Скважина[195] как скважина… — В губернии на распродаже бельишко Янке купил эротическое. «Белая лилия» называется. — С недавних пор Зингер пристрастился ко всяким похабным штучкам, регулярно навещал открывшийся в городе секс-шоп. — Володь, я пару взял, — радуясь приобретению, светился друг детства. — Бери один, Ленушке своей задаришь. А чего? Ништяк! Клыч вернул комплект и жестом указал на гостевой стул: — Присядь. Беспечность Геры поколебала решительный настрой авторитета. Разве может предатель, знающий за собой серьёзный косяк и каждую минуту ожидающий разоблачения, порхать как мотылёк. — Случилось чего? — Зингер опустился на сиденье, вытащил сигареты. — Курну? Обычно нетерпимый к табачному дыму авторитет кивнул: «Травись». В голове юркнула мыслишка: «Может, в последний раз». Митрохин, со щелчком откинув подпружиненную крышку фасонистой зажигалки Zippo, наклонился кончиком сигареты к острому огоньку, вспыхнувшему на конце фитиля. Рука у него при этом осталась твёрдой, огонёк не дрогнул. Неотрывно шаря глазами по лицу приятеля, Калачёв пересказал историю, которой утром его огорошил Вадик Кокошин. Гера терпеливо дослушал, небрежно стряхнул на пол отросший столбик пепла, поправил модный причесон. — Вон ты чего такой тревожный, Вовк. Я уж подумал, в блудняк какой вписались, в натуре. Это тема посторонняя, чего тебе грузиться понапрасну? — Не сочти за труд, брат, загрузи. — Клыч разглядел в поведении собеседника чрезмерную разухабистость. Она не вязалась с ценой вопроса, к которому только дурень пристегнёт копеечную бирку. А Зингер всегда с башкой дружил. Авторитет приналёг грудью на край стола, легонько пропальпировал закамуфлированную периодикой «тэтэху». По Гериной версии в конце декабря на него вышел один Андреевский пассажир, подвизавшийся в строительном бизнесе. Пассажир попросил подсобить ему занырнуть на кирпичный завод за продукцией. — Ты знаешь, у меня на силикатке — подвязки, — ловкие пальцы Зингера выудили из бело-синей коробочки «Парламента» новую сигарету. — Помог я пацанчику, свёл с одним челом из маркетинга. Ну а попутно подселил его да водилу евонного к Вадьке на хату. Всё равно пустует. Заработал себе штучку деревянных на гарнир. Или ты думаешь, я на общее должен был с этой халтуры кинуть? — Дальше, — Калачёв двигал Геру от второстепенных безобидных событий к главным. — Где сейчас пацанчик?