— Реализацию отмечали, Алексей Алексеевич? — набросил оперативник. Побагровевший после выпитого подполковник протянул сложенный вдвое номер «Красной звезды». Развернув газету, Яковлев увидел на второй странице заголовок, обведённый жирным зелёным фломастером — «Об управлениях (отделах) ФСБ в вооруженных силах». Положение было утверждено исполняющим обязанности Президента. — Во как мы теперь… кх-кх… называемся, — морщась и кхекая горлом, пояснил особист. — А по сути что меняется? — Оч-чень расширяются полномочия! — подполковник со значением поднял кверху указательный палец. — Наш человек, — возвращая газету, оценил действия и.о. Президента опер. Пока хозяин кабинета не надумал повторить, следовало брать быка за рога. — Как злодей? Дал показания? Я закурю? — Яковлев накидал вопросов. Начальник особого отдела переставил с подоконника косо срезанную отполированную гильзу от снаряда, служившую пепельницей, жестом отказался от протянутой сигареты: — Ночью накурился до усрачки. Злодей? Да какой он злодей… Хрюкашон! — Так чего он говорит? — Всё. Куда ему деваться, если в гараже у него целый арсенал изъяли? АК-74, два «пээма», патронов тех и других — десять цинков, семнадцать, что ли, армейских биноклей, прибор ночного видения, оптический прицел… две штуки… — В целях сбыта хитил? — А то? Тимур, ты сам прочитай. Язык у меня устал об одном и том же трындеть, кому только не рапортовал за последние сутки, — подполковник начал утухать, действие стимулятора оказалось недолгим. — Ёшкин кот, целый час ещё до обеда… Фээсбэшник впился глазами в первый лист отпечатанного на машинке объяснения. Начальник склада артиллерийско-технического вооружения старший прапорщик Костогрыз Семён Романович подробнейшим образом излагал обстоятельства совершения им особо тяжкого преступления. Точнее, преступлений, ибо в течение двух лет он заныривал во вверенные ему государством закрома такое количество раз, что сбился со счёта. Кроме изъятого в его квартире и гараже, он признавал хищение семи пистолетов ТТ, шести ПМ, двух АКС и одного АКС74У. Счёт украденных патронов шёл на тысячи, гранат — на десятки. Найдя в перечне оружия АКС74У, Яковлев сделал охотничью стойку. — Алексей Алексеич, а номер можно установить? Особист, привалившийся к книжному шкафу, отозвался с закрытыми глазами: — Можно, но не сейчас. По амбарным книгам надо крыжить. Большую часть оружия прапорюга сбыл жителю города Острога, известному ему по имени Владимир. Пистолеты шли по двести пятьдесят долларов за ствол, автоматы — по четыреста. Далее следовали приметы покупателя — на вид сорок — сорок пять лет, рост сто шестьдесят — сто шестьдесят пять сантиметров, телосложение плотное, лицо круглое, глаза карие, большие лобные залысины, усов и бороды не носит. Имеет в пользовании автомобиль «Тойота Лэнд Крузер 100» серебристого цвета, в номере — цифры 030. Связь между собой сообщники поддерживали по мобильным телефонам. Оперативник, отбиравший у Костогрыза объяснение, выписал из его контактов Володин номерок. Яковлеву не нужно было обращаться к своим записям, эту комбинацию из одиннадцати цифр он помнил наизусть. — Алексеич, когда материал в прокуратуру планируешь передавать? — Завтра с утра, сегодня влом. — А Костогрыз-спиногрыз где сейчас? — На цугундере. — Алексеич, давай комбинацию провернём. Прапор, я думаю, пойдет на сотрудничество. Возьмем красиво Володю на покупке, — комитетчик начал выстраивать в уме план оперативных мероприятий. — А оно мне надо — гражданского вязать? — Прокурор один чёрт по всем эпизодам хищений навозбуждает дел. Искать, куда стволы ушли, тебе придётся. Выйти на сбыт можно только через покупателя. Володю с поличным нахлобучим, развалим до просака, и мы — в парнях, — фээсбэшника отличало умение убеждать собеседника. Подполковник приоткрыл один глаз, потом зарычал и затряс головой. — Тимур, пора меня, старого, на живодерню сволакивать! Водку, вроде, нормальную потреблял, а башка глумная, как от бодяжной. Два на два перемножить не могу. Про глухарей на токовище я и запамятовал! Вас ис дас[187] — Володя? — Лидер ОПГ. Достаточно серьёзный, с завязками на межрегиональном уровне — Нижний, Москва. — МВД будем привлекать? — мысли особиста направились в деловое русло. Яковлев, не забывший, как на недавнем совещании по двойному убийству все его реплики вызывали у ментов скептические усмешки, запротестовал: — Через них протечёт! — Давай хотя бы «шестой» отдел задействуем. Дениска Давыдов — мужик проверенный. Фээсбэшник упёрся, сил бодаться с ним подполковник в себе не нашёл. Вчерне набросали схему первоначальных действий. — Алексей Алексеич, сколько ты прапора можешь на губе[188] держать? — Пять суток ему нарезали именем командира полка. А ты сколько на согласование со своими буграми запросишь? Учти, восьмое марта на носу. — Совсем некстати… — Яковлев вытряхнул из полупустой пачки сигарету, прикурил. — Если контакт с фигурантом установим, завтра с ранья полетим с начальником к генералу. День предпраздничный, до обеда нужно все вопросы утрясти. Нужна техника, видео, наружка… Народу своего хватит. У тебя сколько бойцов в строю? — Со мной четверо, — особист вновь стал с надеждой поглядывать на составленную под стол «Графиню Уварову». — И у нас семеро по лавкам, не считая, как ты, Алексеич, выражаешься — «бугров». Неужели не справимся? Когда можно с товарищем прапорщиком пообщаться? — Вот тебе, Тимур, неймётся. Давай после обеда. — Чего тянуть? Вдруг он бычить станет? — Хрюкашон? Я ему, Иуде Вифлеемскому, побычу, пожалуй, — подполковник уже снял трубку и накручивал диск. Поставив подчинённым задачу скрытно привезти с гауптвахты дисциплинарно-арестованного Костогрыза, он подцепил двумя пальцами за горлышко бутылку. — Обеда ты меня лишил, капитан, а вот законные фронтовые сто грамм хрен отнимешь! Глядя на губчатый нос особиста, имевший специфический сизый цвет, Яковлев прикидывал, как бы сделать так, чтобы он тормознул на озвученной дозе. 5 6 марта 2000 года. Понедельник. 14.00 час. — 15.30 час. Через полтора часа вязкой беседы Птицын, утомившись, понял, что продолжать разговор бессмысленно. Сидевшая за приставным столом женщина повторяла сказку про белого бычка. Попытка апеллировать к здравому смыслу наткнулась на отработанную защиту из штампованных фраз об особом предназначении возглавляемого ею братства, происходящего непосредственно от святых апостолов. Последующий жёсткий наезд с обещаниями всего комплекса проблем, вплоть до тюремной камеры, встретил такую же мылкую реакцию. Заставить себя унизиться до уговоров Вадим Львович не смог. Просить фанатичку о снисхождении не имело смысла. Старшине Церкви Просветления, согласно паспортным данным, первого января исполнилось сорок шесть лет. Выглядела она значительно старше. Измождённое худое лицо, седина в собранных на затылке в пучок жидких волосах, полное отсутствие косметики и украшений, глухое чёрное платье под драповым пальто. Такой покрой носили героини советских кинолент, снятых в послевоенные годы. Эмоции у женщины проявлялись лишь, когда начальник КМ обращался к ней по имени и отчеству: «Эмма Перфильевна». — Эмма, — недовольно ёжила она бескровные губы, поправляя. — Если угодно, мать Эмма. Мать Эмма объявилась в городе три года назад из Воркуты. По финансируемой государством программе в центр России переезжали тысячи северян. В Остроге для них отстроили целый микрорайон на пустыре за улицей Черняховского. Северяне удивляли местных жителей сплочённостью и особым укладом жизни. В праздники, а то и просто по выходным они накрывали столы во дворах своих многоэтажек и шумно веселились. Самовольно разбивали огородики в палисадниках у подъездов, а потом неподдельно удивлялись, наблюдая вытоптанные грядки и выкорчеванные саженцы. Воркутинцев среднего и старшего возрастов отличало трудолюбие и правдоискательство, а вот среди их молодёжи попадалось немало дерзкой урлы. В милицейских сводках о происшествиях то и дело мелькали фамилии уроженцев Заполярья, задержанных за грабежи, угоны автотранспорта, приобретение и хранение наркотиков. Глядя на старшину секты, прятавшую истинную личину за непроницаемой маской благочестия, подполковник думал, что эта баба в сто крат опаснее уголовника. Привычные полицейские методы тут не применишь. Прямого криминала её действия не содержали. Квартира в девятиэтажном доме на улице Чехова принадлежала Эмме Перфильевне на праве собственности. Проживала она по месту регистрации. Не работала, так это давно ненаказуемо. Тем более что имела официальный, хотя и скромный источник дохода — пенсию в связи с утратой кормильца. Что касается сборищ — законом не возбраняется собирать в своём жилище знакомых и общаться с ними на религиозные темы, если при этом не нарушается покой соседей. Ещё в конце января супруга, перестав таиться, дома выложила из сумки брошюру Церкви Просветления. Птицын использовал это как повод к разговору, который начал негромко и абсолютно спокойно. Поинтересовался новым увлечением жены, попросил объяснить, чем её привлекло нетрадиционное вероучение. Терпеливо выслушал догматы относительно отсутствия счастья в окружающем мире и того, что избежать страданий, бед и погибели возможно лишь в лоне братства. Лена говорила заученными фразами, перегруженными сложными терминами и понятиями. Вадим Львович сделал вид, что понял смысл всего сказанного и стал миролюбиво разъяснять, что в принципе ничего не имеет против увлечения своей второй половины, его беспокоит лишь то, что она перестала уделять внимание дому и семье. Ему, взрослому человеку от этого некомфортно, но он стерпит, а вот сын не понимает происходящего, мальчишке не хватает материнской заботы. К моменту разговора изменения в поведении супруги сделались ещё более радикальными. Она стала мало есть и спать, перестала читать газеты и журналы, не смотрела телевизор. Поддавшись на уловку бывалого агентуриста, Елена произнесла длинный монолог из которого следовало, что вся их семья должна срочно приобщиться к Церкви, только так они сумеют спастись от гнева Господня. Тут Вадим Львович взорвался, как динамит, и вывалил о сектантах всё, что накипело. Даже соседи вынуждены были укоризненно постучать по батарее. Жена закрылась в своей ракушке, на неделю замолчав. Следующее разбирательство произошло накануне двадцать третьего февраля. Елена попросила сто рублей, в налоговой, как и везде, собирались поздравлять защитников Отечества. Птицын расценил интерес к бытовому вопросу как обнадёживающий симптом, полез за бумажником и без задней мысли поинтересовался у жены, когда она получит аванс. Обычно выдавали пятнадцатого числа. Лена будничным голосом поведала, что аванс она пожертвовала на нужды Церкви. Вновь Вадим Львович вспыхнул, наорал супруге «комплиментов» и посоветовал обратиться за помощью к психиатру. Ну не дикий ли поступок — подарить две тысячи рублей чужим людям, аферистам? Как будто у них денег куры не клюют! При нынешней дороговизне выживать на одну зарплату становилось всё труднее. Исключительно ради благополучия семьи Птицын, рискуя карьерой, ввязался в авантюру с лесопилкой, оформленной на подставное лицо. Мгновенно изо всех щелей полезли незнакомые проблемы, первые два месяца бизнес приносил одни убытки, требовал новых и новых вложений. Времени, с которым и раньше был постоянный напряг, не оставалось совершенно. Вадим Львович физически чувствовал как выдыхается. И в такое время она вздумала швыряться деньгами, как купчиха! После этого вопиющего случая Птицын решил — хватит ходить вокруг да около, пора действовать. Информации о характере собраний в интересующем адресе в его распоряжении уже имелось достаточно. Калёнов без предварительных вызовов и повесток доставил к подполковнику старшину секты. Против ожиданий та ничуть не смутилась, оказавшись в кабинете главного сыщика города и района. Затянувшуюся беседу нужно было закруглять, не потеряв лица, последнее веское слово требовалось оставить за собой. Довод про деньги Вадим Львович, разумеется, привёл, заявив Эмме: «Это уголовно наказуемое мошенничество в чистом виде». Женщина за ответом в карман старомодного пальто не полезла, смиренно поведав, что добровольные даяния страждущим ни по церковным, ни по светским законам прегрешением не являются.