Кажется, я снова уснула. Поворачиваю голову к Мариам, когда Песоцкая возвращается к своему учительскому столу. Удивленный взгляд подруги задает мне немой вопрос, но я только плечами жму. Меня жутко клонит в сон и мне как-то зябко. Сказывается бессонная ночь, скорее всего. Откидываюсь на стул, а Мариам зачем-то прикладывает мне ладонь ко лбу. От её прикосновения я ежусь, потому что кожа подруги ощущается буквально ледяной. - Оль, у тебя температура! Прикасаюсь ко лбу также как она, но ничего не ощущаю. - Вроде нет. - Оксана Максимовна, - зовёт Мариам Песоцкую, - Оля горячая вся, ей нужно к медсестре. Сощурив недовольно нос, учитель жестом руки даёт мне зеленый свет на то, чтобы сходить к врачу, а я пользуюсь моментом. Может, никакой температуры и нет, но сегодня находиться на уроках как-то действительно тяжело. Мари оказывается права. Градусник в медпункте показывает тридцать восемь и пять. - Ох, что ж ты сидишь в таком состоянии на уроках? – взмахивает руками милая молодая медсестра Алена Игоревна, с заботой гладя мои волосы. Она у нас новенькая, ещё не успела очерстветь, как предыдущие, которым в принципе нет дела до плохого самочувствия учеников. – Я тебе сейчас выпишу освобождение. Покажешь учителю. Прямо сейчас пойдешь домой, не жди окончания урока. И кстати, вот, выпей! Это нурофен. Делаю всё, как велит Алена Игоревна и уже через пятнадцать минут еду домой в автобусе. Таблетка начала действовать, чувствую, как буквально истекаю потом в теплой куртке, но слабость никуда не ушла. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, прикрываю глаза. В памяти роем копошатся воспоминания прошедшей ночи. Интересно, как Давид отреагировал на моё отсутствие утром? Рассердился, что сама ушла, или обрадовался, что не пришлось помогать мне сбежать? Может, он вчера не услышал моего признания? Наверное, так было бы даже лучше. Стыд за произнесенные слова с опозданием жжет и так разгоряченные организм. С самого утра мне при мысли о своем позоре хочется сквозь землю провалиться, честное слово. Никто же за язык не тянул, зачем было вот это вот всё? Чтобы теперь чувствовать себя ещё более уязвимой в его компании? Задумавшись, понимаю, что автобус останавливается прямо на моей остановке. Спохватившись, забираю сумку и выскакиваю на улицу. Чуть не проехала, дуреха! Приближаясь к дому, на автомате замедляю шаг. До дрожи в коленях не хочу проводить время в компании папы, пусть и спящего, но кажется простуда набирает обороты, потому что даже куда-то идти у меня банально нет никаких сил. Представляю, как сижу тут на лавке, убивая время и понимаю, что погода явно не та, чтобы можно было пересидеть на улице. Моросит мелкий дождь, небо затянуто тяжелыми тучами и дует пронизывающий ветер. Посиди я так немного и ртуть в градуснике поднимется к отметке сорок. Вздохнув, отправляюсь домой, надеясь только на то, что папа спит. Вот только надежда рушится, едва я вхожу в квартиру. - Олька? – раздаётся тут же с претензией из кухни. Я еще не вошла толком, а уже что-то сделала не так. Уронив сумку на пол, разуваюсь и снимаю куртку. - Да. - А ну сюда иди! Послушно прохожу на кухню. Картина уже привычная – папа и пиво. Ничего нового. Вот только смотрит он на меня пристальнее, чем обычно. - Что-то случилось? - Случилось, - откидывается он спиной на стену. Глазами обводит меня с ног до головы, - Это ты своего дружка ко мне прислала? Дружка? Непонимающе смотрю на папу. - Какого дружка? - А этого, армянин он или кто? Брата твоей подружки. - Давида? – удивленно выпаливаю, тут же забыв о своем не слишком хорошем состоянии. - Не помню. Темный такой, приходил тут мне, рассказывал как жить. Внутренности жгутом стягивает, а сердце подпрыгивает и начинает скакать за грудной клеткой. Все молекулы внутри, спокойненько улегшиеся под тяжестью простуды, вдруг начинают метаться, нагревая меня теперь уже по другой причине. - Давид приходил сюда? - Ну да. Значит, ты не в курсе? – сощуривается папа. - Н-нет. А что он хотел? - Рассказывал что я кому должен, а кому нет. - Губы отца складываются в тонкую линию. - Значит так, если он еще раз сюда явиться и будет мне права качать, я буду говорить с ним иначе. Поняла? Нечего мне в моём доме мозги вправлять, так ему и передай! Замедленно киваю. - Он говорил что-то обо мне? – стараюсь выглядеть как можно безразличнее. - Ересь всякую нёс. Бред полный. Ты меня услышала, что я сказал? - Да. - Всё, иди к себе. Разворачиваюсь, и направляюсь к выходу, когда слышу уже менее грубое: - Оля? Оборачиваюсь назад. - Это правда, что ты боишься Генку? Папа смотрит на меня исподлобья, и я в первые секунды теряюсь. Так вот что Давид сказал? Он все-таки приходил поговорить обо мне…. - Боюсь, - признаюсь, смотря папе в глаза. Вижу, как скулы на его лице заостряются и уже жду, что он начнет меня линчевать за вранье, или ещё за что-то, но этого не следует. Только складка на его лбу становится глубже. Папа не торопясь переводит взгляд на настенные часы и хмурится ещё сильнее. - А ты почему до обеда пришла? Уроки же еще. - У меня температура, домой отпустили. - Заболела что ли? - Похоже на то. - Ясно. Иди тогда, я матери позвоню. Кивнув, я забираю свою сумку из коридора и захожу к себе в комнату. Прохожу к кровати и падаю на неё. Подношу руку к губам и понимаю, что улыбаюсь. Давид приходил к папе. Он не проигнорировал то, что случилось вчера. Попытался помочь. Очень сомневаюсь, что этот разговор принесет какие-то плоды, но он значит многое лично для меня. Переворачиваюсь на бок и обхватываю подушку руками. В груди жарко-жарко становится. За меня еще никто не заступался, кроме мамы. Значит ли это, что ему не все равно? В голове всплывает картинка того, как Давид вчера растерянно смотрел на меня и Таню в клубе. Его сумбурное «Ты?», когда понял, что держит за руку не меня. Пульс рвет вены, потому что догадка, которая вчера сформировалась в голове снова всплывает на поверхность. Что, если он приревновал и не захотел признаваться? Да, глупо и наивно, ведь Давид все объяснил, но вдруг…? Усиленно стараюсь подавить собственную фантазию, но не получается. Или мне слишком хочется, чтобы это было правдой, или я просто дурочка! Следующие несколько дней я провожу дома в постели. Мама с Алисой возвращаются от бабушки, и меня активно начинают пичкать всякими ферронами, чаями и витаминами. К моему удивлению, дни проходят на так, как я уже привыкла. Днём папа уходит, а к вечеру усаживается в зале с телефоном и …. без бутылки. Не знаю, повлиял ли как-то на него разговор с Давидом, но то, что папа не пьет следующие дни – это факт. На долго ли? Пока не понятно, но Алиска пользуется случаем и пытается как-то с ним наладить связь. Я на подобные подвиги не готова. Да и вижу, как отец срывается на маме. Последнее время она приходит довольно поздно это замечаю даже я. Поэтому каждый вечер приходится выслушивать папины допросы о том где она бывает и с кем. Отводит в сад Алису мама, а забирает папа. Без особого желания конечно, но все же. Боюсь только как бы сестренка к этому не привыкла. Если отец снова сорвется, ей будет вдвойне сложно. К концу недели мне наконец становится лучше. Голос еще немного хрипит, и остаточный кашель беспокоит, но врач говорит, что больше сидеть дома нет необходимости. Для меня это прямо манна небесная. Валяться увальнем в кровати мне не приносит никакого удовольствия. В школе с Мариам мы обнимаемся так, словно не виделись не пять дней, а целую вечность. Я жутко соскучилась по ней и… конечно врать себе не буду, по её брату. Поэтому, когда подруга предлагает после уроков поехать к ней домой и восполнить, так сказать, пробелы в общении за совместной подготовкой домашнего задания, я без раздумий соглашаюсь. Глава 20 Оля - Слушай, может историю почитаем потом? У меня сейчас глаза выпадут, - Мариам роняет голову на стол и тихо стонет. Домашнего задания у нас, и правда, много. Учителя пытаются, похоже, за последние учебные месяцы в одиннадцатом классе вложить нам в головы всё, что не успели раньше. Захлопываю книгу, потому что и сама уже чувствую, как буквы плывут на страницах. - Я только за. Думаю, приеду домой и на ночь прочту параграф, как сказку Алисе. - Ага, только вместо сказочного принца с принцессой нужно вызубрить фамилии всяких полководцев, которых я никак не могу запомнить и эти ужасные даты, даты, даты.