- То есть в шортах гонять передо мной и моим отцом это нормально? – подцепляю оливку с её тарелки и закидываю её себе в рот. - Я так не ходила перед Тиграном Армановичем. Спустилась только десять минут назад, он уже спит. Кушать захотела, - стыдливо признается. - А передо мной значит, не считается? Лямку поправь! Скосив взгляд на своё плечо, Оля нервно возвращает на место сползшую полоску ткани и окидывает меня равнодушным взглядом. - Ты и похлеще видел. Не думаю, что мой вид хотя бы как-то тебя стесняет. - Он должен стеснять тебя в первую очередь! - А я не стесняюсь. На мне пижамные шорты и майка, ничего катастрофического я не демонстрирую. Или по твоему, я должна укутаться с ног до головы? - Ты видела как одевается Мариам при гостях. Она себе не позволяет козырять голыми ногами и отсвечивать плечами. Оля сжимает губы и устремляет взгляд прямо на меня. Внутри коротит от него. От того сколько в нем злости и протеста. Она часто на меня так смотрит, и это раздражает донельзя. В моей семье женщина не имеет права смотреть на мужчину с таким неуважением. Только кротко, послушно, с почтением. Мать себе никогда не позволяет смотреть на отца иначе. И Мариам тоже. Эта же демоница порождает во мне желание стереть эту самоуверенность с её лица. Надавить на подбородок, чтобы разжать стиснутые губы. - Не надо приравнивать меня к Мариам, - требовательно цедит, - Я росла в других реалиях, и при виде особи мужского пола не бегу укрываться, потому что считаю, что имею право ходить так, как мне удобно. А переступать дозволенные рамки приличия я себе никогда не позволяла, поэтому не нужно меня упрекать в том, что нарушаю какие-то правила, соблюдаемые на твоей родине. Встаёт, чтобы накрыть салат крышкой и вернуть его в холодильник. Шорты, пока она идёт опускаются до середины бедра. Смотрю на длинные ноги, а внутри шпарит огнем. Если бы сюда вошел отец, он бы больше ей не позволил переступать порог этого дома. Шумно тяну носом воздух и рывком встаю с места. Подхожу к ней и захлопываю дверцу холодильника. Ойкнув, Оля отдергивает руки. Ошеломленно пялится на меня. - Ты нормальный? – растирает ушибленное запястье, - Мне больно вообще-то! Отступает на шаг, упираясь поясницей в подоконник, пока я надвигаюсь на неё. Зеленые глаза упрямо смотрят прямо на меня, а я опускаю свои, оценивая кромку её миниатюрной майки. Ткань неплотно облегает небольшую грудь, быстро поднимающуюся и опускающуюся от частого дыхания. Злость во мне набирает обороты. Останавливаюсь только, когда чувствую, что максимально прилипаю к девчонке. Она вскидывает подбородок, жаля меня взглядом. - Мне говоришь о приличиях, а от самого женскими духами разит, - выстреливает с упреком, - такими приторными, что дышать невозможно. Как тебя не стошнило только? - Я её не нюхал. - А ты когда целуешься не дышишь? Это же невозможно. Мои рецепторы вопят об отвращении. Сощуриваюсь, склоняя голову и сокращая между нашими лицами расстояние. Олька замирает, а я дышать перестаю, потому что в данный момент мои собственные рецепторы беснуются. От неё не пахнет духами, только совсем немного гелем для душа, но этот искусственный запах не перебивает её собственный. Такой яростно навязчивый, что у меня кулаки рефлекторно сжимаются. Хочется вытравить его из легких, в которых тот успел осесть. При чём давно уже. С того самого раза, когда она однажды подала мне пачку сигарет. Я упустил их на лестнице, и как раз наклонился, чтобы поднять, а она меня опередила на долю секунды. Мы едва лбами не стукнулись. Оля отшатнулась и чуть с лестницы не упала, а я её поймал. Она тогда за шею мою схватилась и в шею уткнулась носом, рассмеявшись. Меня это её действие прошибло. А потом на следующий день в клубе обнимала какого-то сопляка. И смеялась точно также, открыто и искренне, словно для неё это нормально тискаться со всеми подряд. Воспоминание вызывает новую волну чёрного гнева. - Чтобы больше я не видел тебя в таком виде у меня дома. У себя ходи хоть в чем мать родила, но не здесь. В глазах проскальзывает обида, но бестия только воинственно выпрямляет спину. Натягивается струной. - За что ты меня так ненавидишь, Давид? – спрашивает тихо, несмотря на то, что внешне выглядит как самая настоящая валькирия. - Я тебя не ненавижу. Ты мне просто не нравишься, Оля! Зелень глаз затягивает блестящей пеленой, вызывая внутри меня укол. Настолько глубоко, что мне удаётся его блокировать. - А какие тебе нравятся? Скажи, потому что я не понимаю, - тянется ко мне ближе, и мы почти соприкасаемся губами. От неё агрессия исходит. Оля даже не замечает, как втапливает в мою грудь ладони, - Ты здесь знакомишься с отвязными, готовыми на секс на одну ночь девушками, значит они тебе нравятся. А там, в Армении тебя ждет Ани, у которой ещё ни разу не было вообще никаких отношений. И она тебе тоже нравится. Так объясни мне, потому что я не могу сложить два плюс два и понять какой же тип все-таки твой?! И чем именно тебя не устраиваю конкретно я? Всем. Тем, что смотришь на меня так, будто от моего ответа зависит твоя жизнь. Тем, что постоянно маячишь здесь красной тряпкой. Тем, что сестру придушить хочу за то, что однажды привела тебя в наш дом. - Я не обязан перед тобой отчитываться, - обхватываю тонкие запястья, чувствуя как ладони жжет от прикосновения к ненавистной девчонке. Грубо сбрасываю их со своей груди и отступаю на пару шагов. Указываю ей пальцем на дверь, - Иди спать! Оля медленно моргает, не разрывая со мной зрительного контакта, и уже через секунду срывается с места, чтобы выбежать из кухни. Подхожу к подоконнику и опираюсь на него ладонями. Скопившийся коктейль раздражения и ярости выплескивается в удар кулаком по пластику. Потом ещё один и ещё. В груди сердце тарахтит, как сломавшийся мотор. Хаотично и рывками. Утром выдерживаю совместный семейный завтрак. Олька жуёт свою яичницу, нагло продолжая врать о готовом докладе. Знаю, что Мариам это выдумала, чтобы притащить её на ночевку. Сестре часто приходится изворачиваться. Я закрываю глаза на некоторые её выходки, потому что понимаю, что иногда мать перегибает. Зря они привезли её сюда. Пока мы жили у нас в городе всё было нормально. Там, в Армении сестру не так сильно прессовали. Здесь же, из-за разницы культур рамки дозволенного стираются. И у неё, и у меня. У меня сильнее, чем нужно было бы. Но это сейчас. Потом, после свадьбы, конечно, всё изменится. Я никогда не позволю себе неуважение в адрес жены. - На выходных, Давид, поедем к Ани. У Артуша юбилей, приглашает всю нашу семью, - говорит отец за завтраком. Артуш – это отец Ани и мой будущий тесть по совместительству. - Поедем. - Подумаем с тобой что ему можно такое подарить. Ну и девочку тоже порадовать чем-то нужно. До свадьбы меньше полугода. Оля давится чаем, проливая его прямо на себя и немного на скатерть. Мариам охает, а мама тут же вскакивает за полотенцем и начинает недовольно стирать коричневое пятно. Извинившись, девчонка спешно встаёт из-за стола, чтобы отправиться в ванную. - Я придумаю что-то, - провожаю её взглядом. - Она очень любит готовить. Можно какие-то специи или формы для выпечки, - предлагает Мариам. - Мхм, - киваю, - можно. - Или ткань, чтобы могла пошить постельное белье, - выдвигает свою версию мама. - Мхм. Ткань – это хорошо. – на автомате соглашаюсь я, вставая из-за стола. - Доедайте и поехали, а то опоздаем. И подружку свою из ванны доставай. Думаю, ей понадобится одна из твоих футболок, не в мокрой же ей ехать. Разворачиваюсь и ухожу прогревать машину. Глава 7 Глава 7 Давид - Ничего не забудьте, - суетится мама, пока мы с отцом выгружаем из багажника подарки. – Мариам, возьми букет для Гаянэ. Сестра, выбравшись из машины, машинально морщит нос. Делает это скорее всего, незаметно даже для самой себя. Резкий, стойкий запах рыбы выдержит не каждый, кто приезжает в этот рыбацкий поселок. Даже я всякий раз успеваю забыть каково это дышать не воздухом, а рыбным смрадом. Жители села почти все рыбаки, и в какой дом бы ты не заглянул везде тебя будет встречать этот ядреный запах. В детстве, помню, дед меня всегда брал с собой на рыбалку. Мы могли сутками сидеть у озера. Он рассказывал истории из своего детства, а я радовался каждой пойманной рыбе. Потом мы вместе её чистили и продавали. Когда подросла Мариам, она тоже стала ездить со мной. Но на рыбалку не ходила. Или во дворе гуляла, или помогала бабушке с ужином. В поселке с каждым годом все меньше и меньше детей. Большинство молодёжи стремятся уехать отсюда, потому что вот так пахать – это просто адский труд. - Артуш, Ани, скорее сюда, гости приехали, - за нашими спинами раздаётся взволнованный голос Гаянэ, матери Ани. Мои все стремятся к ним, по очереди обнимаются, расцеловываются. Я сдержанно киваю, но не остаюсь без объятий. Саркисяны открытые и эмоциональные люди, да и знакомы мы с самого моего рождения, считай. За их спинами показывается Ани. - О, доченька, - выдвигает её вперед Гаянэ, - смотри кто приехал. Как же мы соскучились по вам! - А мы как, - отвечает мой отец, протягивая виновнику торжества подарок, пока Ани обнимает Мариам. - Ещё и с подарком? – отмахивается Артуш, - Да не надо было! Вы на дорогу сколько потратили! Но при этом с любопытством заглядывает в сумку. - Сеть? И удочки? – в обрамленных морщинами глазах вспыхивает по-детски счастливый огонь, - Ну ты знаешь чем порадовать, Тигран! - А как же! – довольный нашим правильным выбором, отец хлопает друга по плечу. – А это тебе, Гаянэ! – протягивает женщине букет, от чего она тут же краснеет и растроганно прикладывает руку к груди. - А мне – то зачем? – с умилением рассматривает букет гортензий, - Красивый какой! Ох! - Как зачем? Ты тут все село сегодня кормить будешь, нужно же и тебя хотя бы как-то отблагодарить! - Спасибо, - смущенно отзывается Гаянэ. Для неё эти цветы сродни золотому слитку. Здесь мало кто имеет возможность купить подобный. И даже если и дарят, то полевые цветы. Хотя на такие подвиги тоже готов разве что молодняк. - Ну, пойдёмте к столу, - бросив на нас с Ани спешный взгляд, хозяйка делает жест рукой всем остальным, - Ани, позаботься о Давиде, дочка, - тихо шепчет ей на ухо, но не услышать наставления невозможно. Дождавшись, пока все войдут во двор, Ани скромно мне улыбается.