Кроссовки и брюки Лю Цина были заляпаны грязью, кожа на руках огрубела, на пальцах и тыльной стороне ладоней виднелись мелкие черные царапины – следы от сельхозработ. Мало того что он сильно оброс, так еще и отпустил бороду, его лицо и шея от постоянного пребывания на высокогорном солнце закоптились. По сравнению со смазливым пареньком, которого Жань Дундун видела на фото, это был совершенно другой человек. Прошло всего полгода после того, как он покинул дом, но этот «земной рай» изменил его до неузнаваемости. Жань Дундун задала ему несколько вопросов. Ни на один из них он не ответил, лишь беспомощно хлопал глазами, словно с ним разговаривали на русском языке. «Интересно, – подумала Жань Дундун, – может, я плохо формулирую вопросы, или он просто не хочет отвечать?» Она выжидательно наблюдала за ним и вдруг заметила, что он упорно силится что-то сказать, но не может. Тут она вспомнила, что у Лю Цина были проблемы с речью, особенно в присутствии незнакомцев и в моменты психического напряжения. Он тщетно старался побороть заикание. – А что, если… сперва… ты не будешь отвечать… на мои вопросы? – Жань Дундун смягчила интонацию, приняла ласковое выражение лица и намеренно разбила свою речь на короткие фразы, словно помогала ему сделать разбег. – О чем хочешь, о том и говори, нам интересно все, что хоть как-то касается Ся Бинцин. Губы Лю Цина дернулись, несколько раз он качнулся всем корпусом вперед, словно заглохшая машина, которую продвинули на несколько метров вперед в надежде, что мотор вот-вот оживет, но мотор все никак не заводился. Когда Жань Дундун уже было начала терять терпение, из его рта наконец-то вырвалось: – Ся Бинцин у-у-убил не-не-не я. После первой произнесенной фразы, словно после первой брачной ночи, от его неловкости не осталось и следа. Сперва он говорил коротко, спотыкаясь на каждом слове, будто во рту его лежал горячий камень, но постепенно его речь выровнялась. – Утром первого июня я покинул дом и уже в четыре дня прибыл в Куньмин. На вокзале меня встретила Бу Чжилань и сразу отвезла в Шангри-Ла. Я переночевал на ее съемной квартире, а на следующий день мы прибыли в Айли. После этого я деревню ни разу не покидал, не верите, спросите у Бу Чжилань или у деревенских. Об убийстве Ся Бинцин я прочитал в Интернете. Мне было ее очень жаль, но ничем помочь я не мог. Когда У Вэньчао попросил меня оформить ей документы на выезд, я так и сделал, но она отказалась от этой идеи. Поскольку она не являлась предпринимателем, деньги ей должен был дать кто-то другой. Похоже, она хотела не столько эмигрировать, сколько, прикрываясь этим, выбить из кого-то деньги. Я подгонял ее раз пять, в итоге она призналась, что проблема не в деньгах, а в том, что ей жаль покидать родину. Не имея возможности завершить начатое, я боялся, что У Вэньчао потребует, чтобы я вернул ему уже выплаченные пятьдесят тысяч. Тогда я обманул его, сказав, что Ся Бинцин в меня влюбилась. Но, надо сказать, что с самого начала эта затея была обречена на провал. Как Ся Бинцин могла влюбиться в такого, как я? Я ведь транжира еще тот, трачу больше, чем зарабатываю, да и заикаюсь постоянно, так что выбор меня на роль ее парня был самым крайним вариантом. У Вэньчао – умный и сообразительный, он практически не допускал просчетов, но в этот раз он просчитался. Однако поскольку возвращать деньги я не собирался и, более того, планировал получить остаток, то решил сочинить историю в соответствии с его же задумкой. Даже не ожидал, что он поверит. По идее, я, конечно, не должен был злоупотреблять его доверчивостью, но я давно мечтал о жизни вдали от городской суеты и уже договорился обо всем с Бу Чжилань. Меня достали постоянные насмешки отца, они действовали на меня как прививки, мало того что больно, так еще и аллергию вызывают. Осточертело родительское зудение, что я сижу у них на шее, даже двоюродная сестра, которую я считал доброй, встала на их сторону. Стоило попросить у нее пару тысяч, как она принималась ворчать, что я уже и так ободрал родителей как липку. Еще меня достало, что все глумились над мои заиканием, стоило мне тормознуть, как меня тут же попрекали, мол, неужели заикание влияет на мозг? Будто если ты при деньгах и при хорошей работе, если ты старший в семье или у тебя хорошо подвешен язык, то это дает тебе право издеваться над другими. Короче, меня достала городская жизнь, достали все эти толпы, я уже давно хотел убежать. Кто сам по доброй воле хочет быть заикой? Точно так же никто не хочет быть бедным. Но если ты всего лишь беден, то хотя бы можешь обругать обидчиков, а на кого ругаться, если ты заика или у тебя какой-нибудь другой дефект? Неужели будешь говорить, что тут виноваты родители? Или устроишь разборки со Всевышним? То-то и оно, тут даже не поругаешься толком. Год назад я через соцсети установил связь с Бу Чжилань. Наш университетский роман длился три года, а когда мы выпускались, она даже вещей не забрала, просто взяла и исчезла, а заодно сменила телефон. Для меня это было словно удар по башке кирпичом, еще год после этого в голове моей что-то гудело, а иногда еще и противно поскрипывало. Я все не мог понять, что это за звук, уже потом, когда поселился в деревне, понял, что именно так скрипят несмазанные петли в дверях. Поначалу этот звук меня до смерти раздражал, а сейчас я расцениваю его как своего рода знак. После выпуска у меня не было никакого настроения искать работу, мне не хотелось ни есть, ни спать, меня раздирал вопрос: каким образом когда-то любящее меня сердце в один миг стало твердым словно камень? Как можно было уйти и даже не попрощаться? Меня мучило ощущение, что и любовь, и все вокруг, включая пространство и время, было обманом. Все три года, пока длился роман, мы и жили, и ели вместе, в жару ходили по дому голышом, заигрывали друг с другом, то я ее шлепну, то она меня, потом занимались любовью. Я не мог забыть наши горячие объятия и поцелуи, то, как она подо мной изгибалась. Чем больше я думал об этом, тем больше мне становилось не по себе, я даже начал подозревать, что ее убили или похитили. Тогда я пошел к ее родителям, но ее мать сказала: «Не ищи ее, ты ей не подходишь». – «Почему это не подхожу?» – спросил я. «Потому что у тебя нет мочек», – объяснила она. «Зачем они нужны?» – удивился я. Тогда она сказала, что удачливы в жизни лишь те, у кого толстые мочки. Разумеется, это была отговорка. Тогда я сказал, что хочу лично от Бу Чжилань услышать, что я ей не подхожу. Ее мать замолчала, давая понять, что разговор окончен. Бу Чжилань ко мне так и не вышла. Я целую неделю прожил у них в квартире, пока наконец ее мать не призналась, что Бу Чжилань ждать бесполезно, потому как она ушла в монастырь. В какой именно, она не сказала, не хотела, чтобы я ее беспокоил. Когда я спросил, почему Бу Чжилань решила уйти в монастырь, мать ответила, что из-за сердечной тоски. Их квартира находилась на двадцать восьмом этаже, помню, когда я стоял на балконе, в висках моих стучала кровь и я готов был спрыгнуть вниз. Но ее мать меня остановила. «Не стоит этого делать, – сказала она, – если и правда любишь, то дождись. Не исключено, что пройдет время, она устанет затворничать и вернется в наш мир». Эти слова словно искра разогнали мрак в моем сердце. Вместо того чтобы свести счеты с жизнью, я захотел тоже постричься в монахи. В Интернете подобрал варианты монастырей и решил отправиться на священную гору Путошань. Но, как оказалось, для этого требовалось предоставить три документа: удостоверение личности, согласие от родителей и справку об отсутствии судимости. С первым и последним проблем не было, но получить согласие от родителей я бы точно не смог. Тогда я отказался от этой затеи и решил просто уехать подальше от мирской суеты. Но для этого тоже требовались деньги, поэтому какое-то время я лишь предавался пустым мечтам. Год назад, пятого июля, мою страничку в соцсетях тегнула блогерша под ником «Довольная возвращением в лоно природы». «К чему бы это? – подумал я. – Может, хочет, чтобы я покупал ее продукцию?» Мне стало любопытно, и я пролистал ее предыдущие посты, к которым были прикреплены видовые фотографии. Они меня покорили. Увидав такую красоту, я тут же понял, что нашел «земной рай», о котором мечтал. Судя по тому, в какой манере были написаны посты, я догадался, что их писала девушка, но то, что я нигде не встретил ни одной ее фотографии, меня очень заинтриговало. Но интрига – дело такое, это как игра в прятки: пока интерес сохраняется, человека ищут, но, если тот из укрытия не выходит, интерес к нему пропадает. То же самое случилось и со мной, постепенно мой интерес к этой блогерше пропал, я лишь время от времени ставил под ее продукцией лайки. Вся эта история продолжалась месяца два, пока она не написала, что ее фамилия Бу. Меня едва не парализовало, это был словно удар током! Оказалось, что это была Бу Чжилань. Меня одновременно охватили и радость, и злость, я раз пять шлепнул по телефону и даже хотел покинуть ее группу, но через несколько минут мне захотелось с ней поговорить и крепко стиснуть в своих объятиях. Целую неделю я ее игнорировал, а она каждый день высылала мне одну или пару фотографий, но не свежих, из Шангри-Ла, а тех времен, когда она пребывала в монастыре. Облаченная в монашеское одеяние, на этих фото она или молилась, или медитировала, или мела двор, или шла с коромыслом по горной тропе. Я впервые увидел ее на фотографиях после того, как четыре года назад она, не сказав ни слова, ушла. Она была все так же красива, но в ее чертах появилась какая-то нежность. Красивых девушек много, но при этом еще и нежных – единицы, это как приправа к блюду, которое тотчас раскрывает свой вкус. Если бы не эти фото, то я бы продолжал мстить ей своим игнором. Хотя все это время я и думал о ней, воспоминания уже потеряли былую яркость, но стоило мне взглянуть на нее, как все мои чувства обострились, для меня она вдруг ожила, и тогда я не выдержал и связался с ней сам. Она рассказала, что расстриглась из монахинь, купила домик в деревне Айли и арендовала землю для создания базы органических продуктов, но без помощника ей сложно осуществить задуманное. Денег у нее было достаточно, поскольку за последние два года она много заработала на онлайн-продажах. Ее образ жизни полностью отвечал моим ожиданиям, но приезжать к ней с пустыми руками мне было неловко. А она сказала, что я ей дороже всяких денег, и этим растрогала меня до слез… Смахнув слезу и взяв себя в руки, Лю Цин продолжил: – Меня так давно не хвалили. Я где-то читал, что растения растут быстрее, когда с ними разговаривают, вода меняет структуру, когда рядом включают красивую музыку, что уж говорить о людях. Из-за постоянных насмешек все мои развитые в университете таланты быстро увяли, а тут у меня словно крылья за спиной выросли, душа запела от счастья. Я собрал чемодан, мечтая о скорейшей встрече, но, подумав, мысленно окатил себя ледяной водой. Можете расценивать это как недостаток уверенности, но, когда мой палец уже завис над экраном телефона, чтобы подтвердить покупку билета, я все же отказался от этой затеи. Когда я спросил, почему она так внезапно исчезла, она ответила: «Если приедешь – расскажу, а нет – то к чему все это?» Я просто разрывался на части: с одной стороны, мне хотелось рвануть к ней прямо сейчас, но с другой – меня останавливало то, что когда-то она меня бросила; с одной стороны, я готов был поехать с пустыми руками, а с другой – мне все же хотелось быть при деньгах. Вся эта волокита длилась больше семи месяцев, пока я не получил заказ от У Вэньчао. Знаете, когда на человека сваливаются деньги, настроение у него тут же меняется, он мыслит гораздо смелее, потому что фантазии обретают реальные черты. Жань Дундун заметила, что стоило Лю Цину завести речь про деревню, как он тут же преобразился: словно упиваясь воздухом с полей, он раздувал ноздри, даже голос его повеселел. Пока на него действовала магия приятных воспоминаний, он забыл, где вообще находится, и вот тут Жань Дундун почувствовала, что настало время переходить к конкретным вопросам. – Что именно побудило тебя покинуть дом? – Красота тех мест и любовь Бу Чжилань. – Что из этого сыграло определяющую роль? – уточнила Жань Дундун. – Любовь. – Ты забыл, что когда-то она тебя бросила? – Перед лицом любви ненависть бессильна, и потом, любовь, которая не прошла испытаний, это не любовь. Жань Дундун не ожидала, что Лю Цин способен на такие сентенции, ей даже показалось, что его слова как нельзя лучше подходят к ее нынешним отношениям с Му Дафу; как видно, философское осмысление жизни приходит с опытом. Чисто из любопытства она задала вопрос, который не имел отношения к делу: – Почему после университета Бу Чжилань ушла, не попрощавшись? Она и правда стала монахиней? Немного помедлив, Лю Цин произнес: – Даже я не спрашивал ее об этом, почему это интересует вас? Я принял решение жить вместе с ней, остальное было неважно. Есть вещи, о которых она не хочет говорить, вот и не надо. Чувства становятся крепче, если в них есть какая-то недосказанность, тот же клейстер имеет способность склеивать именно потому, что не твердый, а скорее пастообразный. Жань Дундун смутилась – как оказалось, Лю Цин мыслил более чем нестандартно. Неудивительно, что Бу Чжилань не обращала внимания на то, что он заикался. – Были у тебя помимо деревенских красот и любви какие-то другие причины покинуть дом? Может, это был побег от ответственности? – спросила Жань Дундун. – Я обманул У Вэньчао, чтобы сбежать в деревню, но я сбежал туда не потому, что его обманул. – У Вэньчао считал, что тебе можно доверять, почему ты не оправдал его доверия? – Потому что его задание оказалось невыполнимым. – Тогда зачем ты согласился на эту сделку? – Чтобы осуществить свою мечту, я нуждался в деньгах. – Думал ли ты, что сможешь решить дело, убив Ся Бинцин? – Я не такой жестокий, мне всего лишь нужны были деньги. – Это ты нашел человека, который убил Ся Бинцин? Рассердившись, Лю Цин даже соскочил со стула, а сев обратно, возмущенно спросил: – Какого еще человека? Да кто отважится на такую подлую, противозаконную аферу? – У Вэньчао подозревает, что убийца – это ты, – произнесла Жань Дундун. – Он лжет, он ненавидит меня за то, что я одурачил его, вот и валит все с больной головы на здоровую. – Почему ты избавился от телефона и удалил аккаунт в соцсетях? – Мне хотелось начать новую жизнь, в которой я бы любил всех, но на расстоянии. – Каким образом ты узнал об убийстве Ся Бинцин, если у тебя не было ни телефона, ни компьютера? – Совершенно случайно, когда просматривал новости в телефоне Бу Чжилань. – Когда именно тебе стало известно об убийстве Ся Бинцин? – Вечером восемнадцатого июня. – Девятнадцатого июня в шестнадцать ноль-ноль Бу Чжилань выложила на своей страничке фото с пейзажем Айли и оставила комментарий, но спустя пять минут удалила, ты что-то знаешь об этом? – Не понимаю, о чем вы. – Это ты попросил удалить запись? – Нет, точно нет. «К чему здесь это „точно“?» – подумала Жань Дундун. Ни дать ни взять – пьяница, который говорит, что точно не пьян, или блудодей, который повторяет, что точно не ходит налево. Лжецы утверждают, что честны, коррупционеры – что бескорыстны, бездари хвастают талантами. Эх, люди, почему вы постоянно переворачиваете все с ног на голову? 60 К восьми утра обе группы окончили допрос и теперь собрались, чтобы обменяться мнениями. В целом все показания Бу Чжилань и Лю Цина совпадали и сильно не расходились. Единственная нестыковка касалась фотографии, опубликованной 19 июня: Бу Чжилань сказала, что удалить фото ее попросил Лю Цин, а Лю Цин утверждал, что вообще не в курсе, о чем речь. По словам Жань Дундун, главной тут была даже не фотография, а сопровождавший ее текст: «Пожаловал помощник…» Почему Лю Цин так не хотел светиться? – Может, он боялся У Вэньчао, который мог найти его и забрать деньги обратно? – предположила Лин Фан. – Но ведь Лю Цин узнал об убийстве Ся Бинцин вечером восемнадцатого июня, и раз уж она была мертва, то его миссия так или иначе считалась выполненной. Поскольку дело было сделано, перед У Вэньчао он был чист, так что боялся он не его, а нас. А почему? Я думаю, что убийцу для Ся Бинцин нанял именно он, – произнесла Жань Дундун. – Лю Цин этого не признает, а доказательств у нас нет, – напомнила Лин Фан. – Сейчас у нас своего рода генеральное сражение, так быстро его не расколоть. Предлагаю всем сделать передышку, а после обеда собраться снова – обменяемся протоколами или звукозаписями и выясним, нашлись ли какие-то зацепки. Умывшись, Жань Дундун уже приготовилась было поспать, но поскольку сон к ней не шел, она включила запись допроса, который проводила Лин Фан в отношении Бу Чжилань. От Бу Чжилань то и дело сыпались вопросы: «Кто такая Ся Бинцин? Что еще за „Большая яма“? Почему Лю Цин никогда мне про это не рассказывал?» Она была потрясена тем, что Лю Цин имеет причастность к уголовному делу. Раз десять подряд она повторила, что ничего не знает, давая понять Лин Фан, что та явно ошибается. С ее слов выходило, что после переезда в деревню Айли ни Лю Цин, ни она никуда за ее пределы не выезжали. Когда Лин Фан спросила, изменилось ли как-то поведение Лю Цина, Бу Чжилань ответила, что если и изменилось, то во всех отношениях только к лучшему, так что искать в нем преступника совсем не резон. Потом она еще минут пять распиналась по поводу его мягкосердечия: как он по полдня убивался, если видел погибшего цыпленка, как шептал под нос «Амитофо», если приходилось умертвить рыбу, как трудно ему было срубить дерево. По ее словам, он даже использование презерватива расценивал как потенциальное убийство. Как же мог такой добрейший человек совершить убийство? Тогда Лин Фан рассказала, что Лю Цин втерся в доверие к У Вэньчао и взял у него сто тысяч юаней, пообещав сделать так, чтобы Ся Бинцин перестала докучать любовнику. Раз он отважился взять деньги, то почему не мог совершить убийство? Бу Чжилань настаивала, что это было недоразумение, мол, скорее всего, Лю Цин занял эти деньги, чтобы инвестировать их в сельхозбазу. На данный момент он вложил в нее восемьдесят тысяч, а Бу Чжилань – сто двадцать. Они арендовали землю, завели рогатый скот, свиней, птиц, наняли сезонных рабочих… Далее полезной информации в допросе становилось все меньше, время от времени в словах Бу Чжилань проскальзывало презрение к Ся Бинцин. К примеру, она говорила, что у той нет ни капли достоинства, что своим поведением она втоптала в грязь всех женщин. На многократные вопросы Лин Фан, куда Бу Чжилань исчезла на целых три года, та не отвечала, ссылаясь на то, что это ее личное дело. После обеда, когда все более-менее восстановили свои силы, Жань Дундун решила поменяться подозреваемыми и устроить допрос по новой; вопросы им предполагалось задавать те же, чтобы потом сличить ответы и выявить расхождения. Интересно, что хотя Бу Чжилань, как и Лю Цин, проживала в деревне и даже оказалась там на два года раньше, кожа у нее по-прежнему сохраняла «городскую» белизну, другими словами, ее лицо, руки и шея не были испорчены «высокогорной смуглостью». Жань Дундун поинтересовалась, какими средствами по уходу она пользуется. Та назвала два бренда, Жань Дундун выказала удивление и сказала, что пользуется теми же брендами. Слово за слово у них завязался разговор о кремах, тониках и лосьонах, отчего голова у Шао Тяньвэя пошла кругом. Чтобы избавить его от женских разговоров, Жань Дундун предложила ему отлучиться и отдохнуть. Шао Тяньвэй почуял некоторый подвох, но заметив непреклонный взгляд Жань Дундун, взял диктофон, вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Решив, что у полицейских была договоренность, Бу Чжилань, едва расслабившись, снова включила бдительность. – Поскольку мы обе женщины, меня распирает любопытство, – обратилась к ней Жань Дундун, – можешь рассказать, как ты жила, после того как покинула Лю Цина? Я ничего протоколировать не буду и все сохраню в тайне. – Но я не рассказывала об этом даже Лю Цину, – отозвалась Бу Чжилань. – Я никому не скажу, даже Лю Цину, – пообещала Жань Дундун, – у каждого есть свои тайны, мы с мужем тоже не все говорим друг другу, да и Лю Цин не откровенничал с тобой о сделке с У Вэньчао. Решив, что Жань Дундун не собирается причинять ей никакого вреда, Бу Чжилань решилась раскрыть душу, чтобы тем самым показать свою искренность. Странное дело, но чем больше ее подозревали, тем сильнее ей хотелось доказать свою честность, ей казалось – чем правдивее она расскажет о личной жизни, тем проще ей будет доказать правдивость своих показаний в отношении Лю Цина. Глядя на ожидавшую ответа Жань Дундун, она произнесла: – Я влюбилась в другого. – Так я и знала, – откликнулась Жань Дундун. – Тот мужчина был старше меня на четырнадцать лет, у него были жена и дочь. Как-то раз весной, когда я училась на втором курсе, он читал у нас лекции. Поскольку его отличали привлекательная внешность и умение красиво говорить, я превратилась в его фанатку и даже попросила номер телефона. Под предлогом сдачи экзаменов в аспирантуру я стала ездить в его университет. После нескольких визитов он меня раскусил. Заведя речь о запрещенной любви между студентами и преподавателями, он следил за моей реакцией, при этом, вроде как ненароком, искал со мной телесного контакта. Если нам случалось не видеться пару дней, он начинал слать мне сообщения на телефон, но стоило мне наведаться к нему в университет, как он всем своим видом давал понять, что не хочет видеть меня, и даже спрашивал, зачем я явилась снова. Видя такое лицемерие, я взяла и в отместку завела себе парня. После этого я стала слать ему фотографии с Лю Цином, но это ничуть его не злило, наоборот, он желал мне счастья. Оказалось, что он был ко мне совершенно равнодушен, так что от всей этой показухи «торчала» только я. Постепенно всякие отношения с ним я прекратила. Но в день вручения дипломов он вдруг позвонил сам и пригласил к себе в университет. Он предложил мне работу ассистентки и выдвинул единственное условие: чтобы я ни с кем не состояла в отношениях. Поняв, на что он намекает, я резко развернулась, собираясь уйти, но не успела сделать и двух шагов, как он сгреб меня в объятия. В тот же миг вся моя копившаяся в течение трех лет досада вырвалась наружу, и я залепила ему пощечину. И все же он снова разбудил во мне то чувство поклонения, которое я испытывала к нему раньше. После секундного замешательства я кинулась к нему на грудь, прямо как сборщик долгов, который только и мечтал, как бы вместе с основным долгом вернуть еще и накапавшие за несколько лет проценты. Все возведенные между нами преграды тут же рухнули. Поклонение – опасная штука, оно как живое существо, обладающее удивительной способностью к регенерации, на сколько частей такое ни разрубишь, оно все равно возрождается, принимая прежний облик. Какое-то время я исследовала мексиканское растение под названием «селагинелла чешуелистная», оно произрастает в пустыне Чиуауа и во время засухи превращается в высохший комок из скрученных стеблей. Оно выглядит погибшим, но стоит его полить, как оно тотчас возвращается к жизни. Так что я в тот момент напоминала эту самую «селагинеллу чешуелистную», а он стал водой, воскресившей мою любовь. Я пробыла в его ассистентках три года, все это время он со мной развлекался, но никаких обещаний жениться не давал, поэтому я решила от него уйти. Поначалу я думала, что это будет проще простого, но разорвать с ним отношения оказалось нелегко, это напоминало сдирание пластыря со свежей раны, когда от боли разрывалась душа. Сказав Лю Цину, что я постриглась в монахини, моя мама пусть и солгала, но, можно сказать, обнаружила дар предвидения. С большим трудом покинув своего профессора, я и правда решила уйти в монастырь. Моя мама по профессии юрист, но всякий раз, прежде чем помочь клиенту в суде, она идет в монастырь и возжигает благовония перед Буддой, и чем больше она молится, тем сильнее укрепляется ее вера. Когда мне было совсем невмоготу, она устроила меня на две недели в женский буддийский монастырь Бэйлян. Там я слушала проповеди, размышляла о жизни и в конце концов решила отыскать «рай на земле». Совершенно случайно это совпало с намерениями Лю Цина. Мы оба чувствовали себя обиженными, и оба хотели сбежать. – Это называется «вредоносная цепочка», – произнесла Жань Дундун, – тот профессор-подонок навредил тебе, ты навредила Лю Цину, Лю Цин навредил Ся Бинцин. Каждая из этих травм несет в себе боль другого человека. – Не знаю, что там с Ся Бинцин, но то, что я нанесла вред Лю Цину, – это факт, поэтому я буду любить его всю оставшуюся жизнь.