«Черт побери, – подумал Му Дафу, – путешествию со мной она предпочитает обычный санаторий. Это какая же должна быть ко мне неприязнь!» 63 На следующее утро Му Дафу приготовил завтрак и присел на диван в гостиной. Два собранных накануне чемодана все еще стояли у порога, казалось, дай им волю – и они, бросив хозяев, сами выкатятся из дома и направятся прямиком к вокзалу. Хотя вчера вечером Жань Дундун решила поездку отменить, чемодан она все же разбирать не стала, поэтому Му Дафу не отменил бронь на проживание и билеты, надеясь, что Жань Дундун проснется в хорошем настроении и они все-таки поедут куда задумали. Однако прошло уже полчаса, а дверь в спальню продолжала оставаться закрытой, внутри никто не шевелился. Если она не встанет сию же минуту, то какое бы прекрасное настроение у нее ни было, на поезд они уже не успеют. Му Дафу легонько постучал, осторожно повернул ручку и, приоткрыв дверь, заглянул в щелку. Жань Дундун лежала, широко раскрыв глаза, словно вообще их не закрывала. Он пригласил ее к завтраку, она даже бровью не повела, словно глаза ее проснулись, а сама она продолжала спать. Он раздвинул шторы, впустив яркий солнечный свет, который тотчас обдал жаром полспальни и полкровати. Этот жар, словно полчище муравьев, заползал поверх одеяла и медленно растекался по ее рукам, шее и лицу, но она продолжала лежать, тараща глаза в никуда. Му Дафу взял поднос, организовал ей завтрак в постель и даже попытался покормить ее с ложки. Она резко оттолкнула ложку, как делают капризные старухи, которые всем своим видом пытаются показать, что еще не настолько немощны, чтобы к ним проявляли такую заботу. В душе он рассердился, словно она оттолкнула не ложку, а его достоинство, но показывать недовольства не стал, лишь плотно, будто наевшись чеснока, сомкнул губы. – Не надо так уж трястись надо мной, чем больше ты сейчас стараешься, тем хуже будет у тебя на душе. Может, просто оставишь меня в покое? «Не то чтобы я не думал об этом, я даже хотел забить на все и уйти насовсем, но кто будет отцом для Хуаньюй? Кто будет готовить, заниматься стиркой, уборкой? Кому еще ты сможешь показать свой нрав?» – промелькнуло в голове Му Дафу. Однако вместо того, чтобы озвучить все это, он лишь сказал: – Если бы слег я, ты бы заботилась обо мне точно так же. – Нет. Выпалив это, она вдруг подумала: «Конечно, заботилась бы, но почему мне хочется говорить все наперекор? Да потому что мне не нравится, что он давит на меня». Он же от этих слов совсем загрустил, ему показалось, что сердце Жань Дундун настолько очерствело, что в запасе у нее не осталось ни единого нежного словечка, она напоминала мертвый пень тысячелетней давности, в котором больше нет ни капли сока. «Возможно, развод не такой уж и плохой вариант», – подумал Му Дафу. Он начал рисовать себе различные картинки жизни после развода, представляя, каким счастливым он будет, когда обретет свободу; как прекрасно начнет складываться его карьера. Но представив, как она в это же самое время будет угнетена одиночеством, депрессией и неудачами на работе, он невольно почувствовал к ней жалость. И тогда он сказал: – Чем жестче человек на словах, тем он добрее в душе, я же знаю, какая ты добрая. Ей тотчас полегчало, у нее словно расправились все складочки на сердце, словно выросли крылья за спиной, в ней тут же всколыхнулась давно заснувшая надежда. – Ты меня любишь? – задала она свой извечный вопрос. Сперва он хотел было сказать «люблю», но, усомнившись, ответил: – Ты одна из самых дорогих мне людей. – Это – не любовь. – На разных этапах жизни любовь проявляется по-разному, это как лекарства – для каждого возраста требуется своя дозировка. Первая любовь прекрасна, в большинстве своем она служит для приятных воспоминаний; страстная любовь обостряет все чувства и сжигает дотла; после замужества, когда чувства теряют былую остроту и разбиваются о быт, начинается обычная жизнь; ну а в старости супруги держатся друг за друга, чтобы стать опорой в трудный час. Рассчитывать на то, что после замужества будут кипеть те же страсти, что и раньше, это все равно что искать мобильник в Средневековье или растительность на Луне. – Любовь, как и истина, вечна, – возразила Жань Дундун. – Сама любовь вечна, но проявления любви – нет. В конечном счете одно из слов в этом словосочетании все равно уйдет раньше, точно так же уходит в мир иной один из супругов, оставляя свою половинку. Огорченная, она замолчала, ее широко раскрытые глаза вполовину уменьшились, взгляд перестал быть пустым, в нем зародились какие-то мысли. Иначе говоря, при осмысленном взгляде ее глаза вовсе не были распахнуты во всю ширь, напоминая медные колокольчики. – Как ты думаешь, я тебя люблю? – спросила она. – Я в этом даже не сомневаюсь. Она едва сдержала смех. – Какой же ты самовлюбленный! Если так, то почему я тогда предлагаю развестись? – Это называется садомазохизм, в психологии есть даже такое утверждение: чем больше человека любишь, тем сильнее его мучаешь, чем больше боишься его потерять, тем сильнее хочешь с ним расстаться, отталкиваешь человека, который заботится о тебе, потому что боишься, что он не может заботиться о тебе вечно. Она снова прищурилась, сосредоточенно вглядываясь в его лицо, он даже ощутил неприятное жжение. – Кто тебе это сказал, доктор Мо или доктор Цзинь? Он вышел из спальни и через пять минут вернулся обратно со стопкой книг. Разложив их на кровати, он произнес: – Чтобы понять, что с тобой происходит, я проштудировал двенадцать книг. – И что же со мной происходит? – серьезно, точно постигая новую науку, осведомилась Жань Дундун. – В детстве в какой-то момент ты почувствовала себя брошенной. – Чушь. – Тебя бросили не в обычном смысле этого слова, это был психологический отказ, просто ты этого не осознала. Вот вспомни, о чем ты больше всего беспокоилась каждую ночь, когда, свернувшись под одеялом, слышала, как отец открывает дверь и уходит к соседке? – Боялась, что об этом узнает мама. – Это то, что лежит на поверхности, но глубоко в душе ты беспокоилась о том, что отец может вас бросить. Это чувство напоминает родимое пятно, ты про него вроде и не вспоминаешь, а оно все равно есть. Поэтому, когда ты завязала серьезные отношения, тебя то и дело охватывает страх быть брошенной, этот страх ждет малейшей возможности, чтобы заявить о себе. – Shit, – выскочило у нее. – Спусковым крючком для тебя стало то, что я заказал номер в отеле и ничего тебе не сообщил. Стоило тебе заподозрить меня в измене, как в тебе тотчас проснулся страх быть брошенной, поэтому ты и решила уйти первой, чтобы взять инициативу в свои руки и избежать повторения той боли. – Это не доказывает того, что я тебя люблю, – холодно усмехнулась она. – Ты всего лишь ищешь оправдания, веря в собственную безупречность, поэтому сейчас преимущество у тебя. Я же, вроде как несправедливо обвинив тебя, теперь должна продолжать выполнять свои супружеские обязанности. А вот это ты читал? – Она указала на книгу Берта Хеллингера. – Почему ты не ссылаешься на его теорию? Берт Хеллингер, например, говорит, что безупречные люди, как правило, очень опасны. Если безупречный человек копит в себе негатив, то своими разрушительными действиями он способен погубить отношения, а вот тот, кто ощущает себя виноватым, обычно готов идти на компромисс и загладить свою вину. Так что можешь не умничать, со мной этот номер не пройдет, все эти книги я читала еще в университете. – Если в случае с компромиссами и заглаживанием вины идти от противного, то тогда уж я должен ощущать себя виновным, а ты себя – безупречной. Она на секунду застыла, признав, что здесь он все-таки прав. В конце концов, ей всегда казалось, что виноватым был именно он. – К тому же тобой движет психологический импульс, в результате ты переносишь ненависть с одного человека на другого. Раскрывая преступление, ты возненавидела Сюй Шаньчуаня за то, что он путался с женщинами и изменял жене. Эту ненависть ты перенесла на меня, решив, что я поступаю точно так же. Ты запуталась в объектах ненависти. На самом деле ты ненавидишь не меня, а измену как таковую, твоя ненависть практически наполовину зависит от переживаний, которые вызывает у тебя твоя работа. – Сильно сказано. Этот комплимент прозвучал из ее уст как сарказм, тем не менее она потянулась к Му Дафу, чтобы обнять. Он нагнулся, собираясь поцеловать ее. Она не уклонилась, и он расценил это как согласие, но не успел он коснуться ее губ, как она вдруг его оттолкнула, да так резко, словно ее случайно ударило током. – Теория может ввести в заблуждение, а вот тело не обманешь. 64 Она сказала, что хочет несколько дней побыть одна. Без всяких возражений он взял свой чемодан и вышел за порог, да с такой скоростью, что, казалось, не касался пола, вжух – и умчался, словно какой-нибудь поезд на магнитной подушке, ни дать ни взять – двадцатилетний парнишка. В ее памяти тут же возник один молодой человек… Звали его Чжэн Чжидо. В один из летних дней двадцать лет тому назад он точно так же легко и шустро помогал ей донести чемодан сперва от стойки регистрации до женского общежития №10, а потом – с первого на пятый этаж до комнаты №503. Задыхаясь на ходу, она нагнала его, когда он уже занес чемодан в комнату. «У тебя словно крылья за спиной», – сказала она ему. «Я каждый день занимаюсь пробежкой», – ответил он. «Ты же видишь, что чемодан на колесиках, к чему было его нести?» – спросила она. Тогда он, ни слова не говоря, приподнял короткий рукав и показал кругляши бицепсов. «То есть ты нес чемодан в руках, чтобы продемонстрировать свою силу?» – «Нет, – ответил он, – просто боялся запачкать колесики». – «Ты так заботишься обо всех первокурсниках?» – «Сегодня я ждал с самого утра до самого вечера, но встретил только одного человека». – «Почему?» – «Я изучил все фотографии прибывающих, и мне понравилась только ты». Первая любовь настигла ее со всей своей неизбежностью. Он учился курсом старше и был чертовски привлекателен, прямо как главный герой какой-нибудь дорамы. Сперва он ей не понравился, показался чересчур зацикленным на постановке целей, да и идеалы у него были слишком предсказуемые, поэтому ни на его звонки, ни на сообщения она не отвечала. Между тем он словно проник в ее мозг, казалось, он угадывает любое ее желание. Как-то ночью, когда она почувствовала, что проголодалась, у нее вдруг пиликнул телефон – от него пришла эсэмэска: «Спускайся, я принес лапшу с улитками». «Откуда он знает, что я люблю лапшу с улитками? И как он узнал, что мне захотелось есть?» – удивилась она. Выйдя на улицу, она увидела, что он стоит под деревом, держа в руках нечто мерцающее золотом. Бог ты мой, он обклеил коробочку с лапшой золотистой светодиодной лентой, из-за чего вся она сияла каким-то волшебным светом. Еще был случай, когда после занятий физкультурой у нее вдруг разболелась спина, да так сильно, что она не могла нормально ходить, будто между позвонками образовалась грыжа. Пока она раздумывала, как бы ей избавиться от невыносимой боли, рядом резко притормозил спортивный автомобиль, и за рулем машины был он. Он правда словно читал ее мысли: стоило ей о чем-то подумать, как это тотчас воплощалось в реальность. Он отвез ее в дорогущий массажный салон, где выбрал самого лучшего мастера. Спустя два часа она почувствовала себя заново рожденной, словно праматерь Нюйва вылепила ее по новой, спина ее выровнялась, боль в ногах исчезла, походка обрела былую легкость. На летних каникулах он повез ее на машине к морю; на осенних каникулах по случаю дня образования КНР он повез ее на север страны полюбоваться красными листьями; на зимних каникулах они полетели в Хоккайдо полюбоваться снегом. Всякий раз, когда они отправлялись в путешествие, он покупал билеты первого класса, заказывал проживание в пятизвездочных отелях, выбирал лучшие рестораны. И постепенно она перед ним пала, хотя когда-то была гордой, словно принцесса, самоуверенной, словно гений, и высокомерной, словно отрешенная от мирской суеты небожительница. Свой первый поцелуй она подарила ему, когда они сидели в его спорткаре, а свою девственность – в известном сеульском отеле. Их чувства становились все глубже, они постоянно думали друг о друге, она скучала по нему даже во сне. Сколько раз она просыпалась среди ночи и, открыв глаза, видела за окном его плотно прижатое к стеклу улыбающееся лицо – нос расплющен в лепешку, будто все это время он стоял там и наблюдал, как она спит. Его лицо напоминало круглый диск луны – собственно, это и была луна. А вокруг его лица прямо на стекле искрились звезды. Как-то раз в яркую лунную ночь он отвез ее в горы к востоку от города, чтобы сделать постановочное фото, на котором она вроде как снимает с неба луну. В другой раз, когда ей захотелось послушать какую-то песню, он специально для нее пригласил исполнителя этой песни… Вспомнив про все это, она захихикала, ведь чтобы завоевать ее, он действовал точно так же пошло и непристойно, как и Сюй Шаньчуань, который ублажал Ся Бинцин. Она вынуждена была признать, что большая часть жизненных удовольствий представляет собой такие обывательские вещи, как застолья, гуляния и развлечения, что эти удовольствия немыслимы без тортов, роз и свечей, и что не последнюю роль во всем этом играют заискивания, комплименты и проявления заботы. Короче говоря, когда она была голодной, он был ее пищей, когда ей хотелось спать, он был ее подушкой, а когда она грезила о нем, он был ее успокоительным. На четвертом курсе в день ее рождения прямо на лужайке под окнами женского общежития он расставил в виде сердечка горящие свечи. Внутри, также из свечей, сделал надпись «Жань Дундун, выходи за меня замуж», а под надписью положил букет из 999 роз. Казалось бы, уж куда вульгарнее, но стоя на галерее пятого этажа, любуясь огоньками свечей и перехватывая завистливые взгляды однокурсниц, она чувствовала, как ее захлестывает радость удовлетворенного тщеславия. Как же так получилось, что вся эта сцена настолько напоминала день рождения Сюй Шаньчуаня? Она никак не могла понять, кто у кого слизал эту идею, У Вэньчао у Чжэн Чжидо или Чжэн Чжидо у У Вэньчао? А может, они и вовсе слизали ее друг у друга. Помнится, она вся трепетала от восторга, жалея лишь о том, что не может спрыгнуть с пятого этажа, чтобы обнять и поцеловать его. А потом прямо с лужайки взмыл дрон и, поднявшись до пятого этажа, завис аккурат перед ней. Тут она заметила подвешенное к нему колечко. Она надела его на палец и стремглав побежала к лестнице. В унисон ее сердцу учащенно и звонко стучали каблучки. Она вылетела из подъезда, бросилась к лужайке, перепрыгнула через свечи и упала в его объятия. Казалось, вся Вселенная вдруг замерла, на всем белом свете остались только они, но тишина длилась всего каких-то пару секунд, после чего зазвучала песня – стоявшие наверху любопытные соседки в один голос затянули известный хит «I Swear»: «Я клянусь луной и всеми звездами в небе, // Я клянусь тенью, что следует за тобой, // Хотя вижу сомнение в твоем взгляде и знаю, что сердце твое неспокойно, // Будь уверена, мне ясна моя роль. // Все последующие годы ты будешь плакать лишь от счастья, // Даже если я случайно ошибусь, // Я никогда не разобью твоего сердца. // Я клянусь луной и всеми звездами в небе, // Я всегда буду рядом с тобой, // Я клянусь тенью, что следует за тобой, // Я всегда буду рядом с тобой, // В радости и в горе, пока смерть не разлучит нас, // Я буду любить тебя каждым ударом своего сердца, // Клянусь…» Она тихонько запела, словно вернулась в тот самый вечер и подхватила слова вслед за всеми остальными. И пока она пела, ее глаза увлажнились. После окончания университета ее распределили в Сицзянское отделение полиции, а он, продолжая дело отца, занялся бизнесом, связанным с недвижимостью. Они были знакомы уже пять лет, из них четыре с половиной года считались парой. Но в один из вечеров, перед тем как уже расписаться, она вдруг почувствовала неуверенность или, лучше сказать, несоответствие реальности, будто все вокруг было фальшью. Человек скорее поверит в злоключения, нежели в удачу, поэтому она решила устроить ему что-то типа допроса. Сама уселась на высокий стул по одну сторону стола, его усадила на низкий стул по другую и задала ему прямой вопрос: «Ты будешь любить меня всю жизнь?» – «Буду», – ответил он. Казалось бы, прекрасный ответ, но ее по-прежнему терзали сомнения. Тогда она отодвинула его низенький стул на метр дальше, ровно на такое расстояние, которое предполагается во время настоящего допроса. Вернувшись на свое место, она повторила: «Ты будешь любить меня всю жизнь?» – «Буду», – ответил он. «Почему некоторые слова, произнесенные дважды, выглядят как ложь?» – подумала она. «Ты лжешь!» – выкрикнула она, хлопнув по столу. Он так перепугался, что даже подскочил со стула. Она же, направив на него свет от настольной лампы, в третий раз спросила: «Ты будешь любить меня всю жизнь?» Может, от страха, а может, решив, что у нее имеется какой-то компромат, вместо «буду» он промямлил: «Я всегда буду в ответе за тебя, всю свою жизнь». – «Я не хочу, чтобы ты был за меня в ответе, я хочу, чтобы ты любил меня», – отчеканила она. «Ответственность и есть любовь», – попробовал возразить он. «Человек может много за кого быть в ответе, а любить можно только одного, это как патент, которым пользуются единолично, а ответственность, о которой ты говоришь, – это своего рода намек, что в будущем ты меня любить не будешь». Они начали спорить, и чем сильнее они спорили, тем больше ранили друг друга, тем сильнее росла между ними пропасть отчуждения. Небольшие конфликты, которые до этого они маскировали своей любовью, один за другим вздувались, словно пузыри, пока не слились в одну большую проблему, так бывает, когда из-за одной малюсенькой спички вспыхивает настоящий лесной пожар. Никто из них не взял ситуацию под контроль, а может, никто и не хотел ее контролировать, поэтому они удалили все контакты друг друга и окончательно разорвали отношения, поклявшись, что никогда не встретятся вновь. 65