Директор Юань рассказал следующее: – Два года назад И Чуньян работал на стройплощадке, а после работы частенько заходил к нам, чтобы пообщаться с У Цяньцао. У Цяньцао числится у нас диспетчером, а заодно регистрирует посетителей на вахте. Раньше она работала в цеху, но из-за несчастного случая потеряла правую руку. И Чуньян всегда приходил одетый с иголочки, еще и волосы укладывал гелем, никто бы и не подумал, что он работает на стройке. Хотя заглядывал он часто, У Цяньцао это особо не радовало. Он написал много стихотворений, и каждое было посвящено У Цяньцао. Я как-то даже предложил оформить их в подарочный сборник. Если бы он оплатил печать, мы бы ему помогли, но, узнав, во сколько ему это обойдется, он все-таки отказался. У Цяньцао рассказала следующее: – Вечером двадцать первого апреля позапрошлого года мне пришла экспресс-доставка. Открыв коробочку, я увидела десятисантиметровую бронзовую статуэтку Венеры. Под статуэткой лежала записка с именем отправителя и его номером телефона, а также короткое послание: «Самые красивые на свете женщины – это женщины без рук». Это и обрадовало меня, и тронуло. Позвонив по указанному телефону некоему И Чуньяну, я тут же спросила, откуда он знает о моем увечье. Когда же он сказал, что наблюдает за мной, я тут же прервала разговор, решив, что он какой-нибудь маньяк. На следующий день ближе к вечеру к проходной подошел мужчина и постучал по стеклу. На мой вопрос, кто он такой, он ответил, что его зовут И Чуньян. Выглядел он весьма прилично, на негодяя был не похож, так что я его впустила. Оказалось, что он работал на стройплощадке напротив. Когда здание выросло до второго этажа, он увидел меня со строительных лесов. Я поблагодарила его за подарок и пригласила поужинать. После этого он в знак благодарности пригласил меня в кино. На следующий раз я снова пригласила его поужинать, а он в знак благодарности пригласил меня в парк покататься на лодочках. Мы приглашали друг друга в разные места и постепенно сдружились. Однажды в кино он вдруг захотел меня поцеловать, но я его оттолкнула, сказав, что мы можем быть только друзьями. На его вопрос «почему» я лишь категорично ответила: «Не почему!» Тогда он признался, что еще никогда в жизни не целовал девушек. Я тут же смягчилась, мне стало его жалко, и я позволила поцеловать себя в щеку, но только разок. Он свое слово сдержал, быстренько меня чмокнул и потом, пока шел фильм, сидел и без конца облизывал губы. Он написал мне много стихов, и пускай не все я могла понять, одно я поняла точно – он в меня влюблен. Испугавшись и его и своих чувств, я намеренно принялась отдаляться – перестала отвечать на звонки, находила любые предлоги, чтобы никуда с ним не ходить. Он никак не мог понять, что происходит, и постоянно спрашивал, почему я так себя веду, неужели он мне не подходит? Тогда я направила на него свою правую культяпку и прямо спросила: «Ты можешь купить мне протез? А еще у меня младшая сестра оканчивает школу и вот-вот должна поступать в университет, ты можешь помочь мне оплатить ее обучение? А еще на мне родители, которые также требуют заботы, ты готов их взять на себя? Я не то чтобы против наших отношений, но не могу позволить себе влюбиться в тебя». Для него мои слова были словно удар обухом по голове, он застыл на месте и долго-долго молчал. А когда он заговорил, то я даже испугалась. «Я могу подарить тебе целый небоскреб», – сказал он, показывая на офисное здание напротив. «Но он – не твой и не мой», – ответила я. «Я могу подарить тебе руку», – сказал он и занес над своей рукой нож для бумаги. Я с криком выхватила у него нож, а он бессильно опустился на пол и даже не собирался вставать. С каждым днем он вел себя все более странно: иногда приближался к проходной, смотрел на меня через окно, после чего, даже не поздоровавшись, разворачивался и уходил прочь, иногда заходил внутрь, сидел по полдня, но при этом не произносил ни слова. В последний раз он навестил меня в прошлом году сразу после Праздника весны. Сказал, что они завершили строительство и отделку объекта и теперь переезжают на другую стройплощадку. Попутно пояснил, что из-за дальнего расстояния вряд ли у него будет время навещать меня. На прощание попросил какой-нибудь сувенир на память. Я порылась в ящике стола, в сумочке, но ничего подходящего не нашла. Тогда он показал на статуэтку Венеры и спросил, могу ли я подарить ее. «Конечно, – ответила я, – ведь когда-то ты сам мне ее подарил». Он решил, что я пошутила, и даже спросил, когда это он мне ее дарил? Я, помнится, подумала, что у него проблемы с головой, раз он забыл о собственном подарке. Завернув статуэтку в газету, я положила ее в пакетик и вручила ему. Он сказал «бай-бай» и удалился. С тех пор я его больше не видела. Обобщив показания всех свидетелей, Жань Дундун пришла к следующим выводам: 1) Се Цяньцао – это плод воображения И Чуньяна, а точнее – собирательный образ двух девушек, Се Жуюй и У Цяньцао; 2) его фантазии имеют расхождения с реальностью, большинство из них являются ее полной противоположностью; 3) у него маниакальный психоз на почве любви. «Последний наблюдался и у меня, – подумала Жань Дундун, – но я своевременно это обнаружила, поэтому быстро выбросила из головы придуманного мною Чжэн Чжидо. На самом деле, ничего страшного в маниакальном психозе и нет, это все равно что метод моральных побед, которыми пользовался Акью. Все эти уловки прекрасно подходят для успокоения мозга и избавляют от бессонницы, ключевой момент состоит в дозировке, и тут главное – не переусердствовать». Она показала И Чуньяну фото Се Жуюй, тот помотал головой, сказав, что не знает ее. Когда же она показала ему фото У Цяньцао, он тут же улыбнулся и признал в ней Се Цяньцао. – Это У Цяньцао, – поправила его Жань Дундун, – и ты обещал ей руку. – Я уже отдал ей руку, – опешив, произнес он. – Она ее не получила, – подыграла Жань Дундун. – Она у нее под окном, – последовал ответ. И Чуньяна доставили под стражей к проходной типографии «Радуга». Прямо перед ее окном находилась шикарная клумба с цветами. «Куда же ты все-таки дел руку?» – спросила его Жань Дундун. И Чуньян показал в сторону буйно цветущего розового куста. Шао Тяньвэй, вооружившись лопатой, принялся аккуратно копать землю, вдруг послышался скрежет – лопата наткнулась на ту самую бронзовую фигурку Венеры. Когда Жань Дундун надела перчатки и, присев на корточки, разгребла землю рядом, то наткнулась на побелевшие кости, а точнее – на кисть правой руки, пальцы которой подобно вееру распластались по земле раскрытой пятерней. Ее переполнили самые разные эмоции, ей вдруг захотелось разрыдаться – ей было жалко и покойную, и себя, и живых, тем не менее она сделала над собой усилие и взяла нахлынувшие чувства под контроль. 78 По окончании рабочего дня Шао Тяньвэй пригласил Жань Дундун на ужин. Жань Дундун поинтересовалась, с чего бы это, тот ответил, что хочет отпраздновать раскрытие дела. Она согласилась и села к нему в машину. Когда они подъехали к стоянке ресторана «Водная галерея», ее сердце екнуло: «Почему именно этот ресторан?» Ведь именно здесь они частенько бывали с Му Дафу, отмечали день рождения Хуаньюй, избрание Му Дафу профессором, раскрытие ею крупных дел и т. д. Любое радостное событие им нравилось отмечать здесь, даже если это просто была удачная покупка или публикация статьи. – Почему ты выбрал это место? – Что-то не так? Если не нравится, поедем в другое. Она открыла дверцу и вышла из машины, всеми силами стараясь скрыть неудовольствие и поверить в то, что такой выбор был всего лишь случайностью. Но когда он подвел ее к кабинету №9, она тотчас поняла, что никакой случайности тут нет, поскольку в прошлый раз они с Му Дафу ужинали именно здесь. «Почему он решил привести меня именно сюда? Очевидно, он уже знает, что я развелась, вполне возможно, что про это место ему рассказал Му Дафу. Неужели он решил проверить, как на меня подействует эта обстановка, смогу ли я спокойно отнестись к прошлому и освободиться от оков Му Дафу? Кажется, у него имеются на меня планы…» В ту же минуту она почувствовала, что отнюдь не против таких планов. К тому же ей тоже захотелось себя проверить. Она присела за стол и посмотрела в панорамное окно, за которым открывался до боли знакомый пейзаж – с горами, рекой и бушующей растительностью. На нее тут же повеяло чем-то задушевным, чем-то ностальгическим. Проверка началась, и, судя по всему, чувство ностальгии усиленно создавало ей помехи. – Ты бывал здесь раньше? – Нет. Это место рекомендуют в соцсетях. Она ему поверила, даже непонятно почему. Вот если бы то же самое сказал кто-нибудь другой, например Му Дафу, она бы не поверила ни за что. Он заказал ее любимые блюда, причем выбрал те, что подороже, после чего они приступили к трапезе. Он то и дело подкладывал ей еду, подливал вино, передавал горячее полотенце для рук, одним словом, ухаживал как настоящий джентльмен, при этом было видно, что он немного стесняется. «Раньше, если мне было что отметить, – размышляла она, – первым, про кого я думала, был Му Дафу, а сейчас рядом со мной Шао Тяньвэй, но, странное дело, я не чувствую себя виноватой, даже наоборот, готова к искушениям. Он моложе меня на десять лет. С другой стороны, нынешний президент Франции Макрон моложе своей супруги Брижит на двадцать четыре года, и они уже давно доказали, что у любви возрастных ограничений нет». Он ел, смущенно опустив голову, а она пристально смотрела на него, словно оценивала некое произведение или размышляла над осуществимостью какого-то плана. Его лицо пылало огнем. «Если я сию минуту чего-то не предприму, то просто сгорю под ее взглядом», – пронеслось у него в голове. – Сестрица Жань, – произнес он, – ты меня настолько восхитила, что я готов преподнести тебе свои колени. Это новомодное выражение Жань Дундун слышать уже приходилось, оно означало высшую степень преклонения и было равнозначно словосочетанию «упасть на колени». В то же время оно вполне себе подходило для обозначения церемонии, при которой мужчина просил руки своей возлюбленной. Но она поспешила отогнать от себя лишние мысли и скромно сказала: – Я та еще неудачница. – Для меня ты как Бог: не только выудила у Лю Цина показания на убийцу, но еще и за несколько месяцев до раскрытия дела точно просчитала все детали убийства. – Но при этом я развелась, – произнесла она, словно намеренно подчеркивая весь трагизм ситуации. Однако для него эта фраза вовсе не прозвучала трагично, напротив, он почувствовал в ней намек, указание на то, что теперь она свободная женщина. Он завороженно глядел на нее, она завороженно глядела на него, в какой-то момент они как по уговору потянулись друг к другу и наконец, приблизившись вплотную, слились в поцелуе. Она уже давно не испытывала такого внутреннего трепета – она отдавалась ему самозабвенно и в то же время колеблясь, с радостью и в то же время со страхом. Еще никогда в своей жизни она не переживала настолько страстного и одновременно пугающего поцелуя, он оказался таким ароматным, таким нежным и сладким, что на него откликнулась каждая клеточка ее тела. Ей казалось, что сила тяжести утратила свою власть над ее телом, и она воспарила над землей, превратившись в легкое облачко, растворившись, словно сахар, до полного исчезновения. Когда их затяжной поцелуй завершился, она как будто воскресла из мертвых. – Выходи за меня, – произнес он. Она смиренно угукнула и спросила: – Ты меня любишь? – Люблю. – Мне нужна любовь на всю жизнь. – Я буду любить тебя всю жизнь. Они снова слились в поцелуе, словно желая побыстрее восполнить те секунды, которые они только что потратили на разговор. На самом деле, о том, что она развелась, он знал уже давно, но хранил это в секрете. Четыре месяца назад Му Дафу пригласил его на разговор, и встретились они как раз в этом самом кабинете №9. Когда он вошли внутрь, стол уже был накрыт, а Му Дафу вместо приветствия прямо в лоб заявил: «Я и твоя сестрица Жань развелись». Это было сказано так, словно их развод организовал он. Шао Тяньвэй был одновременно удивлен и пристыжен. Удивлен, потому что их брак казался ему образцовым, а пристыжен, потому что у него наконец-то появился шанс ее полюбить. Чисто по-человечески ему хотелось сказать Му Дафу что-нибудь утешительное, но он боялся показаться лицемерным. – Выпьем, – Шао Тяньвэй первым взял рюмку, словно в успокоении нуждался он сам. – Я в курсе, что она тебе нравится, возможно, ты ее даже любишь, – сказал Му Дафу. – С чего вы это взяли? – Недавно я случайно увидел в ее телефоне твое сообщение. В нем между строк читались любовь и нежность, ты же знаешь, что я хорошо чувствую слова. – О, – неопределенно произнес Шао Тяньвэй. – Мы встречались с нею два года и одиннадцать лет прожили вместе. Я не отказывал ей ни в одной просьбе, включая развод. – Вы на нее злитесь? – Хотел бы, но не могу. Как можно злиться на больного человека? Долгое время она испытывала серьезный стресс, у нее развились тревожное расстройство и паранойя. Желая развестись, она хочет избавиться от стресса, ведь она знает, что своими тревогами и подозрениями принесла своим близким много боли. – Не думаю, что она больна, мыслит она вполне ясно и логично, ведет себя доброжелательно и дружелюбно. – Ты способен видеть ее хорошие стороны, поэтому ты ей тоже нравишься, именно из-за тебя она со мной и развелась. – Как это возможно? Между нами ничего не было. – Не веришь, спроси сам. Эта дуреха втемяшила себе в голову, что существует вечная любовь, а что такое вечность? Это то, что длится всегда, вечно, бесконечно. Ты способен дать ей такую любовь? Хотелось бы надеяться. Если она тебя полюбит, мое сердце будет спокойно, но если этого не произойдет, ей придется образумиться. Она может выбрать лишь одного из нас, при этом ты – это ее фантазия, а я – реальность. Я согласился развестись, чтобы предоставить ей шанс сделать выбор еще раз. Последняя фраза поставила Шао Тяньвэя в тупик, заставив терзаться больше четырех месяцев. Он понял, что банкет от лица Му Дафу был для него своего рода ловушкой: на первый взгляд Му Дафу вроде как говорил о Жань Дундун, но на самом деле рыл для него яму. Он как бы давал понять, что если Жань Дундун влюбится в Шао Тяньвэя, то тому придется нести вину за то, что он якобы увел ее из семьи. В тот вечер Му Дафу много выпил и у него развязался язык, поэтому он не только рассказал о подробностях их семейной жизни с Жань Дундун, но еще и как будущему «опекуну» поведал ему о ее вкусах и пристрастиях. Но чем больше Му Дафу говорил, тем более неполноценным чувствовал себя Шао Тяньвэй, ему казалось, что он никогда не сможет подарить Жань Дундун такую красивую, полную романтики жизнь. У него сложилось впечатление, что вместо того, чтобы давать добрые советы, Му Дафу хотел ему помешать. Поэтому, не желая признавать поражение, сегодня вечером Шао Тяньвэй намеренно пригласил Жань Дундун сюда, чтобы заполучить ее любовь там, где бахвалился своими подвигами Му Дафу. – О чем задумался? – спросила его Жань Дундун. Шао Тяньвэй вздрогнул и, облизав губы, сказал: – Не могу отойти от полученного наслаждения. – Это Му Дафу рассказал тебе про этот ресторан? Шао Тяньвэй инстинктивно замотал головой, сомневаясь, что ему стоит рассказывать про разговор с Му Дафу. – Если на тебя давят, то можешь ничего не говорить. Будем считать, что мы прекрасно провели время и у нас останутся самые приятные воспоминания. – О каком давлении ты говоришь? В этот момент он показался ей таким милым, наивным и смешным, что она легонько потрепала его по щеке. В ответ он покраснел с головы до ног. 79 Несмотря на то что убийца был пойман, Жань Дундун не чувствовала удовлетворения, поскольку все причастные к убийству лица нашли для себя оправдание. Сюй Шаньчуань говорил, что одалживал деньги племяннику на покупку квартиры и понятия не имел, что тот обратится к У Вэньчао с просьбой разделаться с Ся Бинцин. В свою очередь, Сюй Хайтао говорил, что ни в коем случае не подталкивал У Вэньчао к убийству. У Вэньчао говорил, что привлек Лю Цина, чтобы тот оформил для Ся Бинцин бумаги на выезд из страны или совершил с ней побег, но к убийству он его тоже не призывал. Лю Цин говорил, что обратился к И Чуньяну, чтобы тот уладил дело вместо него, при этом под «улаживанием дела» он совершенно не имел в виду посягательства на ее жизнь. Наконец, И Чуньян признался в убийстве, однако доктор Мо и два других авторитетных эксперта установили, что он страдал от психического заболевания, в связи с чем его адвокат выстраивал защиту о его невиновности. Вся эта цепочка посредников напоминала Жань Дундун домино, первой костяшкой которого являлся Сюй Шаньчуань. Ей очень хотелось, чтобы Сюй Шаньчуань признал вину и получил приговор, но тот вины не признавал, заверяя, что не делал племяннику ни малейшего намека. Узнав, что убийца найден, родители Ся Бинцин связались с Жань Дундун, чтобы та разрешила им наконец увидеть дочь и устроить для нее похороны. Жань Дундун проводила их в прощальный зал похоронного бюро, где в стеклянном гробу, накрытая парчовым покрывалом, лежала приведенная в должный вид Ся Бинцин. Родители, увидав дочь, с рыданиями бросились на гроб. Заливаясь слезами, они колотили по стеклу, словно надеялись, что Ся Бинцин проснется. Вдруг изнутри гроба послышались глухие удары «тук-тук-тук». Родители тут же отпрянули, решив, что им показалось, однако вслед за этим раздался голос Ся Бинцин: «Эй, есть кто-нибудь? Эй…» Только сейчас они поняли, что в гробу лежала та самая запись, о которой говорила Жань Дундун. «Здесь очень темно, выпустите меня, выпустите меня». Далее следовала трехсекундная пауза, а после нее фраза: «Я слышу, что здесь кто-то смеется». Еще одна пауза. «Не оставляйте меня в этом ящике, мне страшно». Далее снова следовал стук и фраза: «Эй, эй, мне тут не нравится, так никто не узнает, что я умерла». Снова пауза. «Выпустите меня, я хочу быть вместе со всеми». Пауза. «Я не сбегу, я не сбегу, я еще приду, приду…» По словам Жань Дундун, эта запись была ни чем иным, как оригинальным способом прощания со стороны Ся Бинцин.