Фрэнсин настороженно посмотрела на нее. – Да? Мэдлин прикусила губу, затем вздохнула. – Откуда маме было знать, что он мертв и что ей надо изгнать его? – Должно быть, он вернулся домой после того, как умер. – Зачем? Фрэнсин обдумала этот вопрос, затем пожала плечами. – Это же был его дом. – Но этот ответ показался неубедительным даже ей самой. – Если он умер, то что произошло с нашими сестрами? – Мисс Си считает, что их забрала социальная служба. Мэдлин потерла лицо и поморщилась, коснувшись синяка. – Тогда мы никогда их не найдем. – Мы должны попытаться. Если выясним, что случилось с нашим отцом, и узнаем, где он в конце концов оказался, это может помочь нам их отыскать. Возможно, нам надо обратиться в муниципалитет. Мэдлин безнадежно кивнула и погрузилась в молчание. Прошло несколько минут, пока она не заговорила опять: – Себастьян говорил, что у всех духов есть свои причины оставаться в нашем мире после смерти. – К чему ты клонишь? – спросила Фрэнсин, нахмурив брови. – Я поговорила с некоторыми старыми жителями Хоксхеда, и все они утверждали, что наш отец был редкостный мерзавец. Они все знали, что он бьет маму, но ни один из них ничего не предпринял, чтобы положить этому конец. На месте мамы я бы убила его. Фрэнсин сердито уставилась на сестру, свирепо сжав зубы. – Возьми свои слова обратно! Мама и мухи не обидела бы. Поверить не могу, что ты могла предположить такое! – Это же всего-навсего гипотеза, Фрэнсин… Все так же кипя от злости, Фрэнсин проглотила подступившую к горлу желчь и принужденно кивнула, пытаясь начать думать о том, что было совершенно невозможно. – Ладно! – рявкнула она. – Чисто гипотетически предположим, что она убила его. И что же она сделала тогда с его телом? Мэдлин пожала плечами. – Закопала его где-то в саду. Возможно, под гиацинтами. Они всегда красиво цвели…. – Скорее уж под чертополохом, – язвительно возразила Фрэнсин. – Гиацинтам хватило бы ума не цвести так красиво ради такой скотины, как он. И вообще, твое предположение никуда не годится. Если он не сбежал, то куда же подевались наши три сестры? Мама что, убила и их? И все это в тот вечер, когда Бри и Монти утонули? Что? – спросила она, когда Мэдлин бросила на нее странный взгляд. – Почему ты назвала нашего брата Монти, если не помнишь его? Фрэнсин ошарашенно покачала головой. – Не знаю. Думаю, потому, что это логичное сокращение для имени Монтгомери. – Возможно, к тебе начинает возвращаться память. Фрэнсин так не думала и вернулась к их гипотезе. – Даже сама мысль о том, что мама могла кого-то убить, даже нашего мерзкого отца, просто смехотворна. – Тебе нет нужды разговаривать со мной в таком тоне, Фрэнсин! – В каком таком тоне? – Ты такая ханжа! Ты же знаешь, что я не верю в то, что мама кому-то причинила зло, не говоря уже о том, чтобы кого-то убить. Это всего лишь предположение, но ты вечно мнишь, что ты права! Это всегда бесило меня в тебе. Ты была такой всегда, даже когда мы были детьми. Это выбешивало меня! Фрэнсин фыркнула. – Если ты хочешь затеять со мной ссору, тебе придется придумать предлог получше. – Она засмеялась пронзительным раздраженным смехом, потому что отлично знала, что это взбесит сестру; засмеялась, хотя ей совсем не хотелось смеяться. Ей хотелось одного – поцапаться. Нервы были напряжены, голова болела. Кухня давила на нее, словно холодные влажные пальцы. Мэдлин свирепо уставилась на нее. – И меня всегда бесило, когда ты вела себя так, как сейчас. – Она вскочила так быстро, что ее стул с грохотом опрокинулся на пол, подошла к двери, затем остановилась и повернулась. – Я уезжаю и больше никогда не вернусь в этот ужасный дом. – Делай, что должна, Мэдлин, – с напускным спокойствием ответила Фрэнсин, зная, что сестра никогда не делает того, что должна. – И можешь забрать с собой этого злого духа. – Тебе всегда надо, чтобы последнее слово обязательно осталось за тобой! – визгливо закричала Мэдлин. – Но только не сегодня! Я не могу так жить. – Она замахала руками. – Я не такая, как ты. Я не могу жить с мертвыми. Они должны оставаться в своих могилах. – Она развернулась и в гневе выбежала в вестибюль. – Скатертью дорога, – пробормотала Фрэнсин, но она так не думала. Она сожалела о том, что позволила себе поддаться гневу. Но Мэдлин так выводила ее из себя… Она долго сидела, уставившись в чашку и чувствуя, как в воздухе висят сказанные ею жестокие слова. Не в силах и дальше выносить напряжение как в себе самой, так и в доме, Фрэнсин вышла, чувствуя, что ей необходимо с кем-то поговорить. Но ей было комфортно говорить лишь с Бри. Ей не хватало ее призраков. Особенно Бри, но не только, ведь после приезда Мэдлин она также не видела никого и из остальных. Фрэнсин повернулась к Туэйт-мэнор. Дом был омыт солнечными лучами, его окна с многочастными переплетами отражали их, сияя, как звезды. И хотя всего несколько секунд назад ей отчаянно хотелось выбраться из дома, снаружи он показался ей красивым как никогда. С размытыми краями, словно это было какое-то угасающее воспоминание, он был слишком прекрасен, чтобы содержать в себе зло. Впервые в жизни Фрэнсин боялась своего дома. Он больше не казался ей тихой гаванью. Она повернулась, когда ее внимание привлекло какое-то движение в лесу Лоунхау. Деревья в нем неистово качались, как будто между ними носился вихрь. Фрэнсин склонила голову набок. Ветер перемещался от дерева к дереву, а не дул свободно. – Бри? – с надеждой позвала Фрэнсин. Ветер переносился от одного дерева к другому, колыхая сначала одну крону с набухшими почками, затем еще, и еще… Фрэнсин следила за этим ветром, полная решимости не терять его из виду. Но ее отвлек другой порыв ветра, который следовал за первым, как будто они играли друг с другом в прятки среди деревьев. Сердце Фрэнсин вдруг объял холод. – Бри! – закричала она, бросившись бежать к краю сада. – Бри! Послышались надрывные рыдания, разорвав тишину солнечного дня, за ними последовал тихий нарастающий вой. – БЕГИ, БРИ! – завопила Фрэнсин, несясь за первым порывом ветра в лес. Сквозь рассеянную тень она увидела мерцающую фигурку девочки, бегущей по тропинке. Бри повернула к ней испуганное лицо, не переставая мчаться в глубину леса Лоунхау. – Бри! – истошно крикнула Фрэнсин, увидев, что за маленьким призраком понесся второй ветер. И побежала за ними в рассеянную тень. В столбах солнечного света она увидела того самого мужчину, которого разглядела в главной гостиной пару дней назад. Он летел за Бри, его лицо было искажено яростью; он гнал ее все глубже в лес, все дальше и дальше от ее дома. Фрэнсин бежала за ними, но вскоре ветер обогнал ее. Ее легкие горели, она задыхалась, но продолжала бежать туда, где скрылись они. В конце концов остановилась и наклонилась, уперев ладони в колени и тяжело дыша. И мало-помалу начала ощущать безмолвие, царящее в лесу. Мрачное грозное безмолвие. Фрэнсин хорошо знала этот лес, она ходила по его тропинкам всю свою жизнь. Некогда он приносил ей радость. Но сейчас таил в себе угрозу. Солнце бросало на землю узорчатые блики, и каждая лежащая на ней тень скрывала в себе секреты. Фрэнсин давно не бывала в этой части леса. Не представляя себе, куда именно подевалась Бри, она двинулась по узкой звериной тропке, тихо зовя ее. Идя, все время оглядывалась через плечо, уверенная, что кто-то следует за ней. И всякий раз, оборачиваясь, улавливала какое-то движение, как будто кто-то только что спрятался за деревом. Встряхнувшись, Фрэнсин шла все дальше, дальше. В этой части леса не было призраков, если не считать одинокого пешего туриста, появившегося несколько лет назад. Он отправился в поход по лесу в середине зимы и сломал ногу во время снежной бури. И погиб от холода, совершенно один в зимнем лесу. Он лежал, скорчившись между корнями огромного дерева, растущего на краю тропы. Солнце двигалось по небу в сторону запада, и в лесу становилось все темнее. Воздух был влажным, холодным. Пряди волос липли к затылку Фрэнсин; она продолжала идти по тропе, которая, кажется, когда-то была ей знакома, но которую она забыла. Она собиралась уже повернуть в сторону дома, когда услышала рыдания, звучащие где-то впереди. И ускорила шаг. Перед ней открылась поляна, по которой вниз тек ручей, радостно журча. Над водой стояло несколько плакучих ив, склонившись над нагромождением больших валунов на кромке противоположного берега. Рыдания стали громче. Фрэнсин перебралась через ручей по наполовину погруженным в воду камням, служившим чем-то вроде мостика. – Бри? Рыдания вдруг стихли. – Бри! – Фрэнсин почувствовала такое облегчение, что у нее сжалось горло. – Это всего лишь я. Пожалуйста, не уходи. Она осторожно подошла к валунам и, к своему удивлению, обнаружила между ними узкий проход, в который мог бы проникнуть только ребенок – или худенькая пятидесятипятилетняя женщина, опустившаяся на четвереньки. Фрэнсин заползла внутрь, задевая узкими плечами о валуны, затем остановилась, оказавшись в чем-то вроде грота. И удивленно оглядела царящий здесь сумрак. Воздух в гроте был сырой, но довольно приятный, и в нем пахло мхом, лишайником и… чем-то знакомым, чем-то, словно бередящим ее заблокированную память. – Бри? – прошептала Фрэнсин, чувствуя присутствие маленького призрака. Она обвела грот взглядом. В нем было достаточно места, чтобы Фрэнсин могла сесть в его середине по-турецки. Из пары отверстий наверху, похожих на слуховые оконца, сюда падал свет. Здесь имелись два мшистых камня, находящихся по разные стороны плоского камня побольше – ни дать ни взять стол и стулья. Во всем этом было что-то… знакомое. Безотчетным движением Фрэнсин протянула руку к природному выступу на одном из валунов, расположенному чуть выше ее головы, и пошарила, пока ее пальцы не коснулись чего-то мягкого и сырого. Она сняла с полки этот предмет и, вглядевшись в маленькую тряпичную куклу, изумленно покачала головой. Пошарив на полке еще, нашла там и другие детские сокровища: книжку Беатрис Поттер о ежихе Ухти-Тухти со страницами, склеившимися от сырости, но с еще различимым изображением ежихи на обложке; огарок свечи, жестянку с яркими разноцветными пуговицами и булавками, теперь уже ржавыми; старую жестяную коробку из-под печенья с давно облупившейся краской, в которой когда-то, возможно, хранилась еда, теперь превратившаяся в ядовито-зеленую плесень. Последним она достала с полки маленький игрушечный трактор, кажущийся неуместным среди остальных предметов, явно девчачьих. Он был совсем новым, на его красной краске не было видно ни одной царапины.