– Знаю. Я нашла полицейского, который первым прибыл на место. Меня достали из колодца вместе с Бри и Монтгомери. Я понятия не имею, почему в газетах нет об этом ни слова. И могу только полагать, что на этом настояла моя мать – возможно, для того, чтобы оградить меня от шумихи. – А что вы делали в колодце? Фрэнсин опять заколебалась. Как объяснить, что то немногое, что ей известно, основано всего лишь на предположениях, подтвержденных лишь призраком Бри? – Не знаю. Мне приходит в голову только одно – что Монтгомери упал в колодец, и мы с Бри залезли туда, чтобы вытащить его. – Но почему Бри говорила вам, чтобы вы не шевелились и не шумели? Фрэнсин молчала. Было странно слышать, как кто-то говорит о Бри вот так, буднично, как говорят о реальном человеке. – Не знаю. Да, теперь, когда вы заговорили об этом, это и впрямь кажется мне странным. Возможно, мы играли в какую-то игру… – Играли в колодце, да еще и с младенцем? – Тодд фыркнул. – У детей отлично развит инстинкт самосохранения, как бы малы они ни были. Мои дочери орали бы как резаные, окажись они в колодце. Фрэнсин прикусила губу, пытаясь мысленно продлить воспоминание о том, как она находилась в колодце. Там было темно и тихо… Там с ней была Бри, шептавшая ей на ухо… Она досадливо замотала головой, сознавая, что на нее смотрит Констейбл. И невесело улыбнулась. – Больше я ничего не помню, только то, что там было тихо и темно… Я всегда боялась этого колодца. По крайней мере, теперь я знаю почему. Мне бы очень хотелось вспомнить больше. Он понимающе кивнул. – А почему вы решили разыскать вашего отца именно теперь, когда он, скорее всего, уже умер? Эта внезапная смена темы заставила Фрэнсин вздрогнуть. Она открыла было рот, чтобы сказать Констейблу, что ее отец точно умер, поскольку его призрак проник в дом, затем закрыла его. К своему удивлению, Фрэнсин поняла, что не хочет ему лгать. Да, большинство людей считают ее эксцентричной, и, наверное, он тоже, но правда слишком странна, так что вряд ли он ей поверил бы… Или хуже того: он бы ей поверил и тут же собрал бы свои вещи и съехал. А ей не хотелось, чтобы он уехал, хотя Фрэнсин и не понимала почему. – Меня одолевает любопытство, – ответила она. – Моя мать говорила нам, что он погиб от несчастного случая, а потом Мэдлин вдруг сообщила мне, что в наших местах вообще нет никаких записей о его смерти. – Пожала плечами. – Так что у меня есть скелет в шкафу, о котором я никогда и не подозревала, и мне хочется узнать об этом побольше. Хочется выяснить, что он был за человек, почему сбежал… – И почему ваша мать вам лгала? – тихо докончил Констейбл. Фрэнсин кивнула. – Да, и это тоже. Ведь у нее не было причин лгать. – Если только она не пыталась вас защитить. – От чего? – Она же была ваша мать, а матери всегда защищают своих детей… Не могла ли она защищать вас от того, что сделала одна из вас, ее дочерей? – Например, от чего? Мы же были тогда маленькими девочками, а Монти еще даже не исполнилось года. Констейбл кивнул, задумчиво опустив голову. – В газетах писали, что полиция хотела разыскать вашего отца, – сказал он, когда они обошли по кругу почти весь сад. – Информации там было немного, но странно, что он исчез в тот самый вечер или ночь, когда двое его детей утонули. Тот факт, что полиция разыскивала его и обратилась к гражданам с просьбой помочь в его розыске, наводит меня на мысль о том, что, по их мнению, он мог быть причастен к гибели детей. Могло ли случиться так, что он утопил ваших брата и сестру, а затем сбежал? – Надеюсь, что нет. Надеюсь, что это был просто трагический несчастный случай. – Она хотела что-то добавить, но передумала. – Но насколько я понимаю, он был человек жестокий и грубый, – и хорошо, что он сбежал. – Но для ваших трех сестер, которых он забрал с собой, в этом не было ничего хорошего. – Да, – печально согласилась Фрэнсин. – Поэтому я и хочу выяснить, что с ним стало. Я надеюсь, что, узнав это, смогу разыскать своих сестер. Они были немного младше меня, так что, вероятно, еще живы. – Я бы тоже хотел их найти. Я… – Тодд остановился и удивленно сдвинул брови. – Что в вашем саду делает корова? Фрэнсин рассмеялась. – Это Маккаби. Она желает получить свой ужин. Констейбл посмотрел на приближающуюся к ним корову, затем на Фрэнсин. – Я действительно уже давно не встречал такой интригующей женщины, как вы. – Большинство здешних жителей считают, что я чокнулась, ну или рехнулась, – эти слова они употребляют, когда хотят выразиться мягко. Он улыбнулся. – Зато вы никогда не бываете скучной. Маккаби подошла к Фрэнсин и бархатным носом ткнулась ей в живот, прося внимания. – Она не отстанет от меня, пока я ее не покормлю. Фрэнсин обошла дом и быстро покормила Маккаби и кур. Констейбл следовал за ней, не произнося ни слова, но она все время чувствовала на себе его взгляд. – Не касайтесь его! – закричала она, когда он подошел к клумбе с луноцветом, новые побеги которого уже начали обвивать стену сарая, и на одном из них благодаря тому, что клумба находилась на солнечном месте, укрытом от ветра, расцвел его первый в этом году цветок. Похожий формой на нераспустившийся колокольчик, он задрожал, когда Констейбл поднес к нему руку и едва не коснулся его. – Почему? – спросил он, отдернув пальцы. – Потому что он ядовит. Констейбл нахмурился. – Моя жена выращивала это растение в нашем саду. Вряд ли она стала бы это делать, если б знала, что оно ядовито. – В большей части садов есть ядовитые растения, об опасности которых люди даже не подозревают, – заметила Фрэнсин, поставив мешок с кормом для коровы обратно в сарай и пройдя во двор. Она кивком указала на плющ, покрывающий стены Туэйт-мэнор. – К ним относится даже плющ. Его можно видеть везде, потому что люди не знают, что он ядовит. Они выращивают его, потому что он выглядит красиво. Людям следовало бы лучше знать, какие растения ядовиты, а какие нет. – Однако в вашем саду много опасных растений. Фрэнсин пожала плечами. – Многие из них посадила еще моя мать. Она любила луноцвет, и мне не хватило духу его вырвать. Как бы то ни было, здесь живем только я, Маккаби, козы и куры. Животным хватает ума не притрагиваться к тому, что может нанести им вред. В этом плане они на удивление сообразительны. Констейбл рассмеялся. – Поистине, ваш сад – это смертельная ловушка для неосторожных. Фрэнсин чуть заметно улыбнулась. – Моя мать объяснила мне, что ядовито, а что нет. Луноцвет может вызывать галлюцинации, вспышки жестокости и, в самом худшем случае, смерть. – Она показала кивком на лабиринт из рододендронов. – Это растение не менее ядовито, только оно убивает сразу, без галлюцинаций. Гортензия тоже весьма смертоносна, как и наперстянка, которая вообще растет везде. – И не забудьте про крапиву, – сухо добавил Констейбл. – Верно, но крапива может быть полезной, к тому же вреда от нее совсем немного – самое большее, небольшая сыпь. Есть вещи намного, намного хуже. Констейбл откинул голову назад и рассмеялся. Фрэнсин смотрела на него с подозрением, не вполне понимая, что именно он счел таким смешным, и надеясь, что он смеется не над ней. Тодд перестал смеяться, когда она по привычке остановилась возле аптекарского огорода. – Вы были очень близки, вы и ваша мать. Вы много говорите о ней. – Да, мы с ней были близки. Она всегда была занята делом. Она не могла праздно просидеть даже двух минут, но когда была нам нужна, то всегда оказывалась рядом. Это она научила меня всему, что я знаю о садоводстве. Мы проводили здесь очень много времени. – Фрэнсин улыбнулась, вспомнив, как она сама и мама склонялись над грядками и клумбами. Им никогда не было нужды много говорить; достаточно было и того, что они были вместе. – А где была Мэдлин, когда вы с вашей матерью работали в саду? Фрэнсин посмотрела на него с удивлением. – С друзьями. Она никогда не питала интереса к саду. Большую часть времени она проводила в деревне. – Должно быть, здесь Мэдлин было одиноко. – Почему? У нее же были друзья. – А у вас была мать. – Да, – медленно произнесла Фрэнсин, глядя на плющ, обвивающий стены двора и похожий на остов гобелена, на котором предстоит выткать листья. Почти не замечая написанного на лице Констейбла любопытства, она подошла к плющу и внимательно всмотрелась в него. Констейбл назвал ее сад смертельной ловушкой. До сих пор Фрэнсин почти не думала о том, что в нем есть немало ядовитых растений, ведь такие растения встречались в большинстве садов: английский плющ, луноцвет, наперстянка, гортензия, рододендрон, олеандр, молочай красивейший – даже глициния достаточно токсична, чтобы вызвать рвоту. Но другие, те, что росли в оранжерее или на солнечных, укрытых от ветра местах, встретить в английском саду можно было нечасто. Качая головой, Фрэнсин прошла мимо Констейбла и возвратилась в сад. И остановилась, уперев руки в бока и нахмурившись. Почти все растения в ее саду были в той или иной степени токсичны. Она посмотрела на луноцвет. Это был цветок матери. На тайном языке цветов он означает «цвести в темные времена», и поэтому подходил Элинор Туэйт как нельзя лучше. Но только теперь Фрэнсин понимала, насколько темными те времена были для мамы. – В чем дело? – спросил Констейбл. – Вы что-то вспомнили? – Не то чтобы вспомнила… – Она вышла из задумчивости. – Я просто заметила кое-что, чего раньше не замечала. – И, резко повернувшись, вошла в дом. В маленькой гостиной стоял книжный шкаф, полный книг по садоводству, которыми Фрэнсин пользовалась редко. Она достала несколько из них и быстро пролистала. Констейбл уселся на стул напротив нее и, взяв одну из книг, открыл ее на первой попавшейся странице.