– Так много ядовитых растений, – продолжила Фрэнсин, как будто Констейбл задал ей вопрос. – Я… – Она покачала головой, чувствуя, что не может претворить мелькнувшую у нее в голове смутную мысль во что-то ясное и конкретное. – О чем вы думаете? – тихо спросил Констейбл. – Не знаю… Наверное, о чем-то в моем саду… – Она захлопнула книгу. – Как бы мне хотелось вспомнить! Почему я не помню? В моей голове крутятся все эти разрозненные факты и теории, но, как бы я ни старалась свести их воедино, их смысл все время от меня ускользает, и картина не складывается. – Когда все это случилось, вы были маленьким ребенком, – мягко сказал Констейбл. – Это нанесло вам психическую травму, так что неудивительно, что вы ничего не помните. – Он пристально посмотрел на ее бледное напряженное лицо и продолжил: – Давайте рассуждать логически. Существует несколько возможных объяснений; во-первых, то, что утопление было несчастным случаем, и ваш отец действительно сбежал с вашими тремя сестрами – чему я склонен верить, потому что иначе полиция не объявила бы его в розыск. Второй возможный вариант – в тот вечер или в ту ночь произошли два несчастных случая: Бри и Монтгомери утонули в колодце, и тогда же погибли ваш отец и остальные три девочки. Хотя два несчастных случая за один вечер или одну ночь кажутся мне совпадением слишком уж невероятным… Есть еще одно возможное объяснение. Оно неубедительно, но все же не совсем уж невероятно, и вы уже упоминали эту возможность прежде. – Да, – ответила Фрэнсин, не отрывая глаз от лица Констейбла. – Вы упоминали, что, когда вы находились в колодце, Бри говорила вам не шевелиться и не шуметь. Фрэнсин кивнула. – Так что не исключено, что вы и Бри в самом деле играли в игру. В прятки. Вы спрятались в колодце, взяв с собой Монтгомери, потому что хотели спрятаться от ваших сестер. Возможно, вы делали это и прежде. – Однако вы сами говорили, что у детей очень хорошо развит инстинкт самосохранения и что они вряд ли стали бы делать такие опасные вещи. Констейбл улыбнулся. – Возможно, я был неправ. Возможно, вы и ваши сестры не унаследовали ген, отвечающий за самосохранение… Я понимаю, что мои рассуждения неубедительны, но, возможно, когда Бри и Монтгомери утонули, ваши сестры увидели, что произошло, и убежали. Сколько им было лет? – Агнес было шесть, Виоле четыре, а Розине всего три. – Тогда от моей теории не остается камня на камне. Они были слишком малы, чтобы решить сбежать из дома. – Он замолчал, затем добавил: – Ну, возможно, это не относится к Агнес – вероятно, ей уже было достаточно лет, чтобы она могла подумать об этом и увести за собой своих младших сестер. Но в таком случае их обнаружили бы довольно быстро. Даже Агнес была слишком мала, чтобы обладать навыками, необходимыми для успешного побега… К тому же это не объясняет, что же сталось с Джорджем. Фрэнсин прикусила губу. Констейбл сейчас думает о своих собственных дочерях, которые наверняка выросли, окруженные любовью, – из того немногого, что она знает об этом, понятно, что наверняка так оно и было. А из того, что она узнала о своей собственной семье, явствовало, что в ней царила иная атмосфера, а потому, возможно, у детей Туэйтов были иные реакции, чем у их сверстниц. Если отец бил их, быть может, первым их побуждением было убежать. Они оба подняли глаза, когда снаружи донесся звук автомобильного двигателя. – Ох уж этот Киф! – вздохнул Констейбл. – Вечно он держит ногу на сцеплении… Я поговорю с вами позже. – И он вышел из комнаты, оставив Фрэнсин с ее книгами по садоводству. 26 июля 1969 года Время шло быстро, когда она и Инжирка находились в лесу, вдалеке от реалий их жизни. Это был чудесный день, один из тех летних дней, которым не следует позволять когда-либо кончаться. Прятки в лесу, их собственная версия игры в классики на камнях в ручье; затем они принялись брызгать друг в друга, после чего вернулись в тайное место, чтобы съесть последние из имбирных кексиков. Это был радостный день, а короткие периоды радости нужно ценить. Ее нужно накапливать и хранить, чтобы пережить то плохое, что случалось с ними постоянно. Солнце начало медленно клониться к горизонту, тени удлинялись, что означало, что их свободе приходит конец. – Нам лучше вернуться домой, иначе будет плохо, – неохотно сказала Бри. Инжирка перестала ловить пылинки, пляшущие в косых лучах солнца, испещривших землю затейливыми узорами из бликов и теней. Радость на ее лице сменилась выражением беспокойства. – Я не хочу идти домой. – Ее нижняя губа задрожала – было видно, что она едва сдерживает слезы. – Давай будем жить здесь. Давай не будем возвращаться. Мы же можем жить в лесу. Бри опустилась перед Инжиркой на корточки и взяла ее личико в свои руки. – Я не позволю Ему сделать тебе больно, – с жаром прошептала она. – Я никому не позволю сделать тебе больно. Сестренка продолжала беспокойно хмуриться, но все равно кивнула, взяла Бри за руку, и они пошли по узкой тропинке. – Подожди! – крикнула Бри и, потянув за собой Инжирку, вернулась в их тайное место. Здесь она опять опустилась на корточки перед ямкой у подножия одного из валунов, которая, как Бри сказала Инжирке, представляла собой волшебную дверь, а значит, была самым безопасным тайником для хранения их самых ценных сокровищ. Покопавшись во влажной земле, она извлекла оттуда жестяную коробку с сокровищами. Инжирка присела рядом, когда Бри открыла коробку, и потрясенно ахнула, увидев, что Бри достает из кармана фунтовые банкноты и кладет их в коробку к немногочисленным монетам. – Что ты наделала, Бри? Ты же говорила, что берешь только монеты. Сестра пожала плечами. – Нам нужно много денег, чтобы мы смогли взять с собой всех остальных. Инжирка кивнула, затем опять беспокойно наморщила лоб. – А как насчет мамы? Мы же не можем оставить маму. – Конечно, она пойдет с нами. Мы ни за что ее не оставим. – Но мама не знает про наше тайное место. – Конечно же, она про него знает, – фыркнула Бри. – Мама знает все… Ну, давай, пошли. – Она положила жестянку обратно в тайник и опять взяла сестренку за руку. Теперь солнце клонилось к горизонту слишком быстро; Бри и Инжирка шли по тропинке, ведущей домой. Они почти не разговаривали, поскольку никто из них не хотел говорить о своей тревоге относительно того, что им принесет вечер. Когда деревья поредели, шаги сестер сделались короче и медленнее, как будто они хотели отсрочить неизбежное. – Бри! Фрэнсин! – Это мама, – сказала Бри и, сжав руку Инжирки, потянула ее за собой. – Мы вернемся в наше место завтра. Совсем рано, до завтрака. – А мы сможем это сделать? – Само собой, – уверенно ответила Бри, хотя она совсем не была в этом уверена. Но была готова сказать все что угодно, лишь бы стереть печаль с лица сестры. Перед тем как выйти из убежища, которое давали им деревья, Бри остановилась и присела перед Инжиркой на корточки. – Помни, что я тебе сказала, – с жаром проговорила она. – Ты должна это помнить. – Я должна сделать так, чтобы занимать как можно меньше места, – прошептала Инжирка, дотронувшись до рыжих волос Бри, заплетенных в две длинных косы. – И не производить ни звука. Сидеть тихо, как мышка, даже когда… – Она запнулась, затем заголосила: – Но я тоже не хочу, чтобы Он делал больно тебе, Бри! – Бри! Фрэнсин! Бри улыбнулась чуть заметной улыбкой. – Нам надо идти, или маме тоже будет плохо. И они пустились бежать. Мама стояла в саду, держа Монти, худая, бледная, в тревоге всматриваясь в лес. – Девочки! – воскликнула она, и на ее лице изобразилось облегчение, когда Бри и Инжирка выбежали из-за деревьев и побежали вниз по склону холма. Когда девочки приблизились к ней, она сказала: – Сегодня времени у вас в обрез. Он может вернуться в любую минуту. Бри, собери своих сестер и помоги им искупаться. Они играли около церкви… А ты останься, Фрэнсин, – добавила она, когда Инжирка двинулась за Бри. – Мама, я хочу пойти с Бри, – захныкала Инжирка. – Нет, ты пойдешь со мной, – велела мама и посмотрела на тропинку, ведущую из Хоксхеда. – Почему ты все еще здесь, Бри? Поторопись, и все мы будем надеяться, что вечер пройдет спокойно. Бри подмигнула приунывшей Инжирке, одними губами произнесла: – Я скоро вернусь, – и, обежав угол дома, понеслась вниз по склону по тропинке, ведущей к церкви. Глава 15 Наступила ночь, но подозрения Фрэнсин никуда не делись. Она рано отправилась спать и лежала в темноте, перебирая в голове обрывочные мысли, которые давили на нее, словно тяжкий груз. Это бремя не облегчал даже веющий в открытое окно ветерок, шевелящий шторы и обдувающий стены. Комнату наполнило приглушенное мурлыканье. – Тибблз? – прошептала Фрэнсин, не смея надеяться на то, что дружелюбные призраки возвращаются к ней. Тибблз запрыгнула на кровать. В горле Фрэнсин образовался ком, когда эта призрачная кошка потерлась о ее предплечье, затем свернулась в клубок рядом с ней. Мало-помалу ее охватило чувство нормальности, и ее мысли стали яснее, чем когда-либо после приезда Мэдлин. Все вертелось вокруг отца… Нет, вокруг Джорджа Туэйта. Она не станет называть отцом человека, к которому не питала любви и которого не помнила. В ее распоряжении имелись только два неоспоримых факта: Бри и Монтгомери утонули в колодце полвека назад, и в тот же вечер или ночь отец и три сестры исчезли… А также третий факт – мать никогда не говорила об этой трагедии, даже на смертном одре. Фрэнсин резко села. Почему мать никогда не говорила о том, что двое ее детей утонули? Она могла понять то горе и тот ужас, с которыми жила мать, но почему та никогда не говорила об этом, почему убрала с глаз все напоминания о своих муже и детях? К чему такая крайность? Что такого ужасного мама увидела в тот вечер или в ту ночь, что заставило убрать все, что напоминало об этом, и хранить это в секрете?