11 августа Пациент 37189 ослабел и успокоился. Он все так же отказывается принимать пищу, но пьет воду. Был снова переведен в общее отделение и пристегнут к кровати. Потребовал, чтобы ему вернули его сумку, после чего поел несвежей еды, которая в ней оставалась. После срочного вызова, поступившего в 3 часа ночи, я вернулся в лечебницу. Но опоздал, поскольку пациент 37189 сбежал, убив Кристофера Олдриджа и Саймона Ньюбери, двух пациентов, содержавшихся в лечебнице много лет. Я поговорил с присутствовавшими при этом пациентами и задействованным персоналом. Они полагают, что причиной инцидента стал тот факт, что пациент 37189 обнаружил, что находится в лечебнице, хотя непонятно, почему именно эта информация привела к тому, что произошло. Я смог собрать некоторые данные о произошедшем (показания пациентов, записанные с их слов, и отчет старшей медсестры Адамс прилагаются). Пациент 37189 смог освободиться от средств фиксации, затем ворвался в общее отделение на втором этаже и забаррикадировал его двери. Он пребывал в состоянии неистовой ярости и, вопя, звал Монтгомери (что привлекло к происходящему внимание старшей медсестры Адамс). Пациенты, находившиеся тогда в отделении, сходятся на том, что пациент 37189 демонстрировал нечеловеческую силу, с легкостью расшвыривая кровати и столы. По их словам, он набросился на Саймона Ньюбери и душил его, пока тому не попытался помочь Кристофер Олдридж (мы не знаем, какая из его личностей тогда контролировала его). Во время этой потасовки пациент 37189 выломал балконные двери и сбежал, спрыгнув со второго этажа. Не удалось установить, какая именно цепь событий привела к этому нападению; рассказы пациентов разнятся и различаются по степени логической связности. Вскоре после моего возвращения приехала полиция и выломала дверь. Территория лечебницы и окрестный лес были тщательно обысканы, однако пациент 37189 так и не был найден. Больше в папке ничего не было – ни показаний других пациентов, ни отчетов медсестер. – В чем дело? – спросил Констейбл, обеспокоенный тем, что лицо Фрэнсин смертельно побледнело. Дрожа от холодного ужаса, она прошептала: – Сделка с дьяволом. – Да, – медленно проговорил Констейбл. – Но врач пишет, что у него был бред. – Нет! То есть, может быть… Но я думаю, что Джордж говорил о брачном контракте. Тодд сдвинул брови. – Я не понимаю. О каком брачном контракте? – Мне рассказала о нем мисс Кэвендиш – подруга моей матери. Мой дед был одержим стремлением сделать так, чтобы фамилия Туэйт сохранилась. Вот он и предложил Джорджу жениться на моей матери; Джордж был его дальним родственником, и он тоже носил фамилию Туэйт. – Но почему ваша мать и ваш отец согласились на это? – в ужасе спросил Констейбл. – Для Джорджа это стало даром небес, ведь мой дед добавил к брачному контракту условие о том, что, если у моих родителей родится наследник мужского пола, то Туэйт-мэнор перейдет в собственность Джорджа, когда этому наследнику исполнится пять лет. Что касается моей матери… – Фрэнсин пожала плечами. – Мисс Кэвендиш сказала, что поначалу он был обаятелен; возможно, она подпала под его обаяние, а потом стало слишком поздно. – И Монтгомери был этим самым наследником. Значит, когда он погиб… – Шансы Джорджа завладеть Туэйт-мэнор умерли вместе с ним. Констейбл изумленно присвистнул. – Безумие какое-то. – И, секунду помолчав, добавил: – Я не хочу черство говорить о потере вашими родителями сына, но почему же они не родили еще одного? – Нет, это было невозможно, они слишком ненавидели друг друга. – Это ужасная ирония, не так ли? Джордж находился так близко от своего дома и даже не подозревал об этом… Должно быть, для него стало потрясением, когда он узнал, что совсем не удалился от усадьбы, тем более что полиция разыскивала его по всей стране. Удивительно, что здешние сотрудники не знали, кто он такой. – Вообще-то, в этом нет ничего удивительного: на лечебнице всегда стояло ужасное клеймо. Ее сотрудники были здесь изгоями, их подвергали остракизму, – возразила Фрэнсин, затем нахмурила брови. – Он не знал, где находится, – пробормотала она, говоря сама с собой. – До момента, предшествовавшего его побегу… – К горлу подступила тошнота, когда она перечитала этот фрагмент отчета еще раз, и ее мир развалился на части, ибо она соединила факты с сырыми теориями и получила в итоге ужасную уверенность. – Не может быть, – прошептала она. – Этого не может быть. – Вы считаете, что речь здесь идет не о вашем отце, а о ком-то другом? – Нет, я… Да, это точно он, но этого не может быть. Джордж должен был умереть здесь. – Так, – медленно проговорил Констейбл. – Я не уверен, что понимаю вас. Мотая головой, она перечитывала отчет опять и опять, как будто от этого его слова могли измениться. – Фрэнсин? – Голос Констейбла словно слышался откуда-то издалека. – У вас есть какие-то мысли относительно того, куда он мог отправиться? Фрэнсин смотрела на его озадаченное лицо, не видя его; в ее голове крутилось одно: этого не может быть, не может быть, не может быть… Она знала, что так оно и есть, но не могла признаться даже себе самой. Это было невозможно. Она не может в это поверить, она в это не поверит. Ее губы сжались. – Этого не может быть, – повторила она. – Ведь тогда этого врача тут не было, сам он не видел того, что произошло. Он полагался на рассказы тех, кто был… – Обвела комнату резким взмахом руки, словно охватив все то сумасшествие, которым было проникнуто это здание. – Этого не может быть! Он ошибся! Фрэнсин вскочила на ноги так резко, что Констейбл вздрогнул, и бросилась вон из комнаты и вон из здания. Она сбежала по лестнице в заросший сад и по поросшей сорняками дорожке побежала к заброшенному кладбищу. С сердцем, полным ужаса, она спешила от креста к кресту, бормоча: – Тридцать семь сто восемьдесят девять… Тридцать семь сто восемьдесят девять… Тридцать семь сто восемьдесят девять… – Фрэнсин! – закричал Констейбл и тоже вбежал на кладбище, затем в изумлении остановился. – Что вы делаете? Ведь Джордж умер не здесь. Не имеет смысла… – Нет! – Фрэнсин бросилась к следующему кресту, затем к следующему. – Он наверняка умер здесь. Они наверняка совершили ошибку. Это единственное… – Она запнулась. Констейбл схватил ее за плечи и остановил. – Не все ли равно, где он умер? – Вы не понимаете! – крикнула Фрэнсин. – Мне необходимо знать, что он умер именно здесь! – Это не имеет значения. Он умер. Ничто не может этого изменить. Она смотрела на него безумным взором. – Нет! Это имеет значение, и еще какое… Я этого не вынесу. – Мы будем искать его, Фрэнсин. Мы сделаем все, чтобы отыскать его. Мотая головой, она вырвалась из его хватки и снова принялась бегать от креста к кресту. Пошел дождь. Констейбл больше не пытался ее остановить. Он стоял на краю кладбища и смотрел на нее, беспомощно и недоуменно. * * * Фрэнсин сидела на увитой плющом скамейке в саду лечебницы, не замечая ни того, что идет дождь, ни того, что она вымокла до нитки, ни того, что Констейбл сидит рядом и держит ее за руку. – Как вы себя чувствуете? – спросил он, казалось, по прошествии веков. – Опустошенной, – прошептала Фрэнсин. – Просто… опустошенной. Повисло молчание, затем Констейбл спросил: – А вы уверены, что в этих записях есть ошибка? Сделав над собой усилие, чтобы вырваться из своего сумрачного транса, она покачала головой. – Нет, это был… Это был он. Но теперь это уже неважно, – ее голос пресекся в попытке сдержать слезы, подступившие к ее горлу еще тогда, когда она прочла отчет. Констейбл сжал ее руку и улыбнулся с теплотой, от которой в любое другое время ее щеки залились бы румянцем. – Мы выясним, что произошло с ним потом, – пообещал он. – Что бы это ни… – Его мобильный телефон настойчиво зазвонил. Достав его и посмотрев, кто звонит, Тодд скорчил гримасу. – Мне надо ответить. Это Киф. – Он коснулся экрана и приложил телефон к уху. Послышалось бормотание. После приветствия Констейбл внимательно слушал, ничего не говоря. – И никто не пострадал? Это насторожило Фрэнсин. Она вопросительно посмотрела на него. – Ладно, подопри там, что можешь… – Тодд замолчал, слушая, и тревога на его лице сменилась ужасом. – Что ты обнаружил? – Он несколько раз кивнул. – Больше ничего не делай, только поставь подпорки. Я буду через полчаса. Констейбл отключился и повернулся к Фрэнсин. – Фронтон обрушился, – сказал он, встав. – Нам надо немедля вернуться в дом. – Насколько значительно разрушение? – спросила она, полная ужасного предчувствия. – Похоже, обрушилась внешняя стена главной гостиной, но я не совсем понял, что говорил Киф, потому что он рыдал. – Неудивительно, – огрызнулась Фрэнсин. – Он же только что раскурочил мой дом! Лицо Констейбла исказила печаль.