Она повернулась к нему, этому мужчине, который во всем был полной противоположностью ее отцу. Который вошел в ее жизнь морозным вечером несколько недель назад, который не знал ее, но которому она доверяла, как никому и никогда. Фрэнсин улыбнулась ему, но затем ее улыбка погасла, и она в тревоге оглядела вестибюль. – В чем дело? – спросил Тодд, увидев, как облегчение на ее лице снова сменилось паникой. Фрэнсин замотала головой, пытаясь избавиться от ужасного шума в ушах. На нее обрушилось ужасное осознание. Два призрака из прошлого: Джордж Туэйт, от которого она так долго защищала свой дом и свой разум, и Бри, с которой она была неразлучна пятьдесят лет. Если один из них ушел, то… – Бри! – вскричала она. И, пробежав мимо Констейбла, через кухню выбежала во двор. Колодец был всего лишь неясной тенью, и над ним, словно древний хранитель, качался старый дуб, овеваемый ласковым ветерком. Трепеща от горько-сладкого чувства утраты, Фрэнсин с тоской позвала: – Бри? Если ты все еще здесь, пожалуйста, покажись. Сначала она почувствовала легкое прикосновение к своим волосам, затем к плечам, к лицу. Она увидела мерцание в темноте, и вот уже Бри стояла перед ней, Бри, которой всегда будет семь лет. Ее лицо, такое дорогое для Фрэнсин, лицо, которое теперь она помнила до боли ясно… – Я знаю, почему ты осталась, – сказала она, и у нее защемило сердце от скорби по той храброй девочке, которой когда-то была Бри. – Ты осталась, чтобы сказать мне, где спрятаны Агнес, Виола и Розина, но я так и не поняла… Прости меня, Бри. За все. Бри улыбнулась и, подняв бледнеющую руку, коснулась щеки Фрэнсин. Сестер овеял ветерок, лаская их в эту минуту, в которой сплелись утрата и любовь. – Мне будет не хватать тебя, – проговорила Фрэнсин. У них не было времени для чего-то большего. Фрэнсин пронзила боль разлуки, и часть ее души умерла, когда она увидела, как Бри становится все бледнее, бледнее, пока ее образ не распался, словно паутинка на ветру. Танцующий ветерок в последний раз заколыхал корявые ветки дуба, одетые весенней листвой. Они метались и сталкивались под действием веселого вихря, кружащего то тут, то там, пока он не унесся прочь через сад, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний. Теперь эти воспоминания были ярки и свежи в сознании Фрэнсин, потому что, хотя и потеряв призрак Бри, она обрела память о живой девочке. Фрэнсин вспомнила ужас колодца, но теперь у нее были драгоценные воспоминания о сестрах и о маленьком брате, воспоминания о счастливых временах. Но одно воспоминание всегда будет ярче всех остальных: Бри, бегущая по саду и вбегающая в лес, всегда более быстрая, всегда более сильная, – и ее смех. Смех, звучащий сквозь десятилетия, заставляя Фрэнсин улыбаться. Эпилог Лунный свет золотил каждый листок и каждый росистый лепесток, когда две сестры вышли в полночный сад. Воздух был полон мотыльков, садящихся на цветы, и стрекотания кузнечиков, прячущихся в траве лужайки. Теперь по вечерам Фрэнсин больше не разбрасывала измельченные защитные травы. Призраки, остающиеся в Туэйт-мэнор и в лесу Лоунхау, не представляли угрозы. Теперь она видела их редко, если не считать Тибблза, который по-прежнему спал на ее кровати каждую ночь. Она начала кое-что узнавать о том, почему они остались на земле. Все началось с мужчины в цилиндре, которого Фрэнсин каждую ночь видела в своей спальне. Только по чистой случайности она выяснила, что это покойный Джеремайя Туэйт, автор «Хроник». Она поняла это, поскольку стоило ей закончить читать скучный том, как он исчез, и больше она его не видела. По своему обыкновению, в такие лунные ночи сестры выходили из дома и молча шли на кладбище Туэйтов. Фрэнсин больше не боялась его. Там были ее корни, там покоились все прежние поколения ее семьи. Теперь его просто окутывала печаль. Фрэнсин похоронила останки Агнес, Виолы и Розины рядом с Бри и Монтгомери. Пять могил. Таких маленьких… Столько бессмысленных смертей… Тайна исчезновения сестер была теперь раскрыта. Когда придет весна, тысячи луковиц подснежников, которые Фрэнсин посадила на их могилах, расцветут, знаменуя собой бесхитростную чистоту, созвучную краткости этих пяти жизней. Могила Джорджа Туэйта больше не говорила о ненависти. Фрэнсин выкопала все посаженные на ней мрачные растения, таящие в себе ужасный посыл, и на их месте посадила белые тюльпаны и фиолетовые гиацинты, символизирующие прощение. Рядом с могилой Элинор Туэйт появилась еще одна. Почти год тому назад умерла мисс Кэвендиш – умерла, сидя в своем кресле и глядя на пустынные холмы, которые она так любила. Тихая смерть… Символично, что она тоже упокоилась на этом кладбище: дань той роли, которую она играла в жизни семейства Туэйт, благодаря узам дружбы, не менее крепким, чем узы крови. Ее похоронили безо всяких церковных обрядов. У мисс Кэвендиш имелись четкие взгляды на религию, и в свои последние дни она настояла, чтобы на ее похоронах не было всей этой суеты. Слова были не нужны, когда Мэдлин взяла Фрэнсин за руку и увела ее с кладбища в сторону оранжереи, серебряной от отраженного света луны. После обнаружения скелетов маленьких сестер в Туэйт-мэнор пришли перемены. Больше всего это было заметно в саду, который к концу лета почти вернулся к своему прежнему великолепию. Фрэнсин вновь посадила в нем все свои ядовитые растения, чтобы он обрел свой изначальный вид, и теперь здесь опять царило буйство красок. Перемены в доме происходили медленнее. Ремонт был закончен несколько месяцев назад. Часовая башня больше не клонилась набок, фронтон не отвисал, библиотека вновь обрела великолепие, утраченное в прошлом веке, центральное отопление было заменено и больше не стучало и не выло. Но были и более трудноуловимые перемены – теперь в нем словно легче дышалось, в атмосфере чувствовалась робкая надежда. Однако самая большая перемена произошла благодаря Мэдлин. Фрэнсин пришлось сдаться под натиском Мэдлин и Констейбла, которые непрестанно уговаривали ее превратить Туэйт-мэнор в отель. Это было полгода назад, и под руководством Мэдлин дом наполнился множеством голосов. Голосов живых. Голосов тех туристов, которых Фрэнсин втайне и теперь не любила и которые прибывали в Туэйт-мэнор табунами, желая провести ночь в доме, где полно привидений и имеется не один, а целых два тайника для католического священника. И за это короткое время Мэдлин изменилась так, что Фрэнсин ее едва узнавала. Она не докучала сестре, давая ей время и надеясь, что это новое предприятие подарит Мэдлин такое чувство уверенности и безопасности, что та захочет остаться в Туэйт-мэнор и станет воспринимать его как свой дом, а не как место, которого надо опасаться. – Я тут подумала… – начала Мэдлин, когда они приблизились к сараю, где как раз распускался луноцвет, испуская в ночной воздух свой смертоносный аромат. – О чем? – с опаской сказала Фрэнсин. Хотя она никогда не ставила под сомнение умение Мэдлин управлять отелем и вести дела с их гостями, в других вопросах идеи Мэдлин не всегда бывали разумны. – Возможно, нам стоило бы завести кота. Мне всегда нравились кошки и коты. Фрэнсин искоса посмотрела на сестру. – Да, конечно, об этом стоит подумать, – ответила она, представляя себе, как по Туэйт-мэнор разгуливают сотни кошек и котов – поскольку она знала, что Мэдлин не остановится на одном коте, – и как ее саму начинают называть безумной кошатницей, живущей на холме в доме с привидениями. Мэдлин вдруг обняла ее. – Это будет здорово! – крикнула она Фрэнсин в ухо. – Ты, я и кот по имени Мармадьюк или Черчилль. – Это может не понравиться Тибблзу, – заметила Фрэнсин, чувствуя, как ее опаска перерастает в тревогу. – Возможно, Тибблзу именно это и нужно. Может быть, он считает, что нам надо завести кота, чтобы он смог обрести покой. Фрэнсин задумалась и пожала плечами. – Можно попробовать. Она не мешала Мэдлин болтать, потому что теперь им нечасто удавалось поговорить без помех, а такие лунные ночи предоставляли им эту возможность. – Итак… ты с нетерпением ждешь завтрашнего дня? – спросила Мэдлин, даже не попытавшись прибегнуть к экивокам. Застигнутая врасплох, Фрэнсин смущенно покраснела. Затем улыбнулась загадочной улыбкой. В ней тоже произошли перемены. Ее прошлое с его темными тайнами слилось с будущим, таящим в себе возможности и надежды, наполнив ее такой легкостью бытия, о которой она никогда и не мечтала. Завтра пятница, и Констейбл будет дома. У нее ушел месяц на то, чтобы решиться, но, если честно, она знала свой ответ с той самой минуты, когда Тодд попросил ее выйти за него замуж. В такие лунные ночи, когда мир блистал монохромной красотой, Мэдлин и Фрэнсин сопровождали воспоминания о призраках. Они словно видели Элинор Туэйт и ее потерянных детей. Хотя прошло уже больше года с тех пор, как призрак сестры наконец обрел покой, утрата Бри все еще вызывала у Фрэнсин щемящую боль. Однако воспоминания больше не душили ее как удавкой, а вместо этого согревали, словно старый вязаный шарф. Эти умиротворяющие воспоминания заполняли собой ее сад: вот Виола сидит на корточках у края клумбы, радуясь какой-то диковине, которую она нашла; вот Агнес, в кои-то веки не смотрящая букой, склонилась с иголкой и ниткой, зашивая очередную прореху на своей потрепанной сине-белой собаке; вот Монти ползет по лужайке к Рози, чтобы подергать ее за волосы. И мама – вот она поднимает голову и улыбается безудержному смеху малышки Рози, который еще долго висит в воздухе после того, как воспоминания померкнут. Но больше и чаще всего Фрэнсин вспоминает Бри, милую Бри, – бегущую, заправив платье в трусики, и исчезающую в лабиринте рододендронов… Благодарности За каждой книгой стоит великое множество людей, в той или иной степени – кто больше, кто меньше – помогавших ей обрести форму. Подобным образом зародилась и обрела форму и эта книга. И я чувствую себя виноватой из-за того, что эти чудесные люди упоминаются лишь вскользь в самом конце, хотя их вклад, их потраченное время и проявленный ими энтузиазм сыграли неоценимую роль в развитии того, что явилось в виде безумной идеи хмельным вечером много лет назад. Спасибо моему мужу Энтони, лучшему другу и единственному человеку, который до сих пор может рассмешить меня до икоты. Неплохо после двадцати совместных лет. Спасибо моим прекрасным мальчикам Рори, Нейтану, Оуэну и Люку, которые в равной степени и радуют, и достают меня. Спасибо за то, что вы не обижаетесь, когда я бываю поглощена своими мыслями и не всегда слышу вас. Дело не в вас, дело во мне. Спасибо моей матери, Зои Фори, которая приохотила меня к чтению еще в раннем детстве и которой нравится все, что я пишу, даже если оно ужасно. Хотя автора может поддерживать его семья, писательский труд – дело не семейное, и я бы пропала без моих друзей и подруг, некоторые из которых являются писателями, а некоторые нет. В произвольном порядке перечислю тех, кому признательна и благодарна. Спасибо тебе, Мелани Майкл, за твою дружбу, за то, что ты не судишь меня, и, наконец, за то, что ты носилась по Италии в моем бешеном темпе и плакала, любуясь красотами Питильяно. Роман проклюнулся из одной из твоих чокнутых реплик, пока мы пили джин, – и только посмотри, что из этого получилось. Спасибо тебе, Карен (К. К.) Эдвардс, моя мичиганская гусыня, за твои неизменные поддержку, дружбу и за то, что все эти годы ты вдохновляешь меня. Ты написала столько своих собственных чудесных историй, как опубликованных, так и тех, которые ждут публикации – и мне не терпится увидеть их на книжных полках, чтобы и другие смогли восхититься твоим талантом, как я. Спасибо коллективу «Токенз» – Хааниму Смиту, Николь Кларк и Барбаре Тойч – за нескончаемый многолетний поток кофе, сплетен и смеха. Несмотря на то, что мы раскиданы по земному шару, я всегда буду ценить нашу дружбу. Отдельное спасибо тебе, Барбара Тойч, за то, что ты прочла несколько версий этого романа в то время, когда боролась с раком груди – и ты вышла из этой борьбы еще более сильной и прекрасной. Я особенно благодарна тебе за твои многочисленные таланты, странные и неожиданные, и за то, что ты всегда выражаешь свой энтузиазм с помощью рисунков и вообще визуальных образов. Спасибо тебе, Кэтрин Джонсон, за то, что ты три часа сидела на плотине на Уоше в Норфолке и слушала, как я разглагольствую о дыре в сюжете, а потом предложила простое решение, которое сама я не могла найти несколько месяцев. Ты такая особенная, единственная в своем роде, и позволяешь мне увидеть мир заново твоими глазами, когда мои замыливаются. Спасибо тебе, Джесси К. Сутанто, человек, который поддерживал меня, когда я начинала писать этот роман, и который всегда побеждал меня, когда на занятиях для начинающих писателей «NaNoWriMo» мы писали свои тексты, соревнуясь, кто сможет написать больше слов. Я так горжусь твоим писательским успехом, который ты так заслужил. В издательском мире множество замечательных людей, которые редко удостаиваются благодарности, хотя они ее заслужили, людей, которые работают бесконечно, самоотверженно и с любовью с произведениями других, хотя эти другие часто им незнакомы. Для большинства писателей первый шаг в этот довольно ужасающий мир – обзаведение литературным агентом, и мне выпало счастье заиметь в качестве такового блестящую Кэйтлин Кацупис из «Belcastro Agency». У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за твое внимание к деталям, за темп твоей работы и знание издательского бизнеса, а также за терпение, с которым ты выслушиваешь мои бесконечные глупые вопросы. К тому же у тебя самые отпадные прически среди тех, кто занят в нашем деле. Что еще нужно для счастья? Еще один шаг в издательский мир – обрести редактора, и за ее доброту я очень благодарна Элизабет Траут из «Kensington Books», чьи взгляды так близки моим и кто никогда не давил на меня, чтобы я приняла то, чего не хотела. Она мастер компромиссов. Я также хочу поблагодарить тех сотрудников «Kensington Books», с которыми никогда не знакомилась и не разговаривала, но которые некими таинственными путями провели этот роман через издательский процесс и доставили его в руки читателей.