– Дай телефон, – почти спокойно требую. – Что? – он ошеломленно смотрит и не может, видимо, понять меня и мою реакцию. – Телефон свой дай, – вырываю свою руку из его захвата и протягиваю ее. – Зачем тебе мой телефон? – Боже, просто дай мне его, но для начала разблокируй. – Какого хрена? – Такого, – фыркаю устало. – Что там я найду уйму переписок о твоих встречах, твоих любовницах и прочем, что было важно, когда ты сидел с нами в гостиной. Разве нет? – А что, если нет, Лида? – щурится и смотрит испытующе. Пытается поселить во мне сомнения. – Ну что скажешь? Пытаешься этим уравнять? Попробуй, но телефон в руки не получишь. – Чего ты добиваешься? – выдергиваю вторую руку из его крепкого захвата и разминаю запястье, которое покраснело. – Я еще не решил. Отворачиваюсь от него, потому что снова лить слезы не хочу. А смотря на него иначе не выходит. – Ты сам толкнул меня в руки к другому мужчине, – говорю как есть, правда не знаю для чего. Но Влад тут же срывается и вновь хватает. – Я толкнул? Я? – орет мне в лицо, сжимая плечи сильными руками. – Пусти и не смей прикасаться ко мне. Мы сталкиваемся глазами. Влад блуждает своими по моему лицу так хаотично, что мне сложно уловить взгляд. От него исходит жар, который несет за собой страх, презрение и что-то приносящее еще большую муку. – Ты все начал… Это ты ушел в себя и забыл обо мне и дочери, не смей винить во всем меня, – закричала, вырываясь. Я понимала, что возможно на грани истерики, или она уже случилась, но больше не могла сдерживаться. Это было выше меня. – А в какой момент ты забыла обо мне, Лида? В какой, блядь, момент? – Тебя злит, что ты перестал быть центром моей вселенной? У меня появилась дочь, и она во мне нуждалась. Не веди себя как ребенок. – А я не нуждался? – Ты мог сказать обо всем, ты мог быть рядом в самые тяжелые моменты, но ты отвернулся от меня. Оставил одну… Я плакала и хотела, чтобы ты меня просто обнял, а тебе не было дела ни до чего, ты не высыпался. Мы пришли к этому постепенно, но сначала ты разлюбил нашу дочь и плюнул на свои отцовские обязанности. – Не смей… – он угрожающе поднял палец. – Я люблю Леру. Его голос надломился, но лишь на долю секунды. – У тебя странные понятия о любви Влад, очень странные. – Зато твои идеальны. – Я всегда действовала в ответ на твои действия. – А трахаться пошла в ответ на что? – В ответ на то, что ты самоустранился. Он оглядел мое лицо и, остановив взгляд на губах, оттолкнул. – Смотреть на тебя противно, – слова вышли из его рта будто плевок. Мерзкий и гадкий. – Так не смотри, – ответила сквозь сжатые зубы. Ощутила необходимость быть от него дальше. Дернула ручку двери, но та не поддалась. – Сними блокировку, я поеду на работу на такси. – Ты поедешь на работу в моей машине, – отрезает резко. – Это не тебе решать. У меня нет времени… Не успеваю договорить, как он приближается и, схватив не сильно за шею, но внезапно напугав, шепчет на ухо: – У тебя будет время. Сегодня вечером. Мы не закончили, Лида… Мы с тобой еще ни хрена не закончили. Отпускает и сев прямо заводит машину. – Дома я с тобой разговаривать не стану. Ребенка пугать не смей, – выплевываю, поправляя прическу. – Еще как будешь, милая, – выруливает и, вклинившись в поток, добавляет: – Мама позвала на ужин. И ты будешь гребаным солнышком, заботливой и ласковой женой, а после мы оставим Леру с ней. Внутри все оборвалось. Там был ядреный коктейль из страха, жажды глотка воздуха и много всего еще. Но что преобладало, я не могла разобрать, сплошная мешанина. – Будешь отрабатывать навыки, как изящнее оставлять синяки на моем лице? – не удержалась. Внезапно щеку обожгло воспоминаниями, и из уголка правого глаза стекла слеза. Благо он сидел по левую руку от меня. Влад на моих словах сжал руль, что заскрипела кожа. – Я сожалею, – послышалось с его стороны. Но так тихо, что почти показалось. Я была уверена, что так и есть. Он не мог просить прощения… Возможно, не имел на это права, но слез стало еще больше, и губы затряслись. А еще боль стала распространяться от щеки по всему телу. – Я не должен был… Прости… Глава 15 Остаток пути мы проводим в молчании. Я так и не поняла чего хотел Влад в этот обеденный перерыв сделать. Я осталась голодна, но не ощущала голода. Я, наверное, вообще ничего не ощущала. Попытка найти оправдание своей измены провалилась. Людям сложно признавать свои ошибки, мы всего ищем причину в других. И не находим только потому, что причина в нас самих. Я молчала почти три года. Мирилась с тем, что мой муж был холоден, отдален от нас с дочкой. В какой-то момент я не видела этого, потому что была уставшей. Лера болела. Но потом? Потом стало полегче. А я молчала. Я боялась скандала. Я боялась говорить громко. Этот страх приклеен ко мне. И мне тяжело от него избавиться. Он сыграл злую шутку. И все же я пошла в тот номер. Чего я ждала, признаваясь мужу? Выуживаю правду изнутри. Я так хорошо закамуфлировала ее, что не отличить. Но кое-что я могу сказать. Я искала утешения. И я виновата в том, что нашла его в не самом лучшем ключе. Обрела ли я его? О да, прибавив к хаосу еще больше ужаса. Я была уверена, что не буду сожалеть. Но этот момент открыл многие двери, которые я также спрятала. Дверь, за которой были чувства к Владу. Дверь, скрывавшую былую надежду, дающую шанс нам. Чего я жду? Ничего. Сейчас не жду ничего. Моя измена – точка невозврата. Все, что будет дальше, разрушит нас, и мы должны это пройти, чтобы понять – дороги обратно нет и не будет. – К маме приедем к семи, поэтому будь готова к половине, – говорит Влад, не поворачивая головы, когда останавливается на парковке возле моего офиса. – Если твоя мама начнет задавать вопросы, я на них отвечу, – отвечаю так как и планирую сделать. – Разумеется. И если вопрос прозвучит о том, что между нами происходит, ты скажешь, что у нас все хорошо. – Почему? Почему я должна так говорить? Разве ничего не ясно между нами? – Потому что мы не поговорили Лида, – повышает голос и говорит грубо. Отворачиваюсь и отметаю все мысли о том, что он подразумевает под этим всем. Что может изменить этот разговор. У нас одна дорога. Тут нет места надежды – Зачем ты приехал сегодня? – Поговорить. Но увидел тебя, и все полетело к чертям, – в его голосе злость и ее очень много. – Неужели? – усмехаюсь, но не для издевки.