Всё хирел я и бледнел. Только вылечили вскоре Мои хвори Крым и море. Тут я зубы показал — Плавал, бегал, хохотал, Жрал черешенку от пуза, Ну а к осени – арбузы. Если папа нежный гений, Если мама – свет Вселенной, То тогда в душе, конечно, Много неги вдохновенной. Только злые силы рано Разлучили меня с мамой. С той поры осталась рана, Привкус боли постоянной. Дед мой, доктор Мозес Шимес, Многогранный, словно цимес, Бритишам лечил гастрит В практисе на Риджент-стрит. Знал двенадцать языков Был из тихих мудрецов. Бабушка плела ботинки, Я веселые картинки Черной тушью рисовал И в журнал их посылал. Был студентом в древней Праге, Жил в загадочном овраге. Там под самым Вышеградом Проползал я тихим гадом. И, тоскуя по Москве, Пил я пиво в «Чешском льве». Вспять на Родину – торчать, Тусоваться и крепчать. Я в жару и на морозе Пребывал в галлюцинозе. Мы с веселыми дружками Стали тайными божками, Расцвело у нас сознанье В скрытых безднах мирозданья. В пелене ночей и утр Написали двадцать сутр, Чтобы в них монахи мысли Как пчела в меду повисли. В роскоши почти что царской Жил на вилле я швейцарской, Меж фазанов я гулял, Хвост павлиний распускал. И взбирался на Юнгфрау Вместе с юной гибкой фрау. Я в готическом Нью-Йорке На окне раздвинул шторки И увидел – шесть, шесть, шесть, Где тут совесть, ум и честь? На веселом на Цейлоне Видел я вора в законе, Он под пальмою сидел, Просветлялся и потел.