Присутствующие при разговоре все разом засмеялись. – Вот и я о том же! Жить под Владимиром – пуще неволи, да и смех один! – весело заключил Ипат Иванович. * * * Лукомльский и друцкий князья величаво восседали на своих жеребцах, оглядывая затопившее площадь войско. Друцкий князь вспорхнул в седло легко и невесомо, словно пушинка. Грузный Василий Всеславич долго и неловко вскарабкивался на коня при помощи своих дворских: один вставлял ногу в стремя, другой плечом и руками подпирал княжий зад. Утвердившись в седле, Василий Всеславич оттолкнул своих конюших, гордо вздернув вверх голову, сквозь прищур подслеповатых глаз обозревая собравшихся на площади воев объединённой друцко-лукомльской рати. Хоть народу и собралось много, но шибко грозной силой они не выглядели. Если первые, окаймляющие войско со всех сторон ряды дружинников, облачённых в кольчуги, в шлемах, со щитами, мечами, сулицами и луками, внушали уважение, то видневшаяся за их спинами безликая масса наспех собранного мужичья – с дубьём, рогатинами, в лаптях да в драных сермягах – производила на князей не самое приятное впечатление. Тем более что поставили они всё это мужичьё в строй, вовсе не спрашивая на то их согласия. Возражать против княжеско-боярских дружин городские ремесленники в открытую не осмелились и сейчас за это расплачивались в полной мере, построившись вкривь и вкось нестройной толпой. «Им ли сокрушать смоленскую рать?!» – подумал Василий Всеславич, отчего непроизвольно поёжился. Но теперь пойти на попятную без потери лица князю было бы невозможно. Еще вчера в гриднице он во всеуслышание объявил боярам, что смоленские судовые рати уже высадились на берегу реки Усвейка и теперь движутся к Лукомлю. Слава богу, что столица княжества стоит на берегу озера, поодаль от торных речных путей. Завтра враг уже будет на расстоянии поприща от столицы удела, а потому Владимира не след ждать, надо собраться всеми силами, выйти в поле и обратить смолян в бегство! Друцкий князь Борис Давыдович, казалось, вообще ни на что не обращал внимания. По его лицу бродила от выпитого накануне и сегодня с утра хмельная улыбка. Лукомльский князь не знал о том, что друцкий волхв ещё перед отъездом из княжества предсказал Борису Давыдовичу победу над смоленскими крестоносцами: «Смелый победит там, где робкий проиграет». Это пророчество старого волхва окончательно успокоило и уверило друцкого князя в его собственных силах. А бражничал он только затем, чтобы придать себе смелости, всё прямо как по предписанию Вышних сил! Глянув на родича с толикой пренебрежения, Василий Всеславич властно махнул рукой. За его спиной сразу загремели барабаны, засопели дудки, вверх взмылись княжеские стяги с изображениями Спасителя и херувимов. Всадники со стягами выехали вперёд, а всё собравшееся на площади войско потянулось вслед за ними к городским воротам. Здоровых мужчин в Лукомле не осталось, поэтому провожали войско князей всё больше бабы, старики, калеки да многочисленная ребятня, оккупировавшая валы частокола, обрамляющего вал. Женщины слёзно причитали, висли на шеях у мужиков, нарушая походный порядок и тормозя всё войско. Городские ополченцы совсем не горели желанием воевать с кем бы то ни было, тем более с войсками смоленского князя, походя громившими всех подряд. А потому во время шествия по городским улицам мужики то и дело воровато озирались по сторонам, прикидывая, в какой бы переулок сподручней свернуть и под каким бы кустом незаметно затихариться. Но удрать не получалось. Боярско-княжеская конница, скачущая по краям огромной пешей колонны, неусыпно стерегла свою пехоту. У ворот возникла неизбежная при такой организации войск сутолока. Толкаясь, мужики оттаптывали друг другу ноги, многие за ворота вышли и вовсе без обуви. Дружинники зло покрикивали: – Шевелись, лапотники! Стадо баранов и то умней вас! А утром следующего дня, с первыми лучами зари, оба войска сошлись. Передовой конный отряд князей встретился с таким же точно конным отрядом Владимира прямо на вершине холма. Бой был короткий, но десяток конников князья-союзники в этой сшибке разом потеряли. Друцкий и лукомльский князья слышали странные хлопки, видели дымные облачка и валящиеся из сёдел тела своих дружинников. Воев у Владимира было поменьше, чем у князей, но наступали они плотным строем, выставив перед собой копья в прорези щитов, шли молча. Рать же князей-союзников являла собой полный контраст смолянам – бежали пешцы по полю вразброд, при этом мужики кричали, не жалея глоток. По левую руку от этой толпы шла конница друцкого князя, по правую – лукомльского. Разящим дождём из стрел встретили смоленские лучники союзное войско. Дружинники, укрывшись щитами, пригнулись к лошадиным гривам и понеслись дальше, а друцко-лукомльские городские полки вмиг растеряли весь свой напор. И тут из загородившихся щитами смолян, из чрева их крайних колонн, словно из кротовьих нор, выкатились трубы на колёсах и, сотрясая воздух, жахнули визжащим железом по накатывающей коннице. Ещё не рассеялся дым, как в удельную конницу с копьями наперевес, с мечами и пистолями в руках врезались смоленские всадники. А друцко-лукомльские пешцы сгоряча влетели на железные жала смоленских копейщиков, резко, чуть ли не бегом, двинувшихся вперёд. Недолго гудело поле боя. Дружинники ещё резались какое-то время, но силы были не равны, вернее говоря, они стали таковыми, когда развеялся дым, и все узрели многие десятки тел лукомльских и друцких дружинников, истерзанных картечью. Городские же рати стали просто разбегаться – кто утёк в лес, кто переправился вброд через соседнюю мелкую речушку. Освободившиеся от противника смоленские пешцы помогли своей коннице локализовать и ликвидировать последние очаги сопротивления развеянных по полю союзных дружин. Многие из этих окружённых дружинников остались живы лишь благодаря окрику сотника Малытя: – Буде драться! Ослепли, что ли, князей ваших нет. С кем вы теперь и за что воюете? Дружинники оглянулись по сторонам – и правда! Ненадолго задумались, а потом стали обречённо бросать копья и мечи. Лукомльский князь погиб, а друцкий оказался куда проворнее своего незадачливого родственника и с частью дружины сумел уйти по лесным тропам. Вскоре Борис Давыдович объявился в своей столице целым и невредимым. – Бронислав! Злыдарь! – восседая на коне, запачканном чьей-то чужой кровью, подозвал я к себе своих полководцев. – Вяжите пленных, каждый своих: пехотинцы – пешцев, ратьеры – дружинников! Порубиться в сегодняшней сече тоже пришлось, хотя желания принимать непосредственное участие во всём этом действе у меня совсем не было. Но всё же имидж князя, предводителя и воителя, надо хоть иногда поддерживать. Хорошо хоть то, что сейчас не времена Вещего Олега, когда все князья в обязательном порядке воевали вместе со своими дружинами. В этом плане русские князья уже успели себе выбить немалые послабления, чем я вовсю и пользовался. Мои военачальники такое поведение их государя вполне понимали и одобряли. Ведь не кто иной, как их же собственный князь долго и упорно объяснял им место и роль командующего на поле боя. Поэтому все они давно уяснили для себя, что воевода должен прежде всего управлять войском, а не ратиться в первых рядах вместе с рядовыми воями. Для наглядного всем урока помог один случай, как одного не в меру драчливого ротного перевели временно в рядовые, так как во время боя он вёл себя не как командир, а как обычный ратник, теряя все нити управления своим подразделением. С колоннами пленных мы медленно побрели к Лукомлю, прямо к городским воротам. Там нас уже встречала коленопреклонённая делегация местных жителей во главе с лукомльским клиросом. Не успел Борис Давыдович вернуться в свою столицу, седмица не прошла, как узнал, что по реке Усвейка судовая рать Владимира идёт к Друцку. Потом немного успокоился, когда ему донесли, что свои огромные ладьи смоленский князь стал волоком перетаскивать не на реку Друть, а на соседний исток реки Бобр. Но радовался, как вскоре выяснилось, князь преждевременно – к Друцку направилась конная дружина Владимира. Второй раз искушать судьбу Борис Давыдович не рискнул, сразу засобирался в путь-дорогу, в Волынское княжество. – Бросаешь нас, князь? – к друцкому князю пришёл растерянный посадник Дивей Баташевич. – Ты тут, Дивей, сам уж как-нибудь боронись, – отводя глаза в сторону, ответил боярину Борис. – А я пойду к волынским князьям Романовичам, может, подсобят мне с ратной силой. – Как же я один-то супротив Владимира устою? Назад токмо половина городового полка вернулась, остальные либо погибли, либо полонены смоленским воинством. – А я, посадник, что могу сделать, дожидаться, пока меня Владимир, как татя, на заборе повесит? Романовичи могут нам помочь, ведь они супротив покойного Изяслава Мстиславича воевали, и сейчас у них пря с Михаилом Черниговским продолжается. Поэтому сказано тебе: боронись сам! – Да как же я сделаю это? Друцк, чай, не Полоцк. Полоцк не устоял, а нам и подавно… – Запрись в городе и жди! Владимир идёт сюда без пешцев, только с дружиной. Труб, этих адовых «пушак», тоже у него нет. Потому надолго он тут не задержится! Он, верно, поспешает к Логойску, или Минску, или, не знаю, куда там его черти несут. – Запалит Владимир Друцк. – Не боись, Дивей Баташевич, на дворе, чай, не лето, выдюжите как-нибудь… – Если всё так ладно, князь, по твоим словам, зачем нас покидаешь? Борис Давыдович, может, одумаешься, останешься в городе, без тебя горожане долго не навоюют. – Своего слова я не порушу! – выпятив грудь, заявил друцкий князь с таким воинственным видом, будто собрался с ворогом биться до последней капли крови. – Господь нам поможет! С тем разговор в тереме и закончился. Горожане провожали своего князя злыми взглядами и не менее язвительными словами: – Втравил нас в котору с Владимиром, а теперь – словно заяц в кусты. – С виду храбрый, а на деле квашнёй оказался. – Половина наших мужиков из-за энтого аспида сгинула, а теперь он хочет, чтобы вместо него бабы на стенах ратились! С остатками вернувшихся из-под Лукомля войск заперся посадник в Друцке и стал высматривать Владимира. Смоленский князь долго себя ждать не заставил, уже на следующий день под стенами Друцка появились конные разъезды смолян, а вскоре и вся дружина заявилась. Лезть на валы и приступом брать город они не спешили. К воротам подъехало четверо конных, в коих посадник узнал пропавших под Лукомлем друцких бояр. Возглавлял их Гордей Антипович – из знатного боярского рода. Боярин у самых ворот осадил коня и, сложив руки у рта, громко прокричал воротным стражам, чтобы звали посадника. Дивей Баташевич даже обрадовался появлению местных бояр. Уж коли они живы-здоровы, то и у него есть шанс выбраться живым из этого переплёта, в который их затянул Борис Давыдович. Над частоколом появилась фигура посадника в шеломе, перегнувшись через колья, он громко спросил: – Почто меня кличешь, Гордей Антипович? – Посадник старался держаться с достоинством, потому как знал, что глядели на него и слушали их разговор с валов горожане. – И тебе здравствовать, Дивей Баташевич! – ответил переметчик. – Послан я к вам нашим государем Владимиром Изяславичем! – Ха! – усмехнулся посадник. – Ну так и говори давай, с каким делом тебя к нам твой государь послал? – Наш это теперь государь, Дивей Баташевич! – С какой это радости? Гордей Антипович промолчал, с показной брезгливостью во взгляде осматривая валы. – Ров у тебя зарос, посадник, да и частокол подгнил. – То дело теперь не твоё, Гордей Антипович, раз у тебя теперь новый господин, а друцкого князя Бориса Давыдовича и верных ему людей. Ещё раз спрашиваю у тебя, боярин, сказывай, с чем пришёл, или уматывай отседова! – Неприветлив ты, посадник, ну да ладно, некогда с тобой лясы точить! – улыбнулся Гордей, а потом, резко посерьёзнев и прочистив горло, громко прокричал: – Вот слова нашего государя: «Ежели через час ворота не отворите и не примете честь по чести своего нового князя, то град сей непокорный будет взят приступом, а его выживших жителей, всех как одного, уведут в рабских ошейниках в далёкие дали. Но государь наш милостив, если добром его примете, то он зла ни над кем не сотворит, наоборот, полонённых под Лукомлем дручан вернёт их родичам!» Думайте крепко. Вам на раздумья ровно час. Больше государь наш мирно стучаться в ваши ворота не будет. Вооружённые мужики долго не думали. Слезли с валов и сразу кинулись отворять ворота, не спрашивая ничьего мнения. Потом посадник наблюдал, как въезжала в город смоленская конница. Смоленский князь средь прочих своих дружинников ничем не выделялся. Даже корзно не носил, был облачён в не отличимую от прочих бронь и наддоспешник. Он сразу повелел созвать горожан на площадь перед теремом. И через своего бирюча долго рассказывал собравшемуся народу о распрекрасной жизни, что теперь у них наступит. Но слово своё князь сдержал – город не зорил, и друцкие полоняники уже к вечеру вернулись в город. До глубокой ночи князь пировал со своей дружиной, слушал угодливые речи приглашённых на пир друцких бояр. На следующий день дручане клялись в верности своему новому государю и целовали в том крест. А вечером, назначив нового наместника, смоленский князь с дружиной отправились обратно на речной волок, к своим галерам. Друцк зажил прежней жизнью, а всё случившееся бывшим посадником воспринималось, словно дурной сон. Но так продолжалось до поры до времени! Очень скоро жизнь Друцка и других новых городов Смоленской Руси начала стремительно меняться. В первые дни нашего речного рейда по рекам Бобр и Березина за бортом неторопливо проплывали принявшие нарядный вид жёлто-багровые полосы лесов. Вокруг царили благостные картины всеобщего мира и спокойствия. Но, к сожалению, идиллия, тем более иллюзорная, вечной быть не может. Так произошло и с нашим неспешным сплавом на галерах, он был прерван у города Борисов Логожского удельного княжества. За несколько километров от города в берёзовой рощице показались вооружённые всадники. Они принялись нам маячить: размахивали руками, что-то при этом громко крича. Предводителя отряда на лодке привезли на мою галеру. Несмотря на то что боярин был в тяжёлых бронях и в кольчуге, он довольно легко вскарабкался на борт. Выпрямившись, он долго и безуспешно искал среди команды взглядом смоленского князя, пока ему кормчий не указал на меня – ничем не примечательного ратника, тихо стоящего на юте и разглядывающего в подзорную трубу берег. – Здрав будь, Владимир Изяславич! – низко склонился в поклоне боярин, а его длинная русая борода едва-едва не достала до палубы. – И тебе того же, – я прошёлся и уселся в стоящее неподалёку кожаное кресло. – Кто таков? Что тебе надо? – Мы, – он вильнул взглядом в сторону берега, – бояре города Борисов. Хотим все перейти под твою руку, княже! – Хм… А как же ваш логойский князь?