– Как именно я могу оказаться полезной? Председатель сцепил руки перед собой. – Мы, как вы уже поняли, подбираем кандидатов, у каждого из которых своя, особая квалификация. Сейчас мы хотим проверить их на прочность. Так сказать, небольшие полевые учения. И тут в дело вступаете вы, Анна. У вас ведь хороший опыт: вы умеете наблюдать, как действует человек в экстремальных обстоятельствах. Вы привыкли оценивать сильные и слабые стороны людей. Вы знаете, как далеко человек может зайти, и знаете также, где он остановится. Вы обладаете уникальными навыками, которые мало у кого есть. Лесть согревала, хотя я и понимала, что это часть стратегии. Я почувствовала себя нужной и незаменимой, и это было почти неловко, потому что я видела его стратегию насквозь. Я молчала, ожидая продолжения. – Итак, мы намерены провести небольшой тест на стрессоустойчивость. Мы помещаем наших главных кандидатов в реальную ситуацию, а вы их оцениваете. Ну, кто демонстрирует лидерские качества, у кого стратегическое мышление, кто дипломат, а кто не соответствует требованиям. Я все еще не понимала, к чему он клонит. – Но что должна сделать я? Конкретно? Председатель лучезарно улыбнулся. – Ваша роль очень проста. Вы должны как бы умереть. Вот, значит, в чем состоял великий план Председателя, который он теперь развернул передо мной. Фальшивое убийство в качестве проверки на стрессоустойчивость. Все должно было происходить следующим образом: кандидатов на место в проекте RAN поместят на изолированный остров под тем предлогом, что они должны пройти первую фазу отбора, после которой их ждут групповые задания и подготовка к финальным испытаниям. Меня представят как одного из кандидатов. В команде будет врач с опытом действий в кризисных ситуациях. В первый день мы с врачом должны, выбрав время, инсценировать мою смерть (“сначала мы думали о самоубийстве, но потом решили в пользу убийства”, сказал Председатель таким тоном, что я поняла: он считает себя гибким и открытым к диалогу). Когда врач объявит о моей смерти, я перейду к наблюдению за остальными участниками со скрытой, как выразился Председатель, позиции. Моя задача – оценить, как кандидаты среагируют на мою трагическую кончину. Кто проявит инициативу, кто задумается о безопасности, кто первым выдвинет теорию о том, что произошло, и так далее. Через 48 часов эксперимент прерывают, всех забирают с острова, я оставляю руководству проекта RAN заключение по каждому из кандидатов. Все контакты осуществляются в обстановке полной конфиденциальности и через секретаря проекта RAN. – Нас главным образом интересуют ваши интуитивные оценки, – сказал Председатель. – Более глубокий анализ поведения кандидатов мы проведем позже, от вас нам требуется шестое чувство Когда Председатель закончил говорить, мне стало как-то ужасно нехорошо. – Простите, но… Вам это не кажется ненужной жестокостью? Я подумала обо всех акциях возмездия, лжеказнях и изгнаниях, которые видела в Кызылкуме; я помнила, как они действуют на тех, кто рядом. Чужая смерть всегда шок для невольных свидетелей, даже если потом окажется, что человек остался жив. Председатель с проницательным видом уставился мне за спину, словно там был написан ответ. – Анна, уверяю вас, никакой ненужной жестокости у меня и в мыслях нет. На членах группы RAN лежит огромная ответственность за множество жизней. Включать в эту группу кого-то, кто не соответствует требованиям, – вот это было бы ненужной жестокостью, и по отношению к данному человеку, и в смысле безопасности Союза. Но я, конечно, понимаю ход ваших мыслей, и вы до некоторой степени правы. Жестокость – да. Ненужная – нет. Я рад, что вы осознаете всю серьезность поручения; еще и поэтому ваши суждения столь ценны. Нам просто надо знать, кто устоит. Всем кандидатам будет оказана необходимая поддержка – психологическая экспертиза, кризисная медицина. К вам, разумеется, это тоже относится. И само собой, вас ждет разумная финансовая компенсация. Он назвал сумму, от которой у меня на миг земля ушла из-под ног. Сумма, которую я никак не смогу заработать в ближайшее время, даже если несколько раз подряд выиграю в государственной лотерее. – А кроме денег? Почему еще я должна это сделать? Председатель приветливо улыбнулся. – Да ну, Анна. Честно говоря – а что вам еще остается? Он или был виртуозным манипулятором, или ему просто повезло в ту минуту. Как бы то ни было, но его слова подействовали. Потому что все обстояло именно так: моя работа бессмысленна, в Кызылкум я не вернусь, в своей семье я чужая. А с такими деньгами, какие предложил мне Председатель, я могла бы начать все сначала. Взять отпуск на год. Поехать куда-нибудь вместе с Сири – в какое-нибудь место теплое, спокойное, где от меня не будут требовать многого, попробовать снова что-то построить, починить то, что оказалось сломано. Или можно было бы купить домик где-нибудь в спальном пригороде, домик с садом. Сири ходила бы в хорошую школу, я бы работала в местной администрации, вовремя забирала бы Сири из школы, пекла булочки, заплетала ей косы. Я снова стала бы кем-то. Частью своей собственной жизни. Мне вдруг пришло в голову, как много я потеряла за последние годы и как близка была к тому, чтобы потерять все. В горле встал ком, под веками защипало. Я сглотнула и уставилась в потолок, чтобы не расплакаться. Плакать здесь и сейчас было бы катастрофой. Словно прочитав мои мысли, Председатель мягко заговорил: – Анна, я знаю, у вас были трудные времена. Если вы сейчас согласитесь на это предложение, то вот вам мое честное слово: вам никогда больше ничего не придется делать. Только то, что вам хочется. Я продолжала разглядывать потолочные плинтусы. Они были того же цвета, что и стены, только по узкой тени под ними можно было понять, что они там есть. Председатель подождал пару секунд – не скажу ли я чего-нибудь. Потом я услышала: – И тогда мы могли бы подумать о том, чтобы забыть те… кызылкумские сложности. Настоящего расследования, насколько я помню, так и не было? Слова прозвучали легко, но меня словно ударили наотмашь. Мне следовало понимать, что эта тема всплывет, а я не приготовилась. Я попыталась взять себя в руки, прежде чем взглянуть Председателю в лицо. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, а потом все было решено. – Мне надо поговорить с домашними. – Естественно. – Сколько у меня времени на само задание? – Отплываем в конце недели. Потом – два, максимум три дня на острове. – А потом? – Потом вы составляете рапорт. – И после этого я свободна? – После этого вы свободны. Председатель поднялся. Он открыл мне дверь, и мы вместе пошли по коридору. – Ответ я жду самое позднее завтра днем. Мой секретарь свяжется с вами. Председатель взял мою ладонь, сжал так, что что-то хрустнуло, и в последний раз пристально посмотрел мне в глаза. – Я рассчитываю на вас, – сказал он. Потом развернулся и скрылся в коридоре. Я осталась стоять, глядя вслед его широкой спине. Уже входя в лифт, я сообразила, что кофе мне так и не дали. Через пару дней я встретилась с секретарем группы RAN, чтобы получить всю необходимую информацию. Секретарь оказался тощим низеньким человечком со странно выпученными глазами и таким большим носом, что казалось, секретарь вот-вот упадет ничком, вытаращив глаза. В кабинете у него было холодно и пахло табаком; я поняла, что он не соблюдает запрет и тайком курит в окно. Когда мы здоровались, он схватил мою руку с почти бессовестной силой, словно хотел оторвать ее и убежать с добычей. Секретарь объявил, что его зовут Арвид Нурдквист. – А, как когда-то кофе[4]? – сказала я, в основном чтобы что-нибудь сказать. Он уставился на меня, словно не понял, что я имела в виду. Потом ушел в дальний угол кабинета, где довольно долго ковырялся с кодовым замком большого серого шкафа, и наконец достал большую кипу документов и папок, которые и шлепнул на стол передо мной. – Все, с чем вы ознакомитесь здесь, строго конфиденциально. Документы не должны покидать этот кабинет, вам не разрешается делать записи, по крайней мере – которые можно забрать с собой. Если понадобится выйти в туалет, сначала надо убрать документы. То, что вы вынесете отсюда, вы вынесете в собственной голове, мы не можем рисковать, отпуская эти бумаги погулять на воле. – Он изобразил тощими пальцами кавычки. Взгляд обвиняющий, словно я уже каким-то непростительным образом нарушила гриф секретности. Потом потянулись долгие часы. Сначала секретарь выдал мне документы. Он показал мне морские карты, карты и зарисовки острова под названием Исола – очень маленького, затерявшегося далеко во внешнем архипелаге. Добраться туда можно было только на катере. На острове имелись всего две постройки: лодочный сарай и главное здание. Главное здание оказалось весьма примечательным строением. Внешне оно выглядело совершенно обычно: два этажа и подвал, где устроили медицинский пункт. Но дом таил в себе больше, чем казалось на первый взгляд. В стенах между комнатами были спроектированы узкие коридорчики, где мог находиться один человек, а в стенах проделаны маленькие отверстия, объяснял секретарь. Через стены можно наблюдать за тем, что происходит в доме. – Так вот почему задание поручили мне. Не нашли никого худее меня? Я хотела пошутить, но секретарь без выражения глянул на меня и продолжил разворачивать планы этажей. Мне кое-что пришло в голову. – А не проще ли установить камеры слежения, вместо того чтобы шмыгать в стенах? Секретарь покачал головой. – Когда дело касается подобных наблюдений, мы предпочитаем не оставлять документальных свидетельств. Конечно, запись можно стереть или спрятать в сейф, но можно и оставить, случайно или намеренно. А потом использовать во вред. Он указал на заштрихованный участок под подвалом. – А здесь, под медпунктом, располагается еще одно подвальное помещение: это Стратегический уровень. Именно здесь вы будете ночевать и составлять рапорты, когда умрете. В эту часть дома доступ есть только у вас и у врача. – Кто врач? Секретарь в первый раз улыбнулся. – Катерина Иванович, доктор медицинских наук и специалист по кризисной психологии из Оборонного университета. Она человек проверенный, входит в группу RAN почти с самого начала. У вас будет отличная компания. – Судя по физиономии секретаря, он питал больше доверия к ней, чем ко мне. – Дверь Стратегического уровня открывается и закрывается на кодовый замок. Код вы найдете в этом конверте. Вы и врач – единственные, кто знает код. Запомните его хорошенько. Как я уже сказал, никаких записей. – Он поднялся со стула. – Что ж, оставляю вас с вашим домашним заданием. Я вернусь за вами через несколько часов. Секретарь вышел. Я сидела, уставившись в морскую карту, карты острова, планы этажей, разложенные передо мной, и спрашивала себя, во что ввязалась. Вечером накануне отбытия я поехала к Нур и Сири, попрощаться. Дом, где жила Нур, располагался на узкой улочке, одной из старейших в Стокгольме. Квартал Улофа Пальме был едва ли не единственной частью, уцелевшей во время реноваций. На иных улицах здесь даже остались булыжники, и в глубине души я была рада, что эту часть города не сровняли с землей, хотя никогда не говорила об этом вслух. Нур вселилась в квартиру деда, когда тот вернулся в Боснию, покинувшую Союз после Балканской войны. Тогда как раз начали всерьез застраивать окраины. Экспресс туда отправлялся каждые пять минут, и жить в городе вдруг стало считаться чем-то убогим и нестатусным. Таким-то образом и возникла эта поразительная ситуация: жителями прелестных домов в старой части города стали иммигранты вроде дедушки. Теперь там жила Нур. Я вошла в подъезд и поднялась по узкой неровной лестнице. Ступеньки были истертые и слегка скошенные, как большие обмылки. Как Нур умудрялась взбираться по этим ступенькам со своим костылем, оставалось для меня загадкой. Я как всегда опоздала; Нур открыла дверь и строго глянула на меня. – Я уж не надеялась, что ты придешь, – заявила она, впуская меня в прихожую. – С чего вдруг мне не прийти? Я сняла ботинки и примостила их рядом с зимними сапожками Сири, стоящими под ее курткой. Маленькие черные сапожки с меховой оторочкой. На вид дорогие, новые. Я подумала, не спросить ли у Нур, сколько они стоили, не предложить ли заплатить за них, но так и не собралась. Нур ушла в кухню, не ответив на мой вопрос, и принялась греметь тарелками, неразборчиво при этом что-то крича. – Что? – Она уже в постели. Иди поздоровайся, пока она не уснула. Я поднялась в бывший кабинет Нур. Такие кабинеты имелись во всех квартирах, где мы жили в прошедшие годы, и мне нельзя было входить, не спросив разрешения. Теперь на двери красовалась разрисованная мелками табличка со счастливым котом и цветами, на которой Сири шаткими печатными буквами разных цветов изобразила свое имя. Я тихонько стукнула и, не дождавшись ответа, вошла. Сири лежала в постели под одеялом в синий горошек и листала книжку, которую я ей подарила, – про медведя-первоклассника. Раскиданные в кровати мягкие игрушки-зверушки тут же воззрились на меня слепыми глазами-пуговицами; над кроватью висела фотография – мы с Сири в Кызылкуме. Две одинаковые улыбки, ее длинные темные волосы перепутались с моими короткими светлыми. Когда я была там в первый раз, они с Нур прилетали навестить меня, мои обязанности тогда еще были чисто административными. Это было еще до холодов и беженцев, до всплеска насилия. Во время моих следующих поездок никаких “навестить” уже не было. И не было больше семейных фотографий. Я присела на край кровати. Дочь тут же замерла. – Почитать тебе? Она помотала головой, неотрывно глядя на меня глазами большими и напряженными, как у кошки. Поколебавшись секунду, я погладила темную челку дочери. Волосы под моими пальцами были тонкими и чуть жестковатыми. Сири на какое-то время задержала дыхание, потом подалась в мою сторону. Я приобняла ее, притянула к себе. Мы немного посидели, чуточку неудобно, но охваченные внезапной близостью, которую мне во всяком случае не хотелось разрушать. Я погладила ее щеки. Гладкие и мягкие. Детская округлость с фотографии над кроватью уже начала уходить, и в какие-то минуты уже угадывались угловатость и красота, которые разовьются у Сири-подростка. Тонкие руки лежали на одеяле, под ладонью – книжка. Младенцем Сири часто хваталась за мои пальцы, ее щека лежала у меня на груди, сердце – напротив моего сердца.