– Ты знаешь, что я снова уезжаю? Я почувствовала, как дочь опять напряглась. Ничего не сказала, но коротко кивнула. – В этот раз – всего на несколько дней, а потом я опять вернусь. А когда вернусь – никогда больше никуда не уеду. Тело Сири оставалось застывшим и напряженным, только руки нервно двигались, теребили нитку, вылезшую из пододеяльника. Я снова погладила ее по щеке. – А когда я вернусь, мы будем веселиться от души. Можно поехать на море. Хочешь? Она продолжала молчать. Я слышала, что мой голос звучит с натужной легкостью и фальшиво. Почему она должна хотеть поехать на море со мной? Она едва меня знает. – Ладно, спи, увидимся через пару дней. Доброй ночи, мой грибочек, сладких снов. Я забрала у нее книжку, подоткнула одеяло, поцеловала в щеку и погасила свет. Сири лежала на спине, но лицо повернула к стенке. Очертания ее худенького тела едва виднелись под похожим на сверток одеялом. Уже выходя, я наконец услышала ее голос: – Мама! – Да, милая? – Ты вернешься? Я немного помедлила с ответом. – Ну конечно, вернусь. Спи, малыш. Спускаясь по ступенькам, я чувствовала на подбородке что-то щекотное, и лишь подняв руку, чтобы вытереть подбородок, я поняла, что это мои собственные слезы. В гостиной я на минуту остановилась. Старым ощущался не только дом; само обитание Нур где-либо казалось осколком старого мира. Когда я была маленькой, она обставляла свое жилище мебелью из “Икеи” и “Хеллерау”, в соответствии с рекомендациями партии, но с годами ее энтузиазм по отношению к партии угасал, и дом все больше походил на дедушкин. Фотографии старых родственников вместо изображений партийных лидеров, восточные коврики на полу, старые книги на полках. И не только там – пыльные книги были везде. Нур рассказывала, что когда дедушка в 1970-е годы приехал сюда из Боснии, страна еще была частью Югославии, а иностранцы здесь были не в диковинку. Теперь их почти не стало. Большинство приезжих покинули прибалтийские районы после Берлинской революции 1989 года, когда диссиденты перед аннексией попытались разрушить стену между ГДР и ФРГ. Нур и ее дом были в современном мире вымирающим видом. Я даже радовалась, что Нур и ее дом случились в жизни Сири, даже если в будущем этот опыт станет для нее проблемой. На кухне я села у стола. Нур, повернувшись ко мне спиной, продолжала мыть посуду. Внезапно она опустила руки и застыла, все еще спиной ко мне. – Ты знаешь, она интересуется, чем ты занимаешься. – В каком смысле? – Почему ты все время исчезаешь. Я почувствовала, как паника набухает в груди, что я вот-вот начну защищаться. С минуту я молчала. А потом сказала: – У нее ведь есть ты. Нур обернулась. Под глазами у нее залегли темные тени. Я вдруг осознала, что в этом году ей будет семьдесят. Мне она всегда казалась бессмертной, существом вне времени. Нур испытующе посмотрела на меня, потом повернулась к шкафчику, достала две рюмки и бутылку водки, села напротив, поставила рюмки, налила в обе. Долго смотрела на меня, словно пытаясь определить, способна ли я понять то, о чем она собирается сказать. – Не сердись, – начала наконец Нур. – На что? – На то, о чем я сейчас спрошу. – Зависит от того, о чем ты спросишь. – Не отшучивайся, я серьезно. – Она не спускала с меня глаз. – Ладно. Спрашивай. Нур подняла рюмку, торопливо глотнула, снова поставила. – Я хочу знать: ты вернешься? – Меня не будет два-три дня, а потом… Нур яростно затрясла головой. – Нет-нет, я не об этом. Я хочу знать: ты вернешься? Я в ответ смотрела на нее не отрываясь, пока она не перевела взгляд на темное окно. Обе мы долго молчали. Нур наконец снова заговорила тихим голосом: – Там наверху спит маленькая девочка, которая не знает, есть ли у нее мама. И хоть она ничего не говорит, для нее это тяжкий груз. Ты, может, и не замечаешь, но я-то все вижу. – У нее же есть ты, – повторила я невыразительно, словно мантру. Нур упрямо смотрела в окно. – Но ты сама знаешь – я ей не мама. Я твоя мама. А еще я хочу знать… – Она замолчала на середине фразы, словно у нее комок встал в горле. – Знать что? – Хочу знать, вернешься ли ты. Хочешь ли ты жить. Слеза покатилась по щеке Нур, и она ее не стерла. – Моя девочка, – тихо сказала Нур, все еще не глядя на меня. Я не поняла, говорит ли она обо мне или о Сири. Я одним глотком осушила рюмку. Пульс стучал в ушах. Поднявшись, я подошла к Нур, которая так и сидела, глядя в окно. Я крепко поцеловала ее в голову, туда, где начала прорастать незакрашенная седина, и было похоже, что она в парике. – Увидимся через несколько дней, Нур. Я вышла в прихожую, поскорее оделась, сбежала вниз по лестнице и дальше, на улицу, где меня вырвало в урну. На следующее утро я уехала еще до рассвета. Такси причалило к тротуару. Мелкие снежинки плясали в воздухе, пока шофер, пыхтя, грузил мои сумки в багажник. Я боролась с желанием повернуться и сфотографировать дом, словно собиралась уезжать очень, очень надолго. Водитель вырулил из города и отвез меня в порт, к большой промышленной пристани. Какое-то время он кружил между контейнерами и складами и наконец остановился перед пирсом с запертыми воротами. Вытащив из багажника мои сумки, он поставил их на землю, но прежде чем я успела спросить, должна ли я заплатить или расписаться в квитанции, он запрыгнул в машину и уехал. Я стояла в одиночестве, соображая, куда идти, и тут увидела, что ко мне с той стороны ворот направляется человек в форме. Человек молча отпер висячий замок, скреплявший толстые цепи на воротах, и впустил меня. Оглядевшись, я увидела на одном из столбов камеру наблюдения – видимо, благодаря ей мое появление и не прошло незамеченным. Белый снежок ложился на землю тонким слоем – как сахарная пудра, и когда мы пошли по пирсу, я обернулась и посмотрела на свои следы. Снова начался снегопад. В дальнем конце пирса виднелся серый катер, по виду армейский, а на причале я узнала тощий силуэт секретаря. Женщина рядом с ним, как я поняла, и была врачом Катериной Иванович. Она оказалась моложе меня, моложе, чем я ожидала; светлые волосы стянуты в простой узел, темные, как горошины перца, глаза на открытом лице, практичный спортивный стиль, с плеча свисает рюкзак из водоотталкивающей ткани. Несмотря на промозглое утро и мутный рассвет, женщина выглядела бодрой – пионервожатая на пути к приключениям в шхерах. Я еще острее ощутила свои помятости после сна и морщины. Когда я представилась, женщина решительно пожала мне руку. – Здравствуйте, Анна. Я – Катерина. Зовите меня Катя. Мы пожали друг другу руки, и она взглянула мне прямо в глаза; по тому, как она повторила мое имя, когда я представилась, я поняла: она привыкла быстро располагать людей к себе. Несколько масонское приветствие врача, психолога и священника. Интересно, на какой крючок они ее поймали, почему она согласилась на это задание? Секретарь щелчком отправил окурок в воду и плотнее запахнулся в свое серое пальто. – Ну, пора отплывать. Подробности – во время переправы. Она займет пару часов, так что предлагаю побыстрее отправиться в путь. На катере оказалось две каюты. Кают-компания с прикрученными к стене диванами коричневой кожи, а перед ней – спальня с узкими койками одна над другой. Секретарь сделал приглашающий жест, и мы с Катей, усевшись рядом на диване, согласились выпить кофе из прикрученного к стене автомата. Кофе был как будто жженый, со странным послевкусием; казалось, что из тонких стаканчиков кофе надо выпить быстро, чтобы он не успел вытечь. Но это все же был кофе, и горячий. Я слишком быстро сделала слишком большой глоток и обожгла язык. Секретарь дул на кофе тонкими губами, словно пытался извлечь звук из странно деформированной флейты Пана. Потом он поставил стаканчик и заговорил. – Думаю, стоит напомнить основные принципы вашей совместной работы на острове. Должно произойти следующее: вас, Анна, представят как одного из кандидатов на место в группе RAN. Катю же представят именно как врача, как того, кто присутствует на острове на случай, если кто-нибудь, скажем, заболеет или если произойдет несчастный случай. Присутствием врача также объясняется наличие медпункта в подвале – это та первая помощь, на которую можно рассчитывать на острове, поскольку связаться с большой землей получится не сразу. Мы ведь не хотим выглядеть безответственными. – Секретарь словно не понимал, какой насмешкой звучат его слова. – Проверка на стрессоустойчивость будет продолжаться сорок восемь часов. В ночь с сегодня на завтра вам, Анна, предстоит “умереть”. – Секретарь изобразил в воздухе кавычки. – Катя даст вам снотворное и введет расслабляющее мускулатуру средство, вы не сможете пошевелиться даже рефлекторно. А потом вы, Катя, “установите”, что имело место “убийство”… – Он даже не дал себе труда опустить руки между словами. – …И приведете одного из кандидатов, который увидит труп. Мы проследим, чтобы свидетель получил наркотик и не вполне осознавал происходящее. Потом Анну отправляют в морозильную камеру при медпункте – так, чтобы ее не успел осмотреть кто-нибудь еще. Камеру запирают, код замка знает только Катя. Когда закончится действие медикаментов, вы, Анна, сможете самостоятельно открыть камеру изнутри и проникнуть и в медпункт, и на Стратегический этаж – через отверстие в полу камеры. Потом начинается внимательное наблюдение и оценка. По окончании эксперимента мы прибываем на остров, забираем участников, забираем вас, и уже на обратном пути участники узнают, в чем именно принимали участие; о них позаботится наша команда. Вы, Анна, составляете короткий рапорт и рекомендуете нам своего кандидата. Вопросы есть? Прежде чем открыть рот, я кашлянула, боясь, что мой голос после долгой речи секретаря прозвучит хрипло; одновременно я раздумывала, насколько искренней могу быть. Секретарь – не Председатель, не тот уровень власти, хотя он, скорее всего, докладывает Председателю обо всем напрямую. Наверное, я все же могу позволить себе несколько заковыристых вопросов. – Вы прибудете только через сорок восемь часов, независимо от того, что произойдет? – Да. – А что, если кто-нибудь не справится? Сломается? Секретарь вопросительно посмотрел на Катю, и она заговорила: – Решений может быть множество, так что беспокоиться не о чем. – Например? Катя помедлила с ответом. – В первую очередь – медицинские решения. – Значит, если кто-то окажется на грани срыва, вы просто будете пичкать его наркотиками до окончания эксперимента? Катя, как это соотносится с вашей врачебной этикой? Кате как будто стало неловко – на переносице между темными глазами обозначилась морщинка. – Этот момент, конечно, можно обсудить, но сейчас есть очень хорошие, эффективные транквилизаторы, их применяют в кризисных ситуациях. Если я правильно понимаю, вы познакомились с подобными средствами в кызылкумских командировках? Вопрос был задан легким тоном, но я все равно ощутила дурноту. Катя явно знала обо мне больше, чем я о ней. Я решила, что меня это не касается, и пожала плечами. – Не я несу медицинскую ответственность, так что предоставляю решение этого вопроса вам. – Отлично, – воскликнул секретарь. – Ваше сотрудничество – залог того, что эксперимент не провалится.