– Если я начну кричать, то кто-нибудь это услышит, – выдавил он сквозь сжатые зубы. – Очень мило с твоей стороны, что ты думаешь так же. – Архитектор повернулся к Мартину, наблюдавшему всю эту сцену, которая явно мучила его. – Неважно, что сейчас произойдет – в конце концов, нам нужен этот дрон. Лично я думаю, что он блефует, но мы должны быть уверены. Мартин кивнул и задрожал: – Послушай, но мы же не можем Йону вот так просто… я имею в виду, он же еще ребенок. Я никогда не смогу снова смотреть в зеркало, если… Земан прервал его нервным жестом: – В конце концов, ты получишь этот дрон. И вообще все, что у него есть из техники. Когда это будет нашим, мы будем в безопасности. – Земан дал сигнал рукой водителю бетономешалки. – Хорошо, – продолжил он, – что Йона пару раз засветился своим поведением и отсутствием дисциплины. А молодые люди иногда исчезают бесследно. В любом случае, его никто не найдет. Осознание того, что сейчас может сделать Земан, разбудило в Йоне новые силы. Он упал на землю, ударил Эриха ногой, крикнул, прося помощи, но звук мотора машины заглушил его голос. Да, возможно скоро появятся люди, у которых возникнут вопросы, почему на стройке в ночное время велись работы. Или не появятся. Такое случалось время от времени, и студентов, которые жили здесь, не смутил бы небольшой шум на таком далеком расстоянии. В то время пока Йона со все ослабевающими силами пытался бороться с Эрихом, остальные трое подняли тело ректора и поднесли его к краю котлована. – Просто бросить? – спросил Мартин глухим голосом. – Для начала – да, – ответил Земан. – Это не играет никакой роли, ему больно точно не будет. Если мы не попадем в цель, то кто-нибудь спустится и поправит это. Но они попали. Йона был убежден в этом, эту картину он никогда не забудет. Изогнутый труп, застывший, как будто он был из камня, падающий на глубину в три-четыре метра на постепенно застывающий бетон. Он постепенно утонул в нем, не до конца, а только наполовину. Этот вид будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Даже если все обстоятельства указывали на то, что через пару минут все закончится. Нужно было что-то делать, что-то говорить… – Я сделал фото Шраттера, – выпалил Йона, когда Эрих поднял его на ноги, несмотря на все его сопротивление. – На нем видны холодильник, немного обстановки подвала Мартина, лицо Шраттера и, кроме того, ясно видна рана на голове ректора. Земан кивнул Эриху: – Поищи его телефон. – Он не у меня. – Йона собрал все силы, чтобы не было заметно его паники. Триумф, надменность – это было единственное, что могло бы в достаточной степени смутить его противника, чтобы еще раз подумать о том, насколько умным было то, что в суде нужно отвечать еще и за второго мертвеца. Эрих обшарил Йону, поискал в карманах брюк и куртки. – Я же говорю, что телефон не со мной, – объяснил Йона. – Но фото я действительно сделал. И опубликовал его. – В смысле опубликовал? – Глаза Земана превратились в узкие щелочки. – На Фэйсбуке. – Нужно было самому себе дать пощечину за то, что он в действительности не подумал об этом, пока еще было время. – Я выставил фото онлайн и написал пару поясняющих слов. Неважно, что вы сделаете. За последний час ее посмотрело уже, наверное, около пятисот человек или даже больше. Взгляды Йоны и Земана пересеклись. Он знал, что ему не следовало показывать сейчас свой страх и свою неуверенность, иначе архитектор увидит, что он лжет. На заднем плане Мартин уже почти согнулся от свалившейся на него информации, но Земан был сделан совсем из другого теста. Один его кивок, и руки Йоны были освобождены. Но они так онемели, что Йона едва мог шевелить ими. В следующий момент Земан с силой ударил его в лицо кулаком так, что Йона упал на землю. – Ты глупый, маленький мерзавец. – Его голос стал тихим, почти спокойным. – Если ты думаешь, что тебя это спасет, то ты жестоко ошибаешься. – Он снова поднял Йону на ноги. – Ты хочешь, чтобы мы попались? Вполне возможно, что ты это сделал. Но я клянусь тебе: ты не сможешь насладиться этим спектаклем, так как тебя здесь больше не будет. Земан схватил Йону и в гневе швырнул его к краю котлована с такой силой, какую тот от него никак не ожидал. Йона полетел спиной вниз, пытаясь в полете повернуться и защитить свою голову. Столкновение с землей было неожиданным. Оно выдавило весь воздух из легких Йоны. Оглушенный ударом, он обнаружил, что приземлился в липкой, вязкой массе, которая начала постепенно застывать вокруг него. Она прилипала к нему, как зыбучий песок. Йона при падении не пострадал, по крайней мере, он не чувствовал боли – только всеобъемлющий страх. Попытка поднять голову не удалась, правая половина тела накрепко прилипла к бетону, и он не мог опереться на руку, так как сразу же проваливался еще глубже. Прямо перед его глазами в воздухе парила левая рука Шраттера и источала холод. Этот вид только удвоил панику Йоны. Он боролся всеми силами, чтобы освободить хотя бы части тела, и ему наконец удалось пошевелить ногой. Поднять ее хотя бы немного. В следующий момент что-то тяжелое и теплое упало на него сверху. Оно покрыло ноги, живот, правую руку, поползло через его грудь к шее. Отверстие постепенно заливали бетоном. Йона прекратил сопротивляться. Он был слишком умным, чтобы не понимать, что все закончилось. Его глаза устремились к небу, где голубым цветом мерцала темнота. Он чувствовал, как бетон достиг его подбородка. Еще чуть-чуть, и он накроет его лицо. Оставшееся – дело нескольких минут… И его якобы гениальный ум угаснет. И все остальное тоже. Его мечты, его желания, все его чувства. К родителям, к друзьям. К Марлен. Вот сейчас. Он крепко сжал губы и веки. Будет ужасно, но закончится все быстро. Йона непроизвольно задержал дыхание, хотя уже обещал себе не делать этого: не стоило ничего откладывать без лишней необходимости. Густая масса накрыла наконец все. Йона слышал, как бешено бьется его сердце. Он задержал воздух и все же попробовал еще раз освободиться, как только воздуха стало не хватать. Затем что-то дернуло его – с гораздо большей силой, чем он смог бы это сделать сам. Кто-то потянул его за плечи, что-то надавило на спину и привело его в вертикальное положение. Кто-то стирал бетон с его лица и рта, который он наконец открыл, чтобы вдохнуть воздух, и это получилось. Воздух, это был воздух. Снова кто-то провел рукой по его лицу, на этот раз бетон убирали с глаз. Все происходило в полной тишине. Он не слышал ни голосов вокруг себя, ни шума двигателя машины – ничего, кроме своего бьющегося сердца, которое доказывало, что он жив, все еще жив. Неужели мужчины передумали? Неужели Земан опомнился или победила совесть Мартина? Йоне не удавалось открыть глаза, и где-то в голове всплыло воспоминание о том, что цементные смеси не должны попадать в глаза, даже небольшие брызги… Он еще крепче сжал веки, с благодарностью думая о том, что масса была слишком густая для того, чтобы попасть в глаза. Затем ему под мышки просунули ремень. Кто-то подтолкнул его вперед, стал производить вокруг него какие-то действия. Затем Йона почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Его поднимали вверх. Наверху Йону подхватили руки, помогли встать ему на землю, сняли с него ремень. Поддержали его. Тело Йоны как будто только этого и ждало, так как его колени тут же подкосились. Он стал падать в этом беззвучном и темном мире. Он почувствовал, как его поймали и уложили на землю. Йона думал про Элануса. Он так долго работал над прибором, который мог бы видеть и слышать за него в тех местах, куда Йона не мог попасть сам. А сейчас он сам очень хотел бы ничего не видеть и не слышать. 38 Йона проснулся, не понимая, сколько сейчас времени. Он не знал, как долго был без сознания – пару часов или пару дней, – и смутно ощущал, что случилось что-то плохое. Капля за каплей воспоминания возвращались к Йоне. Подвал. Экскаватор. Его телефон, который, вибрируя, выпал у него из рук и… о боже, замороженное тело Шраттера, холодильник… Капли воспоминаний превращались в стремительный поток, приносящий с собой картины котлована и ощущения того, как его тело обволакивал жидкий бетон. Руки Йоны непроизвольно потянулись к глазам. Все в порядке, ничего не склеилось. В общем, можно рискнуть открыть глаза. Или нет? Он осторожно начал вращать глазами, не открывая их. Боли не было. А что, если он откроет их сейчас, а все вокруг останется черным? Если все же что-то попало в глаза, что отняло у него зрение? Но далее оттягивать этот момент тоже было нельзя. Йона сделал глубокий вдох и выдох, затем приоткрыл глаза и посмотрел сквозь ресницы. Свет. Свет – это хорошо. Свет – это очень даже замечательно. Это означало, что серьезно он не пострадал. Когда Йона впервые по-настоящему открыл глаза, то понял, что находился в больнице. Он ухватился за трапецию, которая висела над его кроватью, подтянулся вверх и сел. Он почувствовал боль в руках, в бедрах, в голове. Голова слегка кружилась. Но это все же было терпимо. Как и катетер, который ему поставили в вену правой руки. Мешочек для капельницы с бледно-желтой жидкостью, висевший рядом с ним на алюминиевой стойке, был наполовину полон. Йона находился один в комнате. В помещении стояла еще одна кровать, но она была свободна. Йона попытался понять, что с ним. Он немного пошевелился и почувствовал, что руки болели вплоть до лопаток. Левая часть его лица отекла и болела. И как только Йона поворачивал голову или даже просто опускал глаза, у него начинала кружиться голова и мир расплывался перед его глазами. Так что не все было в порядке. Звонок, по которому он мог вызвать обслуживающий медперсонал, находился прямо перед ним, но Йона решил еще подождать. Он просто не знал, как в данный момент обстояли дела. Было ли уже известно, что Беата Лихтенбергер вела двойную игру? Или она все еще ходила по клинике и ждала указания, чтобы ввести Йоне что-нибудь, что заставило бы его замолчать навсегда. Навряд ли… Ведь кто-то в конце концов спас его, даже, вероятно, не имея представления о том, кого спасает. Он опустился на подушку и снова закрыл глаза. Он еще узнает, что случилось. Сейчас еще рано. Когда Йона в следующий раз открыл глаза, дверь в его комнату распахнулась, и в помещение устремилась группа врачей. Во главе процессии шел высокий лысый мужчина, которому кто-то протянул планшет.