– Что-то не очень… – Так гаишника же не поставили специально! – так, как сейчас выглядит Суханов, вполне вероятно, выглядел старина Ньютон, когда пытался втолковать непонятливым учениками историю с яблоком. – Провокация! А что же еще?! Вот уже второй день Москва судачит об аварии на улице Горького. Версии самые разные – от «спецоперация КГБ» до «напился и сел за руль». Понятное дело, шефу больше нравится первая, поэтому он многозначительно отмалчивается. Но сегодня ГАИ Москвы распространила официальную информацию о происшедшем. Так что шефу пришлось высказаться по этому поводу. Правда, сделал он это как-то невыразительно – Валя Ланцева, выполняющая обязанности пресс-секретаря, подвела к нему двух затрапезного вида журналистов (кто такие? кого представляют?), и он проговорил текст, никак не стыкующийся с версией о провокации, которую за эти дни Лев Евгеньевич «по секрету» успел озвучить неоднократно. – Напротив моего дома всегда ставили сотрудника ГАИ. Когда мы подъезжаем к перекрестку, он поднимает жезл, останавливает движение, и мы спокойно поворачиваем. В тот день он тоже поднял жезл. Я это видел. Поэтому и сказал своему водителю: давай, вперед! Но я не думал, что другие водители не заметят поднятого жезла. Мы уже объехали какой-то грузовик, и вдруг страшный удар в бок! Ничего больше не помню. Только дикая, понимаешь, боль в голове. …Разговоры об аварии пошли на спад. Все последние дни я частенько ловил на себе насмешливые взгляды редакционной братии – они ждали, что накропаю очередную заметку «про Ельцина», в которой поведаю читателю о том, как коварный КГБ пытался устранить лидера и надёжу российского демократического движения. Но мне в этой истории не видятся ни злодей, ни жертва. Самое обычное ДТП, коих по Москве каждодневно случается великое множество. Да и Суханов, похоже, это воспринял как очевидное, а потому перестал изводить меня вопросами, насчет новой заметки, которую я писать и вовсе не думал. Сегодня хочу сходить на пленарное заседание Верховного Совета СССР. Давненько не посещал, хочу послушать, о чем сейчас тревожатся наши избранники. Возле подъезда меня окликает какой-то мужчина. У меня на таких глаз наметан – по всему чувствуется, не штатский. – Вы не очень торопитесь? Мне надо с вами поговорить. – Тороплюсь, но не очень. Только вы для начала представьтесь. Мужчина достает из внутреннего кармана куртки и, не раскрывая, как бы из-под полы показывает мне темно-вишневого цвета удостоверение с золотым тиснением: «Комитет Государственной Безопасности СССР». Выглядит это довольно забавно – так во времена моего студенчества спекулянты демонстрировали клиенту малогабаритный дефицит, от заграничной жвачки до сырокопченой колбасы. – О чем вы хотите поговорить? – Об аварии с Ельциным. Вон оно что! Сейчас примется взывать к моей гражданской совести и убеждать, что я должен (просто-таки обязан!) написать «объективную статью» о том, что Ельцин в тот день сам был за рулем, и к тому же выпивши, и без прав, и что он своим безрассудством поставил под удар безопасность и жизнь граждан, рядовых москвичей. Такое я переживал уже не раз. – Я хочу рассказать, как все было. – А откуда вы знаете, как все было? Вы разве там присутствовали? – Присутствовал. Практически с того момента, как машины столкнулись. – Что вы там делали?! – Павел, вы же опытный человек… – Понял. Вопрос снят. Рассказывайте. – Не так был страшен удар, как скрип тормозов и скрежет покореженных «Жигулей». Сидевший за рулем старик выскочил и давай возмущаться. То на свою машину руками показывает, то на вашу. Но когда Ельцин, наконец, сумел открыть помятую дверь и вылез наружу, тут он и вовсе онемел – стоит как вкопанный, глаза выпучил и рот беззвучно открывает, словно рыба, которую из воды вынули. А Ельцину хоть бы что! Даже не взглянул на разбитые машины – махнул рукой то ли охраннику, то ли помощнику: «Пошли, без нас разберутся!», и зашагал назад в сторону своего дома. Я, понятное дело, остался на месте – надо было посмотреть, чем все кончится. Такой порядок. А улицу паралич разбил. Из трех дорожных полос в сторону области две перегорожены столкнувшимися машинами, а крайнюю правую наглухо закупорил троллейбус. Дергается взад-вперед и никак не может протиснуться между машинами и фонарным столбом на краю тротуара. Те водители, что были недалеко и видели, как Ельцин вылезал из машины, смотрели на происшествие с терпеливым участием. Зато те, что не были очевидцами, выкрикивали всякие ругательства и время от времени жали на клаксоны. Милиция приехала, когда дело уже шло чуть ли не к самосуду. Расположение машин относительно осевой линии не оставляло сомнений в том, кто виновник дорожного происшествия. Но документы вашего водителя и упоминание имени Ельцина, видимо, возымели успокаивающее действие – молоденький лейтенант заговорил с вашим водилой участливо и без агрессии: – Ну, что ж вы так, а? Видели же, какое тут движение? Разве ж развернуться? Его напарник занялся водителем «Жигулей»: – А вы, товарищ, почему перестраиваетесь перед самым светофором? Разве не видели, что пересекаете сплошную линию? Старик непонимающе пожал плечами: – Так по этой полосе никто и не ехал, а троллейбус стоял и не двигался, вот я и решил, что… – Вы сами на дороге ничего не должны решать, за вас решают правила дорожного движения, а вы их сейчас грубо нарушили. – Это я грубо нарушил?! – казалось, от возмущения старик сейчас снова потеряет дар речи. – Конечно, это я стою поперек дороги! – А чему вы так удивляетесь? – милиционер перелистал документы и, что-то в них высмотрев, вдруг сменил гнев на милость. – Нет, конечно, ваша вина ни в какое сравнение не идет с ихней, я вообще не стал бы о вашей вине говорить, но вы же понимаете, – сплошная линия! Милиционеры составили протокол и забрали права у обоих водителей. Правда, вашему парню их часа через три-четыре вернули, доставили с нарочным… Интересная история. И, похоже, близкая к правде. Но вот вопрос: зачем он мне ее рассказал? Ведь специально узнал, где живу, выяснил, дома ли я, поджидал на улице. А вдруг бы я весь день просидел дома? Странно. – Почему вы мне решили это рассказать? Вам начальство поручило? – Нет, меня попросили двое моих коллег. – А им это зачем? – Тот старик, что был в «Жигулях», – их бывший начальник. Сидим вдвоем с Сухановым у него в кабинете, пьем чай с ванильными сухарями (большой дефицит по нынешним временам), я и рассказываю ему то, о чем завтра будет гудеть вся столичная пресса: старик с «Жигулей» – военный пенсионер, в прошлом сотрудник КГБ, не то подполковник, не то полковник. Лев Евгеньевич радуется как дитя: – Ну, я же говорил – провокация! – Да нет, просто случайность. – Какая случайность! Таких случайностей не бывает. Чистой воды провокация. Пойдем к шефу, расскажешь ему об этом. – Сейчас, только допью. – Пойдем, а то он скоро уедет на теннис, а после сразу домой. Ельцин слушает меня с таким выражением лица, будто я рассказываю ему анекдот, глупый, но забавный. – И тут КГБ наследило! Хорошо бы об этом написали все завтрашние газеты. Мол, в машину, в которой Ельцин ехал на встречу с избирателями, врезался автомобиль, которым управлял сотрудник КГБ. – Так он же не сотрудник. Давно в отставке. – Все равно. Никто, понимаешь, не поверит в такую случайность, – Ельцин задумался, – поэтому надо написать так: мол, был совершен наезд, за рулем сидел кто-то из КГБ. А что это значит? То, что готовилась серьезная провокация, возможно, даже физическое устранение. Нет, пожалуй, в этом вопросе наши с шефом интересы расходятся. Ничего такого писать я, конечно, не буду. Меня с такой писаниной в «Комсомолке» на смех поднимут. Да и без меня отыщется немало желающих раздуть этот мыльный пузырь. …На следующий день московские газеты пестрели броскими заголовками: «КГБ планировал устранение Ельцина», «Сотрудник КГБ совершил наезд на автомобиль Ельцина», «Ельцин должен был погибнуть в автокатастрофе», «КГБ заметает следы. Машина оперативного наблюдения была замечена на месте аварии». И почти в каждой – имя старика, рассказ об его службе в органах и догадки относительно того, почему именно ему была поручена операция. Суханов ходит с видом начинающего фокусника, который после долгих и безуспешных попыток наконец-то вытащил из колоды нужную карту. Он почему-то решил, что шум в прессе – это моих рук дело, и в благодарность угостил стаканчиком дорогого виски (презент шефу от британского посла). По шестому этажу, где издревле квартирует «Комсомолка», бродит неприкаянный Федор Сизый, генеральный директор газеты «Деловой вторник». Как всегда, подшофе. Отношения у нас более чем товарищеские, а потому мой юный коллега (он лет на пятнадцать моложе меня) не особо стесняется в выражениях: – Ну что, Пашуня, затравили вы со своим Борисом Николаевичем бедного старичка, ухайдакали ветерана! – Ты чего несешь, Федор?! – Что несу, что несу! Вот, сам почитай, – и сует мне распечатку с сегодняшней новостной ленты Интерфакса. Сообщение небольшое, всего несколько строк: водитель, наехавший на улице Горького на автомобиль Б.Н. Ельцина, госпитализирован с острым сердечным приступом. Да, история и без того скверная, а теперь она может приобрести совсем дрянной аромат. Не приведи господь, со старичком случится что-то фатальное. Представляю, что тогда об этом напишут все наши газеты. Примерно то же, что сейчас изрек захмеленный Сизый: затравили, ухайдакали! Надо звонить Суханову… – Лев Евгеньевич, ваш старик с «Жигулей» попал в больницу. Я звонил в приемный покой, мне сказали, состояние тяжелое. – Сочувствую. А мы тут при чем? – Мне кажется, шефу стоит навестить его, и как можно скорее. – Это еще зачем? – Суханову явно не импонирует такая перспектива, поскольку все хлопоты по организации показательного визита в больницу наверняка лягут на его плечи. – Не вижу в этом никакой надобности! – А надобность, Лев Евгеньевич, вот в чем: этим шагом мы продемонстрируем избирателю, что если Ельцин вдруг оказывается в чем-то неправ, он признает свою неправоту и этого не стыдится. Представляете, как будет воспринят такой поступок? На ура! Суханов задумывается. Похоже, в конечном счете, мое предложение не показалось ему лишенным здравого (точнее – имиджевого) смысла. Но он не уверен, что шеф воспримет его с пониманием. Поэтому хочет переложить тяготы переговоров на меня, человека «вне системы», на которого бесполезно топать ногами. – Что ж, приезжай. Шеф на месте. Предложи ему сам. …Вопреки моим ожиданиям, моя идея Ельцину понравилась. Но он развил ее по-своему, придав черты благородного всепрощения: – Правильно. Надо навестить. И чтоб после в газетах коротенькая информация: дескать, по поручению Ельцина навестили, передали, пожелали, ну, и всякое такое. Это покажет людям, что Ельцин не злопамятен и что умеет прощать! Суханов, увидев, что шеф от предложенного не впал во гнев, решает высказать свое мнений: – Борис Николаевич, может, вам стоит самому его навестить? Это произвело бы хорошее впечатление. Ельцин на секунду задумывается. Видимо, взвешивает все «за» и «против» своего похода в больницу. Последние перевешивают первые, и он принимает решение: – В больницу пойдет Павел, – и решительно хлопает ладонью по столу, что обычно означает завершение всяких дискуссий. – Он свой, и в то же время со стороны, из «Комсомолки». Политически так будет правильнее. Нет возражений? Возражений нет.