Детали того похода в больницу – как старик воспринял мое появление, что я ему сказал, что он мне ответил, на какой ноте мы распрощались – в памяти не сохранились. Запомнилось только то, что наше великодушие он отчего-то не оценил. Глава 4 Здесь вам не там Главное уже решено – визит Ельцина в Японию состоится в январе 1990 года, то есть уже менее чем через месяц. Он будет носить неофициальный характер: шеф прилетит в Токио как частное лицо по приглашению частной телекомпании Tokyo Broadcasting System (TBS). Все его выступления в ходе этой поездки будут отражать сугубо личную точку зрения, и японские власти не должны связывать ее ни с позицией Верховного Совета СССР, ни с позицией каких— либо политических сил России. По этому поводу у нас были долгие споры с японской стороной, но в итоге удалось прийти к согласию. Так же, как и по другим вопросам – по срокам, по программе пребывания, и даже по сумме гонораров за публичные выступления, которые, по настоянию Бориса Николаевича, должны быть потрачены на одноразовые шприцы для нескольких российских больниц. До сих пор все детали предстоящей поездки мы с Ярошенко выясняли через аккредитованного в Москве корреспондента TBS, но вчера телекомпания прислала на переговоры двух своих директоров, которые должны рассказать нам о программе визита в целом. Наверное, наши японские коллеги притомились с дороги, потому как полдня не выходили на связь, а потом позвонили и назначили встречу на восемь вечера. Для нас с Ярошенко время выбрано не очень удобно, но Суханов доволен – он раньше и не освободился бы. – А где мы с ними встречаемся? – В офисе TBS на Кутузовском проспекте. Суханов и этим вполне доволен: – Хорошо хоть не в каком-нибудь ресторане. А то они это дело любят. Еще вчера, узнав о приезде гостей, мы решили не звать Ельцина на переговоры. Не царское это дело, встречаться с менеджерами закордонных телекомпаний. Прежде сами все выясним и обсудим, а уж после доложим ему о том, что и как. Японские друзья даже не догадываются, как мы сейчас рискуем. Борис Николаевич, в общем и целом, человек не особо капризный, но если ему вдруг что-то не понравится, не задумываясь, перечеркнет все одним махом. Может, даже вообще откажется куда— либо ехать, с него станется. Но о таком варианте, признаться, даже и думать не хочется. Не потому, что мы с Ярошенко на организацию этой поездки потратили много сил и времени, а принимающая сторона еще и немало денег. Главная причина не в этом. Она чисто репутационного свойства. Дело в том, что после нашего, в общем— то, провального визита в Америку (а с тех пор прошло всего ничего – менее трех месяцев) политические лидеры Запада переменили свое отношение к Ельцину в худшую сторону. Они и прежде были настроены к нему довольно скептически, но теперь его вообще мало кто рассматривает как желательную альтернативу Михаилу Горбачеву. Недели две назад именно на эту тему у меня был долгий и откровенный разговор с известным французским социалистом Жаном Эленштейном. Тот, буквально, накануне нашей встречи, побывал у Франсуа Миттерана. Не как у президента республики, а как у товарища по социалистической партии. От него и узнал, что после нашего американского фиаско многие западные политики в приватных беседах отзываются о Ельцине весьма нелицеприятно – как о невоспитанном, малообразованном популисте, к тому же еще и отчаянном пьянице. И, естественно, задаются вопросом: может ли такой человек быть надежным партнером? Поэтому нам сейчас так важен эффектный зарубежный вояж, который реабилитировал бы Ельцина в глазах западной политической элиты. Нужно отыграть потерянные в Америке очки и, по возможности, набрать новые. Что же касается нас, его внештатных (мы с Ярошенко) и штатных (Суханов) помощников, то мы учтем все прошлые огрехи и недочеты. Мы установим строжайший режим труда и отдыха. Мы продумаем каждый тезис, каждый посыл, каждую реплику. Мы подготовимся так, что японцы, прощаясь с Борисом Николаевичем, будут обливаться слезами: «Иттэ ирасяй! – Возвращайся скорее!». Конечно, мы могли бы задуматься о стране попроще, у которой, как минимум, нет к СССР территориальных претензий. Например, об Италии или Франции. Но там обласкан Горбачев, и он в тех краях уже успел, что называется, обобрать самые спелые политические ягоды. А в Японию советский лидер не ездил, и в ближайшее время едва ли поедет. И все знают почему – по причине двух «невозможно»: невозможно приехать и отказаться обсуждать проблему «северных территорий», и невозможно согласиться на ее обсуждение, не имея в загашнике ничего, что могло бы поколебать японскую непримиримость. Поэтому визит в Японию – это эффектный ход, который продемонстрирует миру то, что мы хотели, но так и не смогли продемонстрировать в Америке: Ельцин не уклоняется ни от каких проблем, Ельцин решает любые проблемы! А потому, при всех его недостатках и слабостях, при всем незнании дипломатического политеса и слабой осведомленности в World Politics, он может рассматриваться как желательная перспектива для России и как альтернатива политически угасающему Горбачеву. …Въезд во двор респектабельной сталинской многоэтажки на Кутузовском проспекте перекрыт шлагбаумом. Из стоящей возле него будки выглядывает милиционер, явно служащий не по милицейской части. На него достаточно взглянуть, чтобы догадаться – наша машина на охраняемую территорию не проедет ни при каких условиях. Он жестом просит нас подойти и через приоткрытую дверь задает интересующие его вопросы: «К кому? Подъезд, этаж, номер квартиры?», после чего берет в руки наши служебные удостоверения и заносит их данные в лежащий перед ним толстый гроссбух. Суханов недовольно морщится: и зачем это надо? – Затем, что такой порядок. Вот когда они, – «девятошный» мент трясет депутатским удостоверением Виктора Ярошенко, – этот порядок отменят, мы ничего записывать не будем. А, может, даже вообще отсюда уйдем. – Думаете, станет хуже? – Эти, – он кивает на стоящие в ряд машины с дипломатическими номерами, – умолять будут, чтоб мы вернулись! С нами, и то тут чуть ли не каждый день что-то случается – то дворники снимут, то зеркало оторвут. А уж без нас такое начнется, мало никому не покажется. Бдительный охранник с пистолетом на боку и иномарки на любой вкус и цвет – не единственное, что отличает этот ареал комфортного обитания иностранцев. Гораздо более сильное впечатление на нас производит подъезд c лестницами, устланными ковровыми дорожками, и с бесшумным лифтом, благоухающим ароматами ненашенского парфюма. Ничего из того, к чему мы привыкли – ни весящих на одном гвозде почтовых ящиков с вывороченными дверцами, ни разбросанных по полу грязных рекламных листовок, ни стойкого аромата человечьих и кошачьих испражнений. Другой мир, в котором хочется жить. Но, увы, это не наш мир. Глядя на него, Суханов произносит с какой-то неприязненной завистью: – Да-а, у нас так живет только высшая номенклатура! Похоже, наш коллега не может разобраться в своих чувствах: осуждает он подобный стандарт элитарного бытия или завидует тем, для кого он – обыденность? Но мы с Ярошенко воспринимаем его слова, как продолжение нашего дневного диспута, непосредственно касающегося предстоящей поездки в Японию. Мы битый час ломали голову над тем, какой авиакомпанией лететь, какого класса брать билеты и как регистрироваться в Шереметьево – на общих основаниях или через же Депутатский зал. Для кого— то, вероятно, это и не самые важные вопросы, но только не в нашем случае. После возвращения из Америки лейтмотивом всех выступлений и интервью нашего шефа стала борьба с необоснованными номенклатурными привилегиями. Предложенный им лозунг текущего политического момента будоражит воображение истомившихся в бесправии граждан: «Сам живу, как все, и ни одному чиновнику не позволю жить иначе!». Едва ли не каждодневно он обличает зажравшихся партократов, возомнивших себя людьми высшего сорта, особой кастой, и рассказывает про то, как не гнушается посещать районную поликлинику, как нередко пользуется общественным транспортом, как питается тем, что супруга покупает в обычном московском гастрономе. Ей, как Раисе Максимовне Горбачевой, не доставляют на дом продукты из кремлевской «кормушки». Постоит вместе со всеми в очереди – что сумеет достать, тому и рада, тем и кормит семью. – Вы представляете, какой в прессе поднимется шум, если журналисты вдруг прознают, что мы в Шереметьево воспользовались Депутатским залом? А если полетим не Аэрофлотом, а какой-нибудь западной авиакомпанией, да еще в первом классе? Не знаю, как Суханова, а меня убеждать не надо. Уверен, на сей раз мы не должны прокалываться даже в таких мелочах. Мне хорошо известно, насколько скептически настроено наше журналистское сообщество к обещаниям шефа поставить на место самодовольную и всевластную номенклатуру. У себя в редакции уже доводилось читать в гранках подготовленные к публикации заметки про, якобы, царившее в Свердловской области сословное византийство, в пору княжения там Бориса Ельцина. От их появления на полосе «Комсомольской правды» спасала только удивительная осторожность ее главного редактора Владислава Фронина, в условиях политической неопределенности предпочитающего не вмешиваться в разборки между «нашими» и «вашими». В отличии от меня и Ярошенко, у Суханова нет уверенности, что технические детали нашего полета в Японию имеют какое-то касательство к лозунгам шефа о борьбе с необоснованными номенклатурными привилегиями. Во всяком случае, днем мы не смогли убедить его в обратном. Но сомнения, похоже, посеяли. – Давайте сделаем так, – лифт останавливается на нужном нам этаже, но Суханов не торопится выходить, – сейчас послушаем, что нам предложат японцы, а после будем решать. Кроме уже знакомого нам корреспондента, в офисе TBS нас встречают два улыбчивых японца – Аоки-сан и Йосида-сан, директора телекомпании, отвечающие за визит Ельцина. А поскольку они не говорят ни по-русски, ни по-английски, вместе с ними приехала еще и переводчица, Мари-сан, по лицу которой трудно понять – то ли она симпатизирует нашей затее, то ли относится к ней до крайности неприязненно. Глядя на «стол переговоров», начинаю сомневаться, что встречаться в офисе лучше, нежели в ресторане – он, буквально, уставлен огромными контейнерами с суши, сашими и прочими японскими яствами. Напитки тоже на любой вкус – от баночного пива до малокалиберных бутылочек экзотического сакэ. На обсуждение программы визита уходит не более получаса, после чего приступаем к неформальному общению за едой. При этом сразу же обнаруживается, что японские коллеги отдают предпочтение не национальному слабоалкогольному напитку, а забористому шотландскому виски, и при этом во время еды помногу курят. В нашем некурящем коллективе (Борис Николаевич вообще не переносит запах табачного дыма) такое исключено. Хмелеют они тоже быстрее нашего, а захмелев, забывают о том, ради чего мы встретились. В какой-то момент кажется, что застолье организовано вовсе не для гостей, а скорее для самих себя. Правда, есть одна тема, о которой эти ребята, похоже, не забывают в любом состоянии – «северные территории». – Ельцин— сан готов заявить о признании суверенитета Японии над островами? – Аоки— сан вопросительно смотрит то на Суханова, то на Ярошенко. – Это было бы мировой сенсацией! Этот визит вошел бы в историю! Мои коллеги не склонны поддаваться эйфорическим мечтаниям японца и отвечают уклончиво: господин Ельцин в свое время изложит позицию по этой проблеме. На лице Аоки— сан отражается чувство глубокого удовлетворения услышанным. Покачиваясь всем корпусом взад— вперед, он повторяет, словно заклинание: «Вакаримас! Вакаримас! – Понимаю! Понимаю!», и, видимо, в благодарность, как откровенность за откровенность, сообщает нечто такое, что мы непременно должны будем иметь в виду, когда приедем к ним в Японию: – Ельцин— сан должен быть очень осторожен. Очень! Желтая пресса будет охотиться за ним. И за вами тоже. Америка меня многому научила. В том числе и тому, как следует себя вести под круглосуточным надзором бульварной прессы. Но вдруг у Японии в этом вопросе есть свои национальные особенности, о которых мы даже не догадываемся? Полагаю, наш друг Аоки— сан (а мы уже успели выпить за дружбу между нами, лучшими представителями двух великих народов) не откажется поделиться с нами информацией на сей счет, тем более что и в его интересах сделать все, чтоб визит Ельцина прошел, что называется, без сучка и без задоринки. – Чего в Японии нам следует более всего остерегаться? Японец не торопится с ответом – распечатывает не то вторую, не то третью пачку Mild Seven, закуривает и только после этого начинает говорить. Говорит долго, и без каких бы то ни было эмоций в голосе, будто читает свою японскую молитву. Переводчица согласно кивает головой, а когда Аоки— сан умолкает, переводит сказанное, буквально, одной фразой: – В Японии вам не следует делать то, против чего господин Ельцин выступает у себя дома. – Что вы имеете в виду? Мари— сан улыбается, кажется, первый раз за весь сегодняшний вечер, но отчего-то ее улыбка настораживает: – На нас очень большое впечатление произвела его борьба с привилегиями. Очень бы не хотелось разочаровываться в искренности таких благородных намерений. О чем это она? Догадка обжигает сознание – беру красиво сброшюрованную программу предстоящего визита и открываю на странице «Смета расходов». Так и есть – борьба Бориса Николаевича с привилегиями нашла в ней свое воплощение! В Японию мы полетим экономическим классом (правда, японской авиакомпанией), а жить будем в отелях категории «четыре звезды». И никаких ресторанных излишеств. …Послезавтра уже будем в Токио. А сегодня шеф хочет в последний раз обсудить, с чем мы туда летим. Понятное дело, главный вопрос, который ему будет задаваться везде и всюду – о позиции по проблеме «северных территорий». Месяц назад он поставил перед нами задачу: сформулировать поэтапный план ее окончательного урегулирования. И набросал основные вехи – демилитаризация островов, создание зоны свободной торговли, переход к совместному управлению, введение безвизового режима для постоянного населения, создание компенсационного фонда для всех желающих переселиться на материк. Но венцом всего, по его мнению, должна была стать передача островов под юрисдикцию Японии. По этому поводу мы встречались несколько раз. Но только сегодня, за день до отъезда, у Ельцина появились сомнения. Не в том, что острова следует возвращать японцам, а в том, что стоит ли говорить об их возврате не здесь, у себя дома, а там, в Японии, да еще в преддверии общероссийских парламентских выборов. – Давайте последний пункт сформулируем так: мы этот вопрос оставляем будущим поколениям политиков. У руля наших государств встанут новые, незашоренные люди, со свежими взглядами, и они найдут единственно верное решение. Слава Богу! Просто гора с плеч! Пообещай он японцам вернуть острова, они бы его до Москвы на руках несли. Только сомневаюсь, что здесь его ждал бы теплый прием. Конечно, времена сейчас смутные, кругом сплошной разор, советский народ измучан безденежьем и тотальными дефицитами, а потому патриотизм близок к точке замерзания. «Надо объявить войну Америке, – и сдаться!» – среди простолюдинов это сейчас одна из самых популярных хохм. Но даже для таких людей «сдаться» и «отдать» – это совсем не одно и тоже. С «отдать» наш человек никогда не согласиться, даже если он понятия не имеет, где они, эти самые Курилы, и зачем они нам нужны. – Борис Николаевич, есть один технический вопрос, который нам надо решить, – Ельцин настораживается: «Чта-а?» – Вы как хотите регистрироваться на рейс – на общих основаниях или через Депутатский зал? Похоже, он об этом вообще не думал: – А вы сами как считаете? Никто их коллег— журналистов мне об этом ничего не рассказывал, но я уверен, что появление Ельцина в зале регистрации аэропорта – хороший ход, и мне очень хочется, чтобы шеф его сделал: – Дело в том, что редактора некоторых наших газет специально посылают своих корреспондентов в Шереметьево. – Зачем? – Чтобы разведать, воспользуется ли Ельцин залом для депутатов. – Вот как? – Ельцин усмехается. – Тогда через общий зал! В очередь, как все! …У стойки регистрации японской авиакомпании JAL непривычное скопление пассажиров неяпонского происхождения. Появление Ельцина не остается незамеченным, и люди с других рейсов подходят ближе – кто просто посмотреть на знаменитость, кто поздороваться, а кто и пожать руку и даже сказать слова поддержки. Шеф доволен, и, наверное, поэтому спрашивает: журналисты приехали? Не хочу перед полетом портить ему настроение, а потому в очередной раз вру: да, заметил тут нескольких. Борис Николаевич удовлетворенно кивает, и мы движемся в сторону стоек паспортного контроля, где он производит неизгладимое впечатление на молоденькую пограничницу. Появление Ельцина в салоне пассажиры встречают аплодисментами. Оказывается, с нами одним рейсом летит женская волейбольная команда «Уралочка», с тренером которой шеф хорошо знаком еще по Свердловску. Не думаю, что наши японские коллеги из TBS будут этому рады, но он сходу договаривается, что приедет к ним в какой-то маленький городок под Хиросимой, где у девушек будут проходить тренировки, морально поддержит их перед соревнованиями, а если получится, то выйдет с ними на площадку «постукать по мячу». Настроение Ельцина портится, как только подходим к его креслу: – Чта-а! – таким разгневанным я его, пожалуй, вижу впервые. – Вы чем думали?! Я что, с поджатыми ногами десять часов должен лететь?! Суханов, делает вид, что впервые слышит про то, что у нас билеты не в первом классе, и осуждающе качает головой: ну, что ж вы так, а? Мы с Ярошенко не знаем, что сказать, и это злит Ельцина еще больше: никуда не поеду! Спасение приходит оттуда, откуда мы его и не ждем – к нам подходит стюардесса и обращается к стоящему в проходе шефу: – Господин Ельцин— сан, капитан корабля просит вас вместе с помощником пересесть в салон первого класса, – и, улыбнувшись нам с Ярошенко, приносит свои извинения: – Сожалею, господа, но у нас в том салоне только два свободных места. Самолет уже набрал высоту, пассажиры отстегнули привязные ремни и пребывают в радостном ожидании вкусного японского завтрака. По проходу уже катится тележка с напитками. За спиной у стюардессы замечаем нашего Льва Евгеньевича: идите к нам, шеф зовет! Ярошенко горестно вздыхает: сейчас устроит Варфоломеевскую ночку! Но опасения не оправдываются. На столике перед Борисом Николаевичем стоят четыре стаканчика с виски, и сам он выглядит вполне миролюбиво: – Ну, давайте, что ли, за удачную поездку? Не знаю почему, но Ельцин решил, что вся ответственность за неподходящие билеты лежит исключительно на мне: – Павел, что ж вы так, а?! Надо же было подумать… Объяснять и оправдываться не хочется, тем более, что теперь-то я понимаю – Ельцина, при его габаритах, нельзя было сажать в тесный салон эконом-класса. Тогда, на Кутузовском проспекте, надо было сразу сказать Аоки— сан, что шеф полетит только первым классом, и не соглашаться ни на какие уговоры. – Каюсь, Борис Николаевич! Переклинило меня с этими чертовыми привилегиями! Решил, что люди неплохо воспримут, если узнают, что Ельцин летает «как все». Шеф взглядом указывает Суханову на пустые стаканчики: мол, скажите, чтоб наполнила, и в раздражении отворачивается к иллюминатору: – Привилегиями его, понимаешь, переклинило! По голосу чувствую, мои слова ему неприятны, будто я только что в чем-то его уличил. А я и не думал уличать. Просто хотел, чтоб этой поездке все соответствовало его политическим декларациям, и не более того. – Борис Николаевич, я руководствовался вашими же лозунгами о привилегиях… Шеф не дает договорит: