При упоминании слабого звена я снова вздрогнул. – Но никто же, Леша, заранее не знает, что у него сломается, – продолжала Алина. – И тогда рождается такая вот концепция: будем укреплять все! На всякий случай. Авось укрепим и то, от чего нам суждено окочуриться! Я утрирую, конечно… И появляется этот самый биохакинг. Люди с маниакальным упорством начинают отслеживать разные показатели своего организма и стараются их улучшить с помощью здорового питания, физических нагрузок и приема всяких лекарств и БАДов… «То есть получается, что эти безумные биохакеры пытаются добиться того же, чего добивался прадед, – подумал я. – Разница только в средствах: Трейвик и ему подобные предлагают пить таблетки и колоть вакцины, а Заблудовский пытался задействовать силы самого организма с помощью лизатов…» – Послушай, но мне кажется, в этом есть какое-то рациональное зерно, – осторожно возразил. – Фактически это ведь… ЗОЖ? – Рациональное зерно, может быть, и есть, – откликнулась Алина, – но только оно погребено под толстым слоем всякого дерьма… Научных доказательств эффективности биохакинга нет. Хуже того, это не безопасно! Представь, сколько у человека органов, даже если взять не все, а самые важные. И каждый из них ты начинаешь «укреплять» разными таблетками. Сколько таблеток каждый день ты глотаешь, прикинь?.. Тоби! Тоби!.. Наш разговор на несколько секунд прервался. В трубке послышались свист, звук шагов и веселый заливистый собачий лай. – Извини, Леш, собака дрянь какую-то тут нашла на земле и стала жрать… Потом у нее понос будет или еще что похуже… У нас тут, как теперь говорят, «на районе» появились эти… «догхантеры»! Подбрасывают отраву всякую собакам… Брр! Сволочи! Так о чем бишь я? – О таблетках… – Ага. Куча таблеток! И сразу куча проблем. Главная – взаимодействие препаратов и эффект от их длительного применения. Когда человеку назначают много лекарств, это называется полипрагмазия. – Как? – По-ли-праг-ма-зия, – повторила по слогам Алина. – Каждый препарат сам по себе может привести к нежелательным последствиям. А когда лекарств несколько, риск увеличивается, потому что становится больше взаимодействий. БАДы тоже не безобидны: они могут приводить к побочным эффектам и плохо сочетаться с лекарствами. А кроме того, нужно понимать, что лекарства предназначены для больных людей, а не для здоровых. И когда новый препарат проверяют в клинических исследованиях, в группы в основном отбирают именно больных. Поэтому в большинстве случаев мы не знаем, как в долгосрочной перспективе то или иное лекарство может повлиять на нормального человека. Поэтому ни один здравомыслящий врач не станет лечить здоровый орган! – Ну а мониторинг? Ведь следить за показателями организма – не так уж плохо, разве нет? – Ммм… Скажем так, сам по себе мониторинг вреда не принесет, но при одном условии: если из его результатов не делать далеко идущих выводов… Допустим, мы знаем, что при болезни «А» у пациентов уровень элемента «Б» в крови выше, чем у здоровых людей. Или больше каких-то бактерий в кишечнике. Если мы изменяем это значение с помощью препаратов или диеты, значит ли это, что мы вылечим болезнь или продлим себе жизнь? Совсем нет. Знаешь, знакомые кардиологи говорили мне по секрету, что при определенной форме аритмии антиаритмические препараты улучшают вид электрокардиограммы и качество жизни пациента, но такие люди умирают быстрее. – Почему? – Понимаешь, мы мало знаем о работе организма, потому и проводятся исследования, в которых выясняется, как лекарство влияет на человека. Чтобы получить надежные данные, надо смотреть на так называемые «жесткие» конечные точки – смертность, выздоровление, а не на «суррогатные» – уровень холестерина или глюкозы. – То есть ты считаешь, что биохакинг бесполезен? – Ну, как сказать? Ты же правильно сказал: ЗОЖ. Если человек старается высыпаться, занимается спортом – в меру, правильно питается, то что ж в этом плохого? Все это полезно, но только нету тут ничего таинственного… А так что получается? Биохакинг этот неизбежно превращается в самолечение, в самодеятельность. Это своего рода секта. Со своими гуру и адептами. Ну а так как все это происходит, так сказать, за пределами науки и нормальной медицины, то сразу появляется масса всяких шарлатанов, предлагающих страждущим разные чудодейственные средства. Слезы святого Йоргена. – То есть ты во все это не веришь? – Не верю, – решительно сказала Алина. – А что этот… как его?.. Миша Фейгин? – А что? Ничего. Жив пока. Но это совершенно не означает, что он проживет сто или, как ты говоришь, сто двадцать лет… В общем, жизнь – сложный процесс. Нельзя учесть заранее все возможные факторы и их комбинации. Элемент случайности присутствует, друг мой… – Это точно! – У тебя еще есть вопросы? А то я тут задрогла уже… Да и Митька что-нибудь заподозрит… Тоби! Тоби! Куда побежал, зараза? – Все! Все! Извини, заболтал тебя. – Ничего. На самом деле рада была тебя слышать, нахал! – Я соскучился. – Я тоже. Голос ее зазвучал иначе. Включились какие-то нежные регистры. – Увидимся? – Увидимся. Я позвоню. Как там твои изыскания? С прадедушкой? – У-у-у… Чем дальше в лес, тем больше дров. Интересные вещи открываются! – Расскажешь? – Расскажу. – Ладно, тогда пока… – Постой! Не отключайся… – Что еще? – Я бы хотел… – Чего бы ты хотел? – Я бы хотел… чтобы, как в фантастическом фильме, ты сейчас перенеслась вместе с своими Тобиасом сюда, в наш двор в Гранатном… И поднялась бы ко мне… – Поня-я-ятно… – Нет, ничего тебе не понятно! Что как будто это – твой дом, а я – твой муж… И сейчас будем ужинать. Возникла пауза. – Я бы тоже этого хотела, – сказала Алина после короткого молчания. – Спокойной ночи, милый! – Спокойной ночи! Казань, май 1927 года Ариадна… Риночка… Так звали ее домашние. Кончак вспоминал, как впервые увидел Ариадну Заблудовскую в Казани в 1923 году. Ей было всего двенадцать лет. А он влюбился в нее как в женщину. Старался чаще бывать у Заблудовских. Ариадна выходила в столовую. «Здравствуйте, Борис Ростиславович!» – легко справлялась она с трудным именем-отчеством. Звонкие «р» весело перекатывались у нее в горле. «Здравствуйте, Ариадна Павловна!» – отвечал Борис, вставая и слегка кланяясь ей как взрослой. Она немного смущалась. Смотрела на него с любопытством. «А вы правда князь?» – спрашивала вдруг. «Ариадна!» – стучал пальцем по столу отец Павел Алексеевич. «Правда, – просто отвечал Кончак, – наш род княжеский, хотя и не богатый». «А тот Кончак, который в «Слове о полку Игореве», – он ваш предок?» – не унималась девочка. «Так гласит семейное предание, – терпеливо отвечал Борис, – но точно это неизвестно». «Значит, вы били русских витязей!» – щурилась на Кончака Ариадна. «Ну, я лично не бил», – отвечал он. Все смеялись. Борис стыдился этого чувства, боялся чем-то выдать себя. Ночью, оставаясь один, давал волю фантазиям. Больше всего ему нравилось представлять, как он окажется вместе с девочкой на необитаемом острове или в каком-то другом уединенном месте. И там… Нет, в своих мечтах он никогда не брал Ариадну силой. Он соблазнял ее, как отшельник Рустико из «Декамерона» соблазнял простодушную девочку Алибек. «Загоним дьявола в ад, милая!» Он представлял ее удивление, смущение, которое затем сменялось желанием. «Мой ад беспокоит меня, Рустико! Давай загоним туда дьявола еще раз!» Борис мечтал о том, как станет для Ариадны первым и единственным мужчиной. Днем мысли его принимали образ более добропорядочный. Конечно, двадцатитрехлетний молодой человек, влюбленный в девочку-подростка, – это скандал. Но в двадцатидевятилетнем мужчине, предлагающем руку восемнадцатилетней девушке, не было бы ничего неприличного. Вот взять хотя бы родителей Ариадны – Павла Алексеевича и Серафиму Георгиевну, между ними была разница как раз в одиннадцать лет. Надо было просто подождать. Постепенно пропасть между ним и Ариадной сократилась бы, но для этого должны были пройти годы… А пока Кончак испытывал адовы муки – предмет его желаний был так близко, но в то же время оставался совершенно недостижимым. Маленькая Ариадна, ничего не подозревая, лишь усугубляла страдания Бориса. В школе девочке трудно давалась математика, и однажды Павел Алексеевич попросил Бориса позаниматься с дочерью. Тот, разумеется, согласился. И Ариадна стала почти каждый день бывать на квартире Бориса – он снимал половину домика на окраине Адмиралтейской слободы, две комнаты и крошечную кухоньку. Девочка прибегала к нему после занятий в школе, раскладывала на столе в «гостиной» учебники и тетрадки и выжидательно смотрела на Бориса своими прекрасными восточными глазами. От этого взгляда у Кончака начинало внутри все дрожать, и чтобы совладать с собой, он говорил что-то дежурное: – Ну-с, Ариадна Павловна, сегодня мы займемся с вами геометрией… Потом как-то так получилось, что, кроме математики, Кончак стал заниматься с Ариадной и русским языком. А затем еще и немецким. Приготовление уроков занимало два-три часа, и случалось, что девочка засиживалась у Кончака до вечера. И тогда он провожал ее домой, и они шли рядом вдоль реки, мимо пристаней, перевернутых рыбацких лодок и заброшенных пакгаузов. Зимой Кончак точил Ариадне коньки, а весной ломал сирень в соседнем палисаднике и дарил девочке большие букеты. А однажды он достал из шкафа старенький немецкий фотоаппарат и попросил у Ариадны разрешения сфотографировать ее. Сначала девочка смутилась, но потом согласилась, и он потратил на нее почти целую пленку. Фотографом Борис оказался никудышным, и многие кадры вышли нерезкими, мутными, но несколько фотографий получились удачными. Кончак хранил снимки в ящике стола и, когда ему становилось грустно, доставал их и рассматривал. Так проходили месяцы, а потом и годы, но внешне в отношениях Кончака и Ариадны ничего не менялось. Борис был уверен, что Ариадна смотрела на него как на друга, и только. И чем дольше продолжалось их знакомство, тем менее возможным казался ему выход за пределы этого круга, тем неуместнее казалась всякая попытка что-то изменить. Так было до того самого дня… Личная жизнь Кончака была странной и обрывочной. Как всякому нормальному молодому мужчине, ему нужны были женщины, но ни с кем он не мог вступить в сколько-нибудь длительные отношения. За годы войны он приобрел привычку к коротким случайным связям. Иногда вспыхивал, но, удовлетворив страсть, быстро терял интерес к партнерше, с раздражением начинал замечать в ней недостатки – толстая, глупая, вульгарная. И все скоро заканчивалось. Иногда Борис месяцами ни с кем не встречался, а только мастурбировал, вспоминая наиболее скандальные эпизоды своей половой жизни… В тот день он привел к себе молодую женщину по имени Елизавета, с которой познакомился прямо на улице. Это была девушка из простых, судя по всему, веселая и покладистая. Среднего роста, с пышными формами и ярко-рыжими волосами. Эти самые рыжие волосы, собственно, и привлекли внимание Бориса. «Интересно, на лобке у нее такое же все рыжее?» – подумал он и почувствовал сильное возбуждение. Войдя в дом, он сразу стал раздевать девушку. Она не сопротивлялась, только смотрела на него бесстыжими серыми глазищами. Быстрым движением Борис смахнул на пол скатерть и какие-то книги и усадил Лизавету на стол. Она тихо хихикнула. – Ты че это задумал? Борис молча опрокинул ее на спину так, что вход оказался на самом краю. «Действительно, все у нее рыжее», – подумал он и быстро вошел в женщину. Та негромко застонала. Борису было хорошо. На этот раз ему было хорошо. Эта девчонка чем-то его заводила. «Быть может, когда-нибудь я смогу быть с кем-то…» – думал он. Не торопиться, дышать ровно. Постучаться в нефритовые врата. Девять неглубоких погружений, и десятое – глубокое-глубокое. А-а-а-ах!.. Он не услышал, как отворилась входная дверь. Не любил, когда петли скрипели, всегда тщательно смазывал их. Повернув голову, увидел Ариадну. В тот день в школе не было занятий, и он не ждал ее. Девочка стояла и молча смотрела на происходившее. Кончак замер. «О господи! – подумал он. – Как давно она там стоит?» Рыжая Лизавета открыла глаза, чтобы посмотреть, что случилось… – Ой! – произнесла она, увидев Ариадну, и прикрыла руками грудь. В комнате воцарилась тишина. Кончаку казалось, что немая эта сцена длилась целую вечность. Наконец Ариадна развернулась и опрометью бросилась вон из комнаты… Несколько дней она не появлялась. Кончак тоже не заходил к Заблудовским. Наконец однажды раздался громкий, как показалось Борису, демонстративный стук в дверь. – Войдите, – крикнул Борис. Дверь отворилась, и Ариадна вошла в комнату, держа под мышкой связку учебников и тетрадей. Она прошла к столу, стараясь не глядеть на Кончака. Он решительно не знал, что сказать и нужно ли вообще что-то говорить. Может, лучше сделать вид, что ничего не произошло? – Здравствуйте, Ариадна Павловна, – произнес он наконец. – Здравствуйте, Борис Ростиславович, – ответила девочка, по-прежнему не поднимая глаз. «Что сказать? Что сказать?» – мучительно размышлял Кончак. – Ариадна… э-э-э… Я должен принести вам свои извинения… – Нет, это я должна извиниться, – перебила его Заблудовская и впервые посмотрела на него. – Мне следовало постучаться. – Н-да… – промямлил Кончак. – Но… – Могу я задать вам вопрос, Борис? – Ариадна как будто не слышала его. – Да, конечно, – с готовностью закивал Кончак. – Вам дорога… эта женщина?