– А на это у меня нет мозгов. – Ха-ха-ха, – захохотал Капчевский. – Зато у вас есть чувство юмора! – Спасибо. Я просто собираю материал для статьи. Это выглядело вполне натурально. – Вам интересует что-то конкретное? – Знаете, для начала я хотел бы разобраться, как все работает. – Понимаю. В принципе, тут нет ничего сложного. Процесс напоминает сватовство. У нас – товар, у вас – купец. Хе-хе… Допустим, вы изобрели лекарство от какой-нибудь страшной болезни. От рака или от СПИДа. Или думаете, что изобрели. У вас могут быть какие-то образцы, результаты лабораторных опытов, которые вы смогли провести на собственные средства… А иногда и этого нет, а есть только идея! В любом случае вам требуются деньги для продолжения вашей… э-э-э… деятельности. И тогда вы обращаетесь к таким людям, как я… – Вы – инвестор? – Э-э-э… Не совсем. Разумеется, я могу вложить в ваш проект собственные деньги… Но это, скорее, исключение, и доля моя будет сравнительно небольшой… Нет, я – посредник. Я знаю людей, у которых есть деньги, и я свожу их со стартаперами. – Понятно. – Ну вот, я встречаюсь с людьми, презентую им ваш проект и предлагаю поучаствовать… – И они соглашаются? – Ну, кто-то соглашается, кто-то нет. – А от чего это зависит? – У-у-у… От множества причин. От количества денег, от качества проработки проекта, от моей репутации, наконец… – Репутации? – Да. Это важно. Представьте, к вам пришел совершенно незнакомый человек и предложил что-то купить. У вас будет одно отношение… А если пришел человек, которого вы знаете или которого вам рекомендовали, отношение будет другим. А если у ваших отношений есть история… если вы уже провели несколько удачных сделок. Вы понимаете? – Вполне. – Так вот, собирается группа инвесторов, готовых вложиться в ваше замечательное лекарство или что там у вас. Дальше начинается процесс структурирования сделки, рутинная работа… Создается юридическое лицо, компания по разработке и производству чего-то. Выпускаются акции. Эти акции покупают инвесторы… – В расчете на дивиденды? – Нет. В расчете на рост курсовой стоимости. Вы приобретаете бумаги по цене размещения, скажем, по доллару за штуку. Если дела идут хорошо и люди от вашего лекарства выздоравливают, спрос и производство растут, возрастает и цена акций. И на определенном этапе акции продаются, скажем, по сто долларов… – Продаются кому? – О, тут возможны разные варианты! Иногда бумаги выкупаете вы сами, автор идеи, иногда их приобретают стратегические инвесторы… Но это уже детали. – А если дело идет не хорошо? Что происходит тогда? – Ну если совсем просто, то деньги инвесторов пропадают. – И, тем не менее, люди готовы вкладываться? – Конечно. Вы поймите, я в самых общих чертах описал вам принципиальную схему. В жизни все несколько сложнее и увлекательнее. Существует не одна компания, а десятки, сотни! И даже если половина из них… и даже больше… окажутся пустышками, то вторая половина выстрелит. И доходы от успешных вложений покроют… должны покрыть… убытки от неудачных. Венчурный капиталист, он вроде сеятеля, который бросает семена в землю. Некоторые семена не взойдут, но те, что взойдут, принесут урожай сторицей… – Это же рискованно! Можно прогореть… – Прогореть можно, и открыв точку по продаже шаурмы, – фыркнул Капчевский. – Бизнес есть бизнес. А кроме того, надо все-таки использовать голову. Продолжая нашу… эээ… сельскохозяйственную аналогию… Если сеятель выйдет в пустыню или на болото и станет там разбрасывать свои семена, то тогда действительно, скорее всего, прогорит… А если найдет участок с хорошей почвой, вскопает, удобрит, польет, то тогда, по идее, все должно быть хорошо… – И все же… Как вы отбираете проекты, которые предлагаете инвесторам? Как понимаете, что перед вами не изобретатель вечного двигателя? – Хороший вопрос. Как понимаю? Консультируюсь со специалистами, вспоминаю кое-что из того, чему меня учили в институте… Я ведь медик по образованию. Включаю интуицию, наконец. – Вы слышали о компании Ascendance Biomedical? – Как не слышать! – оживился Капчевский. – Громкая история! – А если просто представить, что еще до банкротства к вам обратились за советом. Вы рекомендовали бы своим партнерам вкладывать деньги в Ascendance Biomedical? – Ммм… Я не изучал этот вопрос практически… Это все-таки не российская история, а американская. Но то, что я знаю… читал… Нет, скорее всего, не рекомендовал бы! – А почему? – На мой взгляд, там не было никакой новой технологии. В голосе Капчевского мне ясно послышалось пренебрежение. – Но сам Аарон Трейвик, создатель компании, был фигурой колоритной. Он – шоумен! Мастер самопиара. Он испытывал все на себе… Публично вкалывал себе свои самопальные вакцины, которые никто официально не испытывал и не регистрировал… И это действовало! Я имею в виду не вакцины, а шоу. Трейвик умел влиять на людей. Несколько лет назад он сумел убедить нескольких крупных венчурных инвесторов вложить средства в его фирму… Он собрал хорошие деньги – несколько сот миллионов долларов! Акции Ascendance взлетели до небес, кто-то, думаю, успел хорошо навариться… А потом все рухнуло. Трейвик умер. – Да, я читал об этом… – Представляете, как это выглядело? Человек, который был собственной рекламой, собственной витриной, взял и окочурился после приема своих снадобий… – Но причина смерти, насколько я знаю, не была точно установлена… – А это не важно! Важно то, как это выглядело. – Вы думаете, Трейвик был шарлатаном? – Нет, не думаю. Полагаю, он искренне во все это верил. Но это не имеет теперь значения. После такого реприманда никто не будет вкладывать в Ascendance Biomedical. Пратли подсчитывает убытки! – Пратли? – я сделал вид, что слышу это имя впервые. – Да, Джулиан Пратли. Не знаете про такого? О-о-о! Он очень крупная фигура. Этакий Баффит на рынке медицинских инноваций. Его компания Blackwell Synergy вложила большие деньги в Трейвика. Теперь их, боюсь, придется списать. Я весь превратился в слух. – Скажите, Денис, а в России они что-нибудь покупали? – Вы имеете в виду Blackwell? До сих пор про это ничего не было слышно, но… – Но что? – Я не исключаю, что они могут выйти и на российский рынок, мне говорили… – тут Капчевский слегка понизил голос, – что после крушения Трейвика и закрытия еще нескольких стартапов фонды Пратли активно ищут новые проекты по всему миру. – И вы смогли им что-то посоветовать? – Нескромный вопрос. Почти как «сколько вы зарабатываете?». Это конфиденциальная информация. – Извините, я хотел сказать: может ли Россия вообще предложить что-то интересное? – Может, – бодро заявил Капчевский. – Конечно, наш рынок очень маленький и плохо структурированный, а проекты плохо «упакованы» для продажи, точнее, совсем не «упакованы». – Что это значит? – Ну, взять, например, права на изобретение. Допустим, есть научный институт, в нем – лаборатория, в лаборатории – люди. Кому конкретно принадлежит разработка? Очень много неурегулированных вопросов. Иностранцы побаиваются вкладываться в такие мутные истории. Но идеи и технологии есть… Извините, Алексей, у меня важный звонок по скайпу. – Последний короткий вопрос, Денис. Не приходилось ли вам иметь дело с человеком по имени Стивен Лейн? – Нет. А кто это? – Он кто-то вроде скаута… Разведчика. Разыскивает проекты, которые могут стать… в которые можно вкладывать. – Нет, не имел чести. – Спасибо, Денис, вы мне очень помогли. Казань, декабрь 1930 года Незадолго до нового, 1931 года профессор Заблудовский неожиданно получил письмо из Москвы от своего однокашника Евгения Шемиот-Полочанского. Евгений Антонович окончил Казанский ветеринарный институт позже Павла Алексеевича, то ли в 1906, то ли в 1907 году. Заблудовский помнил, что еще во время учебы у Шемиота проявилась административная жилка, он возглавил центральный орган самоуправления студентов Ветинститута. Во время Первой мировой Евгений Шемиот так же, как и Павел Заблудовский, был призван в действующую армию и служил ветврачом в кавалерийских частях. После революции взял сторону красных. Был послан в Туркестан, где сделал недурную карьеру, поднявшись до поста первого заместителя Госплана Казахской АССР. Что случилось потом, Павел Алексеевич точно не знал, но году этак в двадцать восьмом Шемиот-Полочанский вернулся вдруг в науку и возглавил Государственный институт экспериментальной ветеринарии – почтенное заведение, созданное незадолго до Октябрьского переворота на базе ветеринарной лаборатории министерства внутренних дел. Лаборатория эта была основана еще в 1898 году, и с ее работой Заблудовский был хорошо знаком. И вот теперь директор ИЭВ Евгений Шемиот приглашал своего старого казанского товарища занять должность заведующего лабораторией патофизиологии и перебраться вместе с чадами и домочадцами в столицу, поближе, так сказать, к «месту средоточия лучших научных сил». Это было серьезное предложение. Павел Алексеевич давно уже задумывался над тем, чтобы покинуть Казань и выйти на новый, общероссийский, уровень. Как шутила Серафима Георгиевна, в последние годы он активно «гастролировал» по стране, посещал крупные университетские города, читал курсы лекций, участвовал в конференциях и съездах, завязывал новые знакомства и освежал старые. Несколько раз ему поступали лестные предложения о работе – в Киеве, Ростове-на-Дону, Эривани, но он неизменно отказывался, ссылаясь то на семейные обстоятельства, то на неподходящий климат. Но истинная причина отказов была в другом – Павел Алексеевич не видел смысла в том, чтобы менять одну научную провинцию на другую. Если уж переезжать, то в столицы… И тут письмо от Шемиота! Заблудовский еще раз мысленно похвалил себя за то, что не соблазнился приглашениями из других, менее важных городов. Идея переехать в Москву была очень заманчивой, она открывала совершенно новые перспективы. Заблудовский снова взял со стола письмо. «…В настоящее время у нас в Союзе стали применять для опытов и лечения самые разные лизаты. Метод изготовления многих из них совершенно не известен, – писал Шемиот. – Некоторые лаборатории и отдельные исследователи, руководствуясь собственными соображениями, изготавливают свои модификации лизатов. В результате получается обилие препаратов, и обобщать их терапевтическое действие было бы, конечно, совершенно нерационально…» О том, что идеи и методы его эксплуатируются сами разными, подчас довольно сомнительными личностями, было известно Заблудовскому. С одной стороны, такая популярность не могла не радовать его. Было очевидно, что лизатотерапия постепенно завоевывала себе место в медицинской практике. С другой стороны, Павел Алексеевич всерьез опасался, что изобретение его может быть скомпрометировано неумелыми адептами… «Да, было бы хорошо навести здесь какой-то порядок», – подумал профессор и вернулся к письму. Посетовав на разброд и шатания, Евгений Шемиот высказывал идею: было бы хорошо, если б профессор Заблудовский «как автор и пионер этого дела» возглавил бы некий всесоюзный центр по изучению и производству лизатов, потому как перспективы, которые открывает перед страной – да что там – перед всем миром! – лизатотерапия, поистине грандиозны.