Конец письма Павел Алексеевич решил перечитать повнимательнее. Там Шемиот делал туманные намеки на то, что «всесоюзным центром по изучению лизатов» может стать вовсе не скромная лаборатория патофизиологии ИЭВ, которую предлагалось на первых порах возглавить Заблудовскому, что эта роль отводится какому-то иному учреждению, которое еще только предстоит создать. По словам Евгения Антоновича, в Москве очень серьезно обсуждалась идея «организации Всесоюзного института для всестороннего изучения человека». Институт этот должен был «разрешить важнейшие практические проблемы в области новых методов лечения и профилактики и внедрить полученные результаты экспериментальной работы в практику лечебных учреждений». Идею эту, по словам Шемиота, продвигал некий Лев Федоров… Упоминание имени Федорова несколько насторожило Заблудовского. Он не был знаком с этим человеком лично, но кое-что слышал о нем от коллег. И отзывы эти не всегда были благоприятными. «Не большой ученый, но неплохой организатор», – говорил Заблудовскому о Федорове знакомый московский физиолог. «Пройдоха! – утверждал другой. – В начале 20-х приехал в Питер откуда-то из Сибири и сумел втереться в доверие к великому Павлову. Года четыре работал в его физиологической лаборатории в Институте экспериментальной медицины, а потом вдруг вознесся по административной линии – стал заместителем директора». Шемиот сообщал, что предложения Федорова поддержаны одним очень известным культурным и общественным деятелем и «предметно рассматриваются на самом верху». От коллег Павел Алексеевич слышал, что идею нового института поддерживал не кто иной, как Максим Горький. Все это было интересно и в то же время тревожно. Заблудовскому хотелось в столицу, но… Он посмотрел на лежавшую рядом на столе газету. Несколько дней назад в Москве закончился процесс по делу Промпартии. И сам процесс, и то, что писала о нем советская пресса, ошеломило Заблудовского. Он понял, что начинается избиение старых кадров. И не только в промышленности, но и в науке. В августе один из знакомых рассказал Заблудовскому, что в Ленинграде был внезапно арестован профессор Александр Владимиров, известный микробиолог и эпидемиолог. Вслед за этим были схвачены директор Мечниковского института Коршун и помощник заведующего эпидемиологическим отделом института Бернгоф. А еще раньше задержали директора Ростовского микробиологического института Штуцера! А еще Гартоха Оскара Оскаровича! В ученых кругах поползли зловещие слухи о каком-то «групповом деле микробиологов». «Правда» писала о том, что в Харькове слушали дело «антисоветской организации буржуазных националистов». Там некто по фамилии Павлушков признавался в том, что члены организации «высказывали пожелания», чтобы медики помогли умереть выдающимся пациентам-коммунистам, пользуясь «либо ядом, либо прививкой из бактерийных культур». Павел Алексеевич решительно отказывался в это верить. «Это какой-то кошмарный сон!» – думал он. Владимирова он знал лично как человека исключительной порядочности. Представить, что тот мог использовать свои профессиональные знания во вред людям, было совершенно невозможно. Заблудовский слышал, что академик Павлов послал Молотову письмо, в котором ручался за Владимирова, утверждал, что тот не способен к какому-либо противодействию режиму. Жена Александра Александровича Матильда Генриховна просила о заступничестве жену Горького Екатерину Пешкову. И что? Насколько было известно Заблудовскому, Владимиров по-прежнему сидел в Бутырке… А ведь он был совершенно лоялен советской власти, сразу после Октябрьского переворота предложил ей свой опыт и знания. Активно участвовал в противоэпидемической работе в Петрограде, выполнял специальное правительственное задание по организации санитарного дела на железнодорожном транспорте. И вот пожалуйста! А Гартох? Крупнейший авторитет в области инфекции и иммунитета! Правда, говорят, его вроде бы выпустили… Разум Заблудовского отказывался это понимать: зачем репрессировать людей, готовых служить стране, способных принести столько пользы, настоящих профессионалов! Однако как человек реальный он вынужден был признать, что жизнь вокруг него развивалась по какой-то иной, не понятной ему, логике. И нужно было к этой «логике» как-то примениться… Первой, инстинктивной, реакцией Заблудовского было – не высовываться! Не надо ехать в Москву или Ленинград, где хватают микробиологов. Лучше остаться в тихой, привычной Казани, жить по-старому, читать лекции, проводить опыты, принимать пациентов. Не привлекать к себе лишнего внимания. «Нет, так нельзя! – сам себе возражал Павел Алексеевич. – Исследования, которыми я занимаюсь, могут произвести подлинный переворот в медицине, избавить нас от многих болезней, продлить жизнь. Было бы трусостью и предательством не попытаться использовать все возможности для развития этого дела». «А если такого шанса больше не представится? – продолжал размышлять Заблудовский. – Ведь это – возможность двинуть вперед исследования в области лизатов. В конце концов, я всегда был вне политики. Никогда не высказывался против существующей власти. Ни в чем не замешан. Чего мне бояться?» Заблудовский знал, что Шемиот ждет от него ответа в течение ближайших дней. И знал, что эти дни будут для него трудными, что он снова, как это часто уже бывало в его жизни, будет качаться словно на качелях, переходя от оптимизма к унынию, от воодушевления к тревоге. И все-таки решение надо будет принять. И в глубине души Павел Алексеевич уже знал, каким оно будет. Москва, наши дни В день, когда объявился Стив Лейн, в редакции творился форменный сумасшедший дом. Я резал «хвосты» в заметках отдела экономии и одновременно разговаривал по мобильному с кем-то из журналистов, когда услышал в трубке характерный звяк. Кто-то пытался прорваться ко мне по второй линии. «Подождут!» – решил я и продолжил разговор. Потом что-то отвлекло меня, и я вспомнил о пропущенном звонке только минут через сорок. Номер не был мне знаком. «Ладно, узнаю на всякий случай, кто это звонил, – подумал я, – но если это продавцы театральных билетов…» – Хэлло, – послышался в трубке голос с приятным иностранным акцентом. – Это – Алексей Кораблев. Вы мне звонили? – О да! Алексей! Здравствуйте! – Голос на другом конце зазвучал радостно. – Я – Стив Лейн. Я прилетел сегодня из Нью-Йорк. Ваша… Тут он на секунду замялся. – …Лена сказала мне, что мы можем с вами встретиться. – Да, конечно. – Может быть, сегодня вечером? «Этот малый не привык рассиживаться, – подумал я с одобрением. – Прилетел и сразу за дело». – Извините, Стив, но сегодня никак, я закончу работу очень поздно. Но завтра у меня будет больше свободного времени. – Отлично! Давайте завтра. – Где вы остановились? – В гостинице «Шератон» на Тверской. – Это на углу Большой Грузинской? – О, я еще не очень хорошо знаю названия улиц… «У него сносный русский», – подумал я. – Там внизу должен быть ресторан под названием «Якорь»? – Кажется, да. Что такое «якорь»? – Anchor. – Понимаю. Sea food? – Честно говоря, не знаю. Можем встретиться там. – Отлично. Когда? – Часов в десять. – Договорились… Я явился за десять минут до назначенного срока. Народу в ресторане было немного, в основном мужчины. Только за одним столиком сидела женщина в строгом деловом костюме. Кто были эти люди? Скорее всего, постояльцы отеля. Я обвел взглядом зал. Кто же, интересно, из них Стив Лейн? Что-то они все староваты для Ксении… – Вы Алексей? – раздался голос у меня за спиной. Я обернулся и увидел молодого человека. Довольно высокого. Подтянутого, без брюшка. «Наверняка ходит в фитнес», – подумал я. С густыми, аккуратно подстриженными каштановыми волосами. У него было приятное открытое лицо. Я называл такие лица smile-ready – «готовые улыбнуться». На парне были темный пиджак, свежая белая рубашка без галстука и темно-голубые джинсы. По виду демократично, но вещи дорогие. Такой молодой обеспеченный американец. Мой будущий зять? Отец моих внуков? Возможно… Испытывал ли я ревность? Не знаю, это было какое-то другое чувство. Любопытство и… как это странно прозвучало бы… облегчение. Будущее уже наступает. Дочь выросла, и у нее начинается своя отдельная жизнь. От меня больше ничего не будет зависеть. Интересно, что чувствует по этому поводу Лена? – Стив? – Да. Здравствуйте. – Здравствуйте. – Надеюсь, я не заставил вас ждать? – Нет, я вошел минуту назад. – Отлично. Вы завтракали? – Да. – Ксения рассказывала, что вы предпочитаете утром плотный завтрак, – рассмеялся Стив. – Каша? Он произнес слово «каша» со смешным, преувеличенным акцентом. – Да, каша. Овсяная или манная. Но Ксения не любила кашу, приходилось ее заставлять. – Really? Я по секрету скажу, ваши усилия не пропали даром. Теперь она почти каждый день по утрам ест кашу. «Хм, они что, уже завтракают вместе?» – отметил про себя я. Мы подошли со Стивом к шведскому столу, уставленному традиционным набором отельных яств. Стив положил себе на тарелку яичницу с сосисками, тост, кусочек сыра, банан. Налил в стакан апельсинового сока. Я взял кофе. Мы выбрали столик у окна, выходившего на Тверскую. За стеклом катили автомашины, куда-то спешили люди, рабочий день уже набрал скорость. Мне хотелось расспросить Стива о Ксении, о Лене, об их жизни в Канаде, но я не знал, насколько это удобно, и вместо этого сказал: – Лена говорила, что вы работаете в финансовой сфере. – Да. Стив положил нож, достал из нагрудного кармана визитку и протянул мне. «Blackwell Synergy», – прочитал я. Название это было мне уже знакомо. – Под управлением компании находятся около двадцати фондов примерно на… полтора миллиарда долларов, – пояснил Стив. Пока это походило на официальный сайт Blackwell. – Как правило, фонды специализируются на различные виды… assets. – Активы. – Right. Правильно. Есть фонды, которые вкладывают в bonds… облигации, есть фонды акций и так далее. Есть фонд, который называется One Day Management, он инвестирует в молодые компании, которые занимаются биотехнологиями, новыми лекарствами и так далее. – Понимаю. И чем я могу вам помочь? Лейн отложил вилку и нож и на секунду задумался. – Я хотел поговорить с вами о ваш родственник – профессор Заблудовски. – Вы знаете о профессоре Заблудовском? – Да. – Откуда? В России-то о нем немногие помнят, и вдруг вы, иностранец… – Это довольно интересная история. – Расскажите? – С удовольствием. Моя бабушка Джулия Оксенбергер была наполовину русской… Оксенбергер – фамилия ее отчима, моего деда. Он был немец. Настоящая фамилия бабушки Краевская. Она была очень приятная женщина. Very smart. Я хорошо помню ее. Она изучала биологию и преподавала в университете. И умела очень интересно рассказывать о научных вопросах. Я любил ее слушать. И однажды она была у нас дома, мы обедали, и мама с бабушкой говорили за столом о медицине. Я не помню как, но разговор зашел о профессоре Заблудовском. Стив сделал паузу, собираясь с мыслями. – Мать бабушки, то есть моя прабабушка по материнской линии, была русской, ее звали Ольга Матвеев. До войны она жила в Казани и была замужем за человеком по фамилии Краевский. Ольга была очень близкий друг… bosom friend of Анна и Сергей Заблудовски, который был брат профессор Заблудовски. Верно? – Да, Сергей был младшим братом Павла Алексеевича, – подтвердил я. – I see. После революции Сергей и Анна уехали в Америка, но они не теряли связь с Ольга и писали ей. Так вот у прабабушка была большая… проблема. Она много лет не могла забеременеть, хотя очень хотела иметь детей. И тогда Сергей и Анна посоветовали ей обратиться к профессор Заблудовски… Кажется, в 1930 году, Ольге тогда было уже больше тридцать. Анна написала письмо Павел Алексеевич. И он согласился помочь и устроил Ольга в клинику. Там была группа – пять или семь женщин, у которых были различные проблемы с женский здоровье. Снижение libido, нарушение цикла and things like that. Они получали лечение с помощью специальный препарат, который назывался…