Время в Шине тянулось медленно. Дети наслаждались долгими днями наступающей весны, бегали по парку, свободные, как птицы, или катали визжащего маленького Георга в миниатюрной колеснице. Няньки глядели на это снисходительно. Елизавета и Мария часто присоединялись к шумным играм младших детей или отправлялись в длинные поездки верхом на лошадях вдоль берега Темзы, с удовольствием подставляя лицо весеннему солнышку. Все лето Елизавета напряженно ждала, что ей вот-вот сообщат о скором отъезде во Францию. Всякий раз, когда приезжали родители, она настораживалась из опасения, что они заговорят на эту тему. Однако время шло, и принцесса начала надеяться, что ее брак отложен или, вероятно, вообще расстроился. Но если бы дело обстояло так, ей наверняка сообщили бы об этом. В середине августа король с королевой приехали вновь, как обычно на барке, дети радостно встретили их. Проведя со своими отпрысками какое-то время и отобедав, отец устроился играть в шахматы с Марией, а мать повела Елизавету прогуляться по парку. – Вы, вероятно, уже догадались, что пока не поедете во Францию, – сказала она, когда они огибали дворцовую лужайку. – Я думала об этом, – ответила Елизавета; сердце ее упало при слове «пока». – Ваш отец по-прежнему настоятельно желает этого союза. Герцогиня Бургундская обратилась к нему за помощью против короля Людовика, но он оставил ее просьбу без внимания, так как не станет подвергать опасности ваш брак. Однако мы подозреваем, что Людовик не собирается соблюдать соглашение. Он не делает никаких приготовлений к вашему приезду. Тем не менее ваш отец отправил послов, чтобы те надавили на него и принудили к совершению бракосочетания без дальнейших проволочек. Король хочет, чтобы вы знали: он не жалеет сил ради вашего блага. Елизавета вновь ощутила угрызения совести из-за своих тайных надежд на провал переговоров, тем более что этот брак так много значил для отца и для Англии. Но все же, когда год стал клониться к завершению и пожелтевшие листья опали, принцесса начала негодовать. Король Людовик явно тянул время. Это было обидно не только для отца, но и для нее. Когда Елизавета вместе с братьями и сестрами приехала ко двору на Рождество, король вызвал ее в свой кабинет. – Я хочу поговорить с вами о вашем браке, Бесси, – с озабоченным видом сказал он. – Прежде чем вы пойдете в холл смотреть, как туда принесут бревно для Йолетида, я должен сообщить вам, что совсем недавно виделся с французским послом, которому король Людовик поручил сказать, что дофин в настоящее время еще не созрел для женитьбы, а ваше приданое будет выплачено только после окончательного заключения брака, что произойдет не раньше чем через шесть лет. Шесть лет! Если она сможет провести в Англии еще столько времени, то потом, когда неизбежный момент настанет, сама охотно поедет во Францию. Отец барабанил пальцами по столу: – Мои советники злятся на короля Людовика, который нарушил условия соглашения, и побуждают меня отказаться от него, но я не откажусь. Я намерен заставить его блюсти договор. Только, Бесси, я тут не испытываю особого оптимизма. Франции сейчас нужна Англия, так как Людовик опасается, как бы я не стал оказывать поддержку Максимилиану в Бургундии. Почему же он так бесчестно ведет себя в отношении вашего брака? Я вынужден задаться вопросом: действительно ли Людовик склонен выполнить договор? И ответ кажется очевидным: нет. Бесси, мое дорогое дитя, вы сильно расстроитесь, если дело дойдет до разрыва помолвки? – За себя – нет, – призналась Елизавета, – хотя мне будет жаль, что я не стану королевой Франции. А вот за вас, отец, я очень огорчусь, так как знаю, что этот союз много значит для вас. Истинное счастье для меня – исполнять вашу волю. Король встал и обнял ее: – Моя любимая Бесси… Если бы я мог поступать так, как мне хочется, я оставил бы вас при себе навсегда. Но ваше предназначение – носить корону, и я не лишу ни вас, ни Англию возможности заключить выгодный союз. Нам стоит надеяться, что из этого дипломатического затруднения все-таки можно извлечь какую-то пользу. Рассчитывайте на меня, я постараюсь втолковать Людовику, что к чему, даже если для этого мне придется пересечь Ла-Манш и силой принудить его к покорности! По пути в главный холл Елизавета радовалась задержке в переговорах о ее браке, однако не могла удержаться от взгляда в будущее: вот пройдут эти шесть лет, ей исполнится восемнадцать и придется делить ложе с больным четырнадцатилетним юношей! Ей уже почти тринадцать. Под платьем начали проступать груди, внизу живота потягивало (месячные у нее недавно начались), и сердце билось чаще, когда к ней обращался какой-нибудь красивый мужчина. Она стала то и дело поглядывать на себя в серебряное зеркало, ей нравилось, как сочетаются красновато-рыжие волосы с голубыми глазами и милыми чертами лица. Мужчины делали ей комплименты. И сны ее были о любви, о спасающих юных дев рыцарях и дающих друг другу обеты влюбленных, как в романах, которые она с жадностью поглощала. Дофину в этих фантазиях места не находилось. Глава 5 1479–1483 годы Пасху и День святого Георгия они провели в Виндзоре. Однажды вечером за постным ужином, состоявшим из рыбы в маринаде, отец опять стал ворчать по поводу того, что король Людовик откладывает свадьбу. – Он не прислушивается ни к каким доводам. Я отправил послов, чтобы предупредить его: если он не выполнит договор, я вступлю в союз с Максимилианом. Мать встревожилась: – И тогда наше соглашение с Людовиком совсем расстроится. Милорд, не провоцируйте его! Я хочу увидеть, как моя дочь наденет корону Франции. – А как же иначе, дорогая. – Король улыбнулся ей. В этот момент в комнату влетела леди Дакр, никто не оповестил короля с королевой о ее приходе, женщина запыхалась и тяжело дышала. – Ваши милости, молю вас, идите скорее в детскую! Заскрипели по полу стулья, все поспешили за леди Дакр. Елизавета не отставала от родителей. – Милорд Бедфорд, – выдохнула воспитательница. – Он не просыпается! – Нет! – воскликнула мать, а Елизавета задрожала, вспомнив, как ее сестра Маргарет умерла во сне семь лет назад. Боже милостивый, этого не могло случиться еще раз, и только не с малышом Георгом, милейшим созданием, которому только что исполнилось два года. «Матерь Божья, – молилась про себя принцесса, – только не Георг, пожалуйста!» Еще одни похороны, еще один маленький гроб. На этот раз скорбящие родственники собрались в церкви Святого Георгия в Виндзоре. Мать едва держалась на ногах, посеревший отец был сильно встревожен, потому что она опять ждала ребенка. Елизавета и Мария прижались друг к дружке и тихо плакали, удрученные скорбью матери. Как жестока жизнь! Весна выдалась печальная. Покров горя висел над королевской семьей, и Елизавету вообще перестало волновать, отправят ее во Францию или нет. Переговоры продвигались медленно, с черепашьей скоростью, и отец как будто утратил всякий стимул настаивать на их продолжении. Летом они переехали в Элтем, и именно там в августе родилась сестра Елизаветы Екатерина, что стало большим утешением для родителей, которые очень радовались этому девятому прибавлению в семействе, и Елизавета снова начала ощущать радость жизни. В феврале 1480 года отец устроил банкет в Белом зале Вестминстера, чтобы отметить четырнадцатый день рождения старшей дочери. – Вы выглядите прелестно, моя славная дева Йорков, – сделал он ей комплимент в антикамере[16] перед началом торжества, когда она покрутилась перед ним в своем пурпурном бархатном платье с окаймленными мехом горностая воротом и рукавами и расшитым самоцветами поясом на уровне бедер. – Вот ваш подарок. Король повернулся к Хамфри Бреретону, который держал в руках подушечку, взял с нее тяжелое золотое колье и надел на шею дочери. Мать подошла к ней, чтобы застегнуть его. – Оно великолепно! – воскликнула Елизавета. – О, благодарю вас! – Она обняла и расцеловала родителей. – Я буду всегда ценить и беречь его. – Вы выглядите прелестно, – сказала Мария. – Вся светитесь! – добавил король. – И дело не в украшениях, а в красоте вашего лица. Дофин может считать себя настоящим счастливчиком. Повисла неловкая пауза. Людовик продолжал вилять, уклоняясь от прямого ответа, и отец, который давно уже поговаривал о войне, не хотел идти на этот не имеющий обратного хода шаг, который покончит с предполагаемым союзом навсегда. Но сейчас она не будет думать о грустном. Лучше наслаждаться этим особенным вечером, устроенным в ее честь, тем более что Нэд приехал из Ладлоу, а дядя Глостер – из Мидлхэма, чтобы отметить вместе с нею это событие. Когда Елизавета вошла в холл и увидела их, стоящих вместе, – девятилетний светловолосый Нэд был почти такого же роста, как их стройный темноволосый дядя, – она радостно устремилась вперед, чтобы обнять родных. Придворные делали реверансы, когда она проходила мимо, потом собрались вокруг нее и стали произносить добрые пожелания. Лорд Стэнли поцеловал ей руку с отеческой любовью, а леди Стэнли сказала, что она прекрасно выглядит. В горячке момента Елизавета спросила о ее сыне Ричмонде и увидела, что лицо леди Маргарет осветилось удивленной улыбкой. – С ним все в порядке, – сказала она. – Как вы добры, что интересуетесь. Елизавета понадеялась, что ее вопрос о Ричмонде не будет истолкован превратно, и быстро сменила тему, прежде чем идти приветствовать тетю Саффолк и ее сына Линкольна. На следующее утро принцесса посетила бабушку Йорк в замке Байнардс. Став старше, Елизавета уже не так трепетала перед старой леди, и они испытывали взаимную приязнь. Сегодня, когда Елизавету провели в главный покой, она с удивлением увидела, что бабушка не надела свой обычный роскошный наряд, а стояла перед нею в строгом черном платье и вимпле; одеяние ее очень напоминало монашеское. – Мое дорогое дитя! – произнесла герцогиня, пока Елизавета поднималась из реверанса и целовала подставленную ей мягкую щеку, потом налила себе немного вина. – Что вы так таращитесь на меня, Бесси? – мягко укорила она внучку. – Мне шестьдесят пять, пора позаботиться о здоровье моей бессмертной души. Я вступила в орден бенедиктинок. – Вы стали монахиней? – спросила изумленная Елизавета. – Нет, это означает, что я посвятила себя служению Господу, оставаясь в миру. Я соблюдаю распорядок дня, я молюсь и читаю Писание; мне можно носить светское платье, но оно должно быть простым, как подобает женщине, посвятившей себя религии. Но я не обязана отказываться от своей собственности или высокого ранга. Елизавета знала о глубокой набожности бабушки, но то, что она могла пойти на такое, удивило ее. – Мы сможем навещать вас? – запинаясь, проговорила она. – Разумеется, дитя мое. У меня всегда есть время для отдыха в течение дня. И, как вы видите, я окружена мирскими богатствами. – Она обвела рукой комнату, где действительно было много дорогих вещей: гобелены, буфет, ломившийся от золотой посуды. – Но я не часто буду находиться в Лондоне. Вы появились у меня очень вовремя, так как завтра я уезжаю в свой замок Беркхэмстед. Там гораздо спокойнее. Елизавета задумалась, не повлияла ли на решение бабушки ужасная судьба дяди Кларенса, но спросить не решилась, опасаясь задеть ее чувства. – Мне хотелось бы быть такой же преданной служанкой Господа, как вы, миледи, – сказала она, исполнившись благоговения. – Есть много способов служить Ему. – Бабушка улыбнулась. – Некоторые делают это с помощью молитв, другие – исполняя свое предназначение на земле, то есть женятся и растят детей. Мне повезло. Мы с вашим дедом любили друг друга, и Господь благословил нас двенадцатью детьми, хотя из них выжили только четверо. Мне было даровано большое мирское счастье, именно поэтому я чувствую, что теперь способна жить в молитве и благодарении. Вы, Бесси, должны выйти замуж. Это тоже благой образ жизни. Для этого наш Господь призвал вас в мир. Елизавету это немного утешило. Кто она такая, чтобы противиться велениям Бога? Это был шаг на пути к приятию своей судьбы. Сидя в барке на обратном пути в Вестминстер, Елизавета решила быть такой же благочестивой, как бабушка. Худое лицо старой леди просветлело, когда она говорила о своем счастливом браке, и это тронуло Елизавету. Как мог дядя Кларенс распространять грязную ложь про лучника? Это было глупо и жестоко. Еще одна сестренка появилась у Елизаветы в ноябре, когда двор находился в Элтеме. Бабушка попросила, чтобы малышку назвали Бриджит, так как сама испытывала особое религиозное почтение к Бригитте Шведской, основательнице ордена бригиттинок, и часто посещала их монастырь Сион, находившийся на берегу Темзы в Айлворте. – Это не королевское имя, но имя святой, и я доволен этим, – сказал отец, сидя у постели жены и качая на руках новорожденную дочку. – И мы решили посвятить этого своего ребенка Господу. Он был щедр и послал нам десять детей, мы хотим проявить благодарность, отдав одного Ему. Елизавета глядела на крошечное личико спящего младенца, и ей было очень грустно. Она чувствовала себя несчастной оттого, что ее выдадут замуж за будущего короля Франции, а эта малышка вовсе не познает ни супружеской жизни, ни радостей материнства, никогда ей не носить на голове корону, пока она не вознесется на небеса. Ее жизнь будет состоять из колокольного звона и молитв, сердце и разум не будут принадлежать ей, а окажутся во власти обетов бедности, целомудрия и послушания. Но все же не ей было порицать выбор родителей. Отдать ребенка Господу – это святой, вызывающий восхищение поступок, связанный с большим самопожертвованием. Елизавета была уверена, что ее родителям это решение далось нелегко. На следующее утро после появления на свет сестры Елизавета стала для нее крестной матерью в церкви Элтема, куда набилась целая толпа знати и рыцарей. Маленькую Бриджит несла на руках к купели во главе процессии другая крестная, леди Стэнли. Елизавета шла за нею. В момент крещения сотня рыцарей и эсквайров зажгли факелы, герольды надели плащи. Младенца отнесли к алтарю, чтобы принять в церковную общину, а затем – в притвор, где девочка спокойно лежала с широко раскрытыми глазками, пока Елизавета и леди Стэнли делали ей подарки; затем малышку вернули в покои королевы, где ее благословили родители. Семилетний Йорк во время крещения вел себя весьма важно и сумел удержаться от шалостей (может быть, строгий взгляд бабушки Йорк имел к этому какое-то отношение), а вот его маленькая супруга Анна Моубрей отсутствовала. На рождественских праздниках ее тоже не было. – Мать Анны пишет, что девочка нездорова, – сказала королева после Двенадцатой ночи. – Доктора не могут понять, что с нею. Йорк выглядел расстроенным, когда ему сообщили, что Анна умерла, но не плакал. Они едва знали друг друга. Ее смерть вызвала легкую рябь на поверхности его юной жизни, которая вернулась на круги своя после пышных похорон супруги в новой церкви Святого Эразма, которую королева заложила в Вестминстерском аббатстве в благодарность за рождение Нэда.