– Разумеется. И пусть ваши слуги носят багрово-синие ливреи дома Йорков. Елизавета обрадовалась, что некоторые привычные вещи сохранятся в этом новом мире, где она оказалась. Позже в тот же день им с Генрихом сообщили, что жители Лондона, дабы выказать свою радость, в честь их свадьбы зажигали костры, танцевали, пели и пировали, прося Господа благословить короля с королевой и даровать им много детей. Люди радовались и торжествовали даже больше, чем при вступлении короля в Лондон или после коронации. Тут Генрих слегка нахмурился, но облако скоро сошло с его лица. Ничто не могло омрачить общую атмосферу воссоединения и примирения, возникшую после их свадьбы. К браку, обнаружила Елизавета, нужно приспосабливаться. Генрих оказался любящим, но сложным человеком – он часто бывал угрюм и бесконечно подозрителен, что неудивительно, ведь жизнь его с самого детства проходила в тени войн и интриг. Он постоянно воображал тайные заговоры и явно не чувствовал себя в безопасности на троне. Их разделяла недосказанность. Елизавета догадывалась, что Генрих с недоверием относится к ее родственникам, боясь, что они жаждут получить его корону. О ее братьях они почти не упоминали. Когда Елизавета спросила, сколько будут держать в Тауэре Уорика, Генрих ответил резко: – Я еще не решил. О мальчике хорошо заботятся. Не беспокойтесь о нем. Елизавета восприняла это как намек, что лучше ей держать язык за зубами. Но были в Генрихе и другие стороны. Елизавета обнаружила, что он владеет четырьмя языками, начитан, знает счет деньгам и вообще человек культурный. Способный, умный, трудолюбивый и практичный, он был хорошим мужем и сыном, непрестанно пекся о семье. Она любила Генриха за это и за его сдержанный юмор, а также горячо одобряла решимость супруга принести стабильность в Англию. – Я хочу обезопасить трон, укрепив его богатством, – сказал ей Генрих на первой неделе брака, когда они вдвоем сидели за обедом. – Я намерен создать сильное правительство, установить закон, порядок и мир и буду трудиться ради процветания моего дома. Я сделаю свое королевство силой, с которой будут считаться, его станут уважать во всем христианском мире. Елизавету впечатлили его планы по развитию внешней торговли и коммерции, что обеспечит экономическое процветание английским купцам. – Но главное, я должен выжить как король, – добавил Генрих, и Елизавета невольно подумала: «Уж не сомневается ли он в моей родне?» – Меня не покидает мысль, что если я смог победить Узурпатора, имея совсем небольшую армию, насколько легко будет свергнуть с трона меня самого. У всех главных лордов есть свои войска, и благодаря этому стали возможны недавние битвы между Ланкастерами и Йорками. Я собираюсь запретить эту практику и намерен продвигать на королевской службе людей, которые имеют способности, а не только могут похвастаться благородством крови. – Глаза Генриха сияли, он живо представлял себе новую Англию, которую создаст. Елизавета с любовью наблюдала, как ее супруг кропотливо проверяет счета, ставя подпись под приобретением каждой вещи. Она поняла, что это человек, которому нравится вникать во все детали, которые прочие короли, и ее отец в их числе, обычно оставляли другим. Он постоянно делал для себя какие-то пометки и заносил в дневник свои мысли. Но Елизавета не смеялась, когда однажды, войдя в кабинет короля, застала там Генриха, который строго отчитывал ручную обезьянку, разорвавшую в клочья его записную книжку. История стала широко известна, и весь двор покатывался со смеху. Дотошность Генриха во всем не вызывала симпатий, как и его растущая репутация скупца, не вполне незаслуженная. Но скрягой он не был. Знал, когда стоит щедро потратиться, чтобы показать себя великолепным монархом. – Это необходимо, – объяснил он Елизавете во время примерки новой фиолетовой мантии на подкладке из златотканой парчи. – Король, который подчеркивает свое величие внешним видом, вызывает почтение и благоговение. В те первые недели брака Елизавета обнаружила в своем супруге главное качество: Генрих отличался живым нравом и общительностью. Они оба любили музыку, часто играли в карты и шашки. Для развлечения он устраивал танцы и разные забавы: однажды вечером они с восторгом наблюдали за трюками акробатов, жонглеров и глотателей огня. В другой раз перед ними выступали исполнители мавританских танцев. Обычно их потешали Патч и другое придворные шуты. Но случались и более тихие вечера. Елизавета радовалась, что Генрих любил учение само по себе и был жаден до чтения, как и она. Она находилась под большим впечатлением, узнав о его многочисленных проявлениях доброты: он дал денег безвинно арестованному мужчине; нуждавшейся беременной женщине; детям, которые услаждали его пением; бедной девушке-бесприданнице и маленькой девочке, которая танцевала для него. Редко случалось, чтобы какой-нибудь проситель уходил от короля с пустыми руками. Человек, сердце которого трогали людские беды, способный быть благодарным за малое, наверняка обладал истинной добротой и душевным теплом. Теперь она не сомневалась, что Генрих любит ее. Разделяя ложе со своим супругом, Елизавета обнаруживала в нем натуру страстную и романтическую, таким Генрих не открывался больше никому, а с нею давал себе волю. Но случалось, он проявлял чувства и публично. Даже в официальных документах называл ее своей самой близкой подругой и делящей с ним ложе дражайшей супругой. Его привязанность проявлялась в заботе о ее благополучии и счастье, а также о надежности. Мать Генриха тоже была внимательна к ней, и Елизавета поняла, что она ее любит так же, как сын. Тем не менее, помимо разговоров о своих планах и целях, другие политические вопросы Генрих с Елизаветой не обсуждал. Он ясно дал понять, что даже высокое происхождение не делает ее способной высказывать свои мнения по вопросам государственной важности. Елизавета быстро убедилась в том, что Генрих любит во всем поступать по-своему и держит большинство людей на расстоянии. Он не пойдет на поводу ни у кого. На самом деле она вздохнула с облегчением, поняв, что у нее больше нет необходимости участвовать в политических интригах. Ее вполне удовлетворяла новая жизнь и роль жены, компаньонки и, даст Бог, матери принцев. И если это избавит Генриха от неотступных подозрений по поводу того, кому она верна, то и славно. Елизавета постоянно молилась о том, чтобы их брак стал крепким союзом двух людей, основанным на любви, сотрудничестве и преданности друг другу. Она решила посвятить всю себя поддержке интересов Генриха и доказать ему свою готовность всегда оставаться для него верной помощницей. Таков путь к счастливому и стабильному браку, Елизавета в этом не сомневалась. После свадьбы не прошло еще и месяца, когда Маргарет предложила, чтобы они с Елизаветой основали часовню при церкви Святой Троицы в Гилдфорде. Генрих, довольный их счастливым сотрудничеством, с удовольствием дал разрешение. Елизавета, радуясь, обнаружила, что Маргарет охотно прислушивается к ее предложениям и сама полна творческих идей. Поначалу она опасалась, что свекровь окажется чересчур властной, но той была присуща внутренняя мягкость, которая привлекала к ней. Распространялось это качество Маргарет не на всех – она могла быть суровой, когда ее вынуждали, и большинство людей благоговели перед нею, так как она не терпела глупцов и энергично отстаивала свои права, но, кроме того, отличалась мудростью и здравомыслием; все восхищались святостью ее жизни. Люди превозносили щедрость матери короля, ее добродетель и ученость. Теперь Елизавета понимала, почему эту женщину любят близко знавшие ее. Генрих не хотел слушать ни слова, сказанного против его матери. Однажды вечером, лежа в постели, он поделился с Елизаветой своей радостью по поводу того, что долгие годы, проведенные в разлуке с Маргарет, превратились в ничто, стоило им воссоединиться. – Я очень многим ей обязан, – добавил король. – Я в долгу перед нею, как и перед всеми живыми существами, за великую любовь и привязанность, которые она всегда питала ко мне, хотя часто ей это дорого обходилось. – Она не переставала надеяться, что однажды вы завоюете Англию, – сказала Елизавета, прижимаясь к нему. – Но пережитые тревоги и беспокойства дают о себе знать. Леди Маргарет то печалилась из-за вражды, то, когда все шло хорошо, боялась, что вражда возобновится. Я тоже должна быть благодарна ей. Именно она первая предложила наш брак. Генрих повернулся и поцеловал жену: – Тогда у меня еще больше причин для любви к ней! Маргарет часто говорила, что надеется основать колледж в Кембридже. – Я хочу использовать свои богатства для блага других людей и на развитие образования, – сказала она Елизавете во время прогулки в заиндевелом саду Вестминстера. – Как вы считаете, это достойные цели, моя дорогая? Елизавета ответила, что да. Она с каждым днем сближалась с Маргарет, пытаясь не принимать близко к сердцу, что та жила в такой же роскоши, как она сама, и покровительствовала людям, как королева. При посещении служб в церкви с Генрихом и Елизаветой леди Маргарет восседала под своим особым балдахином с гербами. После вечерни ей подносили вино и специи так же, как королю, а Елизавете не давали ничего. Когда Елизавета шла с процессией по дворцу, Маргарет находилась всего чуть-чуть позади нее. Но ее желание купаться в отраженных лучах славы своего сына было вполне естественным. Елизавета училась мириться с постоянным присутствием Маргарет рядом с нею или неподалеку. Где бы ни находился король, там будет и она, и Генрих недвусмысленно дал понять жене, что намерен брать с собою мать в путешествия и когда они отправятся объезжать королевство. Он приказал подготовить для нее комнаты во всех королевских резиденциях, часто эти апартаменты находились по соседству с его личными покоями. Служащие короля уже знали, что, делая какие-то приготовления для него и королевы, нужно иметь в виду и его мать. Елизавету это немного угнетало. Но потом Маргарет обезоруживала ее каким-нибудь неожиданным проявлением доброты и душевности, тогда Елизавета понимала, что не в силах противиться ей и было бы просто глупо нарушать гармонию между ними. Она была благодарна Маргарет за поддержку, которую та с готовностью ей оказывала, и искренне радовалась, что они со свекровью заодно. Было чудесно снова оказаться в центре внимания английского двора, где ее превозносили и почитали как королеву. Генрих был полон решимости содержать великолепный двор, такой же великолепный, как у ее отца, и она радовалась, когда, обратившись к ней за помощью, супруг жадно внимал ее рассказам о том, как тогда все было устроено по образцу модного бургундского двора. – Невзирая на издержки, я намерен сделать свой двор столь же блистательным, чтобы слава о нем распространилась по всему христианскому миру, – с восторгом говорил он, когда они сидели перед ревущим в камине огнем в покоях Елизаветы и составляли список необходимых изменений. – Я хочу перестроить свои дворцы и снабдить их лучшей посудой, гобеленами и прочими украшениями. Мы превратим наш двор в удобнейшее место для пиров, турниров и показа живых картин. – И еще нужны площадки для спортивных игр, – добавила Елизавета, – места для охоты, в том числе соколиной, и стрельбы из лука. – Она сама любила эти забавы. – Я могу устроить дорожки для игры в шары и теннисные корты, чтобы моим придворным было чем заняться. – Не забудьте о музыкальных развлечениях. Кроме того, важно поощрять людей к учению и благочестию. – Да, я должен задать хороший моральный тон, – согласился Генрих. – Я очень благодарен вам за ваши идеи, моя Бесси. Она улыбнулась ему, подавляя зевоту. В последние пару дней Елизавета чувствовала себя усталой и объясняла это тем, что любвеобильный супруг заставляет ее бодрствовать до первого, а то и до второго часа ночи. Сегодня она могла бы спать стоя, что было на нее не похоже. Но оно того стоило! Однажды вечером Генрих устроил великолепный пир на несколько сот человек, желая продемонстрировать великолепие своего двора и опровергнуть обвинения в скаредности. Сам он вел жизнь весьма умеренную, но гостей усадил за роскошный стол, на который подавали смену за сменой самые вкусные и изысканные блюда. Елизавета едва взглянула на оленину и красное вино, как ее сразу затошнило, а вот на рыбу буквально накинулась. Странно! Однако тошнота не отступала. Она сидела, улыбалась, слушала, как играют музыканты, а про себя молилась, лишь бы ее не вырвало. Вечер, которым она наслаждалась, вдруг показался ей бесконечным. Леди Маргарет склонилась к ней: – С вами все хорошо, моя дорогая? – Мне немного нездоровится, – призналась Елизавета. – Тогда вам нужно пойти отдохнуть, – сказала Маргарет и обратилась к Генриху: – Королеве нехорошо. Прошу ее извинить. – Конечно, – отозвался король, сразу встревожившись. – Прислать к вам врача, cariad? – Нет, лучше не поднимать шума. Я просто устала, вот и все. Елизавета с радостью ускользнула из зала, дамы потянулись следом. Каким блаженством для нее стало прикосновение головы к подушке! Она взяла в руки свой прекрасный ярко иллюстрированный часослов, но уснула через несколько секунд и не шелохнулась, даже когда Генрих лег в постель рядом с нею. Утро принесло с собой новую атаку тошноты. – Вам нужно повидаться с доктором, cariad, – не отступался Генрих. – Это ни к чему, – ответила ему Елизавета. – Но я настаиваю. Вызвали доктора Льюиса. Елизавета сделала его своим личным врачом в благодарность за поддержку, оказанную им в черные дни восстания Бекингема. Врач задал ей множество вопросов и проверил ее мочу. – Что ж, ваша милость, – улыбаясь, сказал врач. – У меня для вас очень хорошая новость: есть все признаки того, что вы ждете ребенка. Ребенка? Уже? Елизавету охватила всепоглощающая радость. Она не могла дождаться момента, когда можно будет сообщить обо всем Генриху. – А где король? – спросила Елизавета. – Он ждет за дверью, мадам. Я приведу его. Лицо Генриха озарилось ликованием. – Моя милая Бесси, это самая восхитительная новость! Наследник, который увенчает наш брак. Воистину Господь улыбается нам и одобряет мою победу при Босворте. – Он нежно поцеловал жену и сжал ее руку. – Вы должны отдыхать, любовь моя, и заботиться о бесценной ноше, которая у вас внутри. – Но мне уже лучше. Это была правда: тошнота прошла, и Елизавете не терпелось встать, чтобы поделиться с матерью и сестрами радостным известием. Однако Генрих взял с нее обещание, что она останется в постели еще на час. Леди Маргарет пришла к ней и тепло обняла. – У меня возникла такая мысль вчера вечером, когда вы сникли, – весело проговорила она. – О радость! Я молилась об этом. Теперь, моя дорогая, вы должны быть очень осторожны. Вся Англия надеется на вас. – Тогда я постараюсь ее не разочаровать! – Елизавета рассмеялась. Мать пришла в восторг, услышав новость, и принцессы заскакали вокруг от радости. – Вы справились лучше, чем я, Бесси, – сказала королева. – Я была замужем восемнадцать месяцев, прежде чем вы появились на свет. – Ах, но у вас родилось десять детей, – напомнила ей Елизавета. – Да уж, и я молюсь, чтобы Господь благословил вас неменьшим числом. По моим расчетам, ребенок должен появиться в октябре.