– Да. Это в наших общих интересах. Договор захлопнет дверь во Фландрию перед носом Уорбека, так как Максимилиан уже предупредил вашу тетку Маргариту, что она потеряет полученные в приданое земли, если не будет соблюдать условия соглашения. И теперь, когда я примирился с французами, Уорбек изолирован в Шотландии. – Вы все сделали великолепно! – похвалила Елизавета мужа и обняла его. Он поцеловал ее: – Слава Всевышнему, вы вернулись и выглядите намного лучше. – Да. Паломничество повлияло на меня благотворно. О том, что произошло с нею по выходе из святилища, она расскажет ему позже. Генрих привлек Елизавету к себе: – Простите, я был резок с вами. Слишком много проблем навалилось. Она погладила его по щеке: – Я знаю. И все понимаю. Но дела наши поправятся, я в этом уверена. И думаю, Яков еще пожалеет о том, что сдружился с Уорбеком. – Будем молиться, чтобы Англия не преклонила колени перед самозванцем, пока Яков не одумается, – мрачно ответил Генрих. Глава 18 1496–1497 годы Родилась девочка, как и надеялась Елизавета. Генрих пришел в восторг так же, как она, и с радостью согласился, чтобы малышку назвали в честь давно умершей сестры Елизаветы Марии. Девочка была очень милая – синеглазая, с золотистыми волосиками, красивыми чертами лица и напоминавшими розовый бутон губами. – Какое райское создание, – задыхаясь, промолвила Елизавета, глядя на дочку, мирно спавшую у нее на руках, и благодаря Господа за то, что она здорова, в отличие от первенца Анны Томаса, который, судя по всему, недолго проживет в этом мире. – Она так похожа на вас. – Генрих улыбнулся и сжал руку жены. Какой мукой было для Елизаветы отдать Марию Элис Скерн, очень опытной няне, которая увезла девочку в детскую Элтема. Елизавета не могла дождаться, когда ее наконец воцерковят, чтобы навестить детей, однако роды отняли у нее много сил, и ей был нужен отдых. Матушка Мэсси настояла на том, чтобы она не вставала с постели по крайней мере тридцать дней из сорока, отведенных на восстановление. Когда Елизавета наконец попала в Элтем, то не удивилась тому, что Маргарет проявляет признаки ревности к новой сестре – Маргарет, которая никогда не имела ничего против Бет. Мария была почти так же красива, как Бет, и, естественно, стала центром внимания. – Нос моей маленькой леди слегка свернут на сторону, – тихо проговорила леди Дарси, когда они с Елизаветой сидели и наблюдали, как дети возятся с игрушечным замком Гарри, – но это у нее пройдет, мадам. А вот Гарри, напротив, очень полюбил новую сестренку. То и дело он подбегал к ее колыбели, чтобы посюсюкать с нею, проверить, все ли в порядке, и радовался безмерно, получая от взрослых одобрительные улыбки за свои старания. Какая отрада была видеть, что он так любит Марию. Елизавета вновь вспомнила дочку, которую больше никогда не прижмет к себе, помянула в мыслях и Артура, находившегося далеко от своего брата и сестер и лишенного счастливого товарищества, царившего между ними в детской. Давно уже она не видела своего старшего сына. Очередного летнего объезда страны Елизавета побаивалась, ведь, как и в прошлом году, он потребует от нее немалого напряжения сил. Однако она приняла бравый вид и умилялась, видя, как люди сбегаются поглазеть на нее, некоторые приносили ей в подарок корзины с вишнями, грушами, яблоками, цветами и даже курами. Одно и то же повторялось всюду, где бы она ни появилась, и Елизавета удивлялась: чем заслужила такое доброе отношение к себе? Неужели ее благие дела, заступничество за попавших под суд и помощь другим людям стали так широко известны? Или подданным Генриха настолько полюбились ее набожность и плодовитость? А может, дело в том, что она – дочь своего отца и принадлежит к старому королевскому дому? Какие бы мотивы ни двигали людьми, Елизавете было неловко видеть эти проявления столь сильной любви к ней. Очень медленно они продвигались на запад через Чертси, Гилдфорд, Фарнхэм, Порчестер и Саутгемптон. Остановились в аббатстве Больё и пересекли Солент, посетив остров Уайт, затем поехали дальше в Крайстчёрч, Пул и замок Корф. В августе по просьбе Елизаветы остановились в Хейтсбери и погостили у хозяйки поместья, леди Хангерфорд. Бывший тюремщик Елизаветы капитан Несфилд умер восемь лет назад, но дом был полон воспоминаний о матери, сестрах и тревожном времени, которое они провели здесь. Над всем этим тенью висела память о ее планах выйти замуж за Ричарда, о чем не стоило упоминать при Генрихе. Да, жизнь ее развернулась совсем в другом направлении, однако, оглядываясь назад, Елизавета все равно не видела для себя иного пути в то время. Она не могла удержаться от сравнения тех мрачных дней со своей теперешней устроенной жизнью. В Виндзор они вернулись в сентябре, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гарри исполняет свою первую публичную обязанность – выступает свидетелем того, как король дарует хартию аббатству Гластонбери. Елизавета с гордостью наблюдала, как ее сын выводит на документе свое имя аккуратным почерком, которому научила его она. Ему исполнилось пять, ее прекрасному, милому жизнерадостному сыночку, мальчику умному и с завидными талантами. Он столько взял от своего дяди Йорка. Леди Дарси уходила на покой, и на освободившееся место Елизавета пригласила Элизабет Дентон; эта женщина с момента замужества Елизаветы служила хранительницей гардероба, а теперь станет главной наставницей Гарри и воспитательницей его сестер вместе с леди Гилдфорд, тоже много лет проведшей на службе у королевы. По предложению леди Маргарет Генрих назначил учителем Гарри ее протеже, поэта Джона Скелтона, человека очень образованного. Вечно хмурый, с неподвижным лицом, Скелтон обладал изрядным умом и был остер на язык, он потешал всех своими сатирами. Генрих обрадовался, когда известный голландский ученый-гуманист Дезидериус Эразмус посетил Элтем и сказал Гарри, что Скелтон – несравненный светоч знаний, украшение литературы и лучшего учителя принцу не найти. Однако Гарри явно в этом сомневался. Учитель был строг, уделял много внимания соблюдению королевского достоинства, а турнирами и войнами не интересовался. Но Елизавета видела, как ее сын расцветает под руководством этого наставника. Она трепетала от восторга, замечая, что Скелтон выявил и поощряет талант принца к музыке. Мальчик играл на лютне как ангел – по крайней мере, так казалось Елизавете – и уже начал сочинять собственные песни. – Хоть он и юн, но уже начал понимать общие основы теологии, – сказал ей Скелтон, когда они сидели в учебной комнате в Элтеме, а Гарри, склонив над книгой рыжую головку, постигал азы латыни. Увидев, что королева удивленно изогнула брови, учитель улыбнулся. – Вообще-то, у него есть свое мнение, и он убедительно его отстаивает. Принц очень умен, мадам, превосходно овладевает языками и любит учение само по себе; он – прекрасная новая маленькая роза, достойная своего рода. Елизавета склонила голову, принимая комплимент, и продолжила листать тетради Гарри. Они были аккуратными, почти совсем без клякс и помарок. – Кажется, он опережает свой возраст, – заметила она. – Определенно. Но разумеется, этого и следовало ожидать. – Я бы скорее думала, что это следствие ваших с ним занятий, – сказала Елизавета. – Ах, мадам, наставник лишь настолько хорош, сколь податлив материал, с которым ему приходится работать. Иметь такого способного ученика – большая радость. В комнате Маргарет ситуация складывалась совсем иная. На пороге семилетнего возраста девочка умела читать и писать, хотя и не слишком уверенно. Она предпочитала музыку и танцы, и ее воспитательницы жаловались, что принцесса все время ерзает во время уроков, так как ей хочется поскорее заняться чем-нибудь другим. – Что ж, давайте на сегодня отложим книги, – сказала Елизавета и взяла лютню, которую Генрих купил Маргарет. – Я хочу послушать, как вы играете, – обратилась она к дочери; к счастью, та имела некоторый талант к музицированию и уже неплохо играла на клавикордах. В общем, день прошел очень приятно. Елизавета успела провести какое-то время и с младшей дочерью, порадовалась тому, как хорошо та развита для шести месяцев и как она мила. Малышка совсем не оробела, а при виде матери заскакала на руках у няньки и захихикала, когда Елизавета взяла дочку и поцеловала ее маленькую головку. Это напомнило ей другую головку, которая когда-то лежала у нее на плече и невидимым призраком до сих пор витала в этих покоях. Бет каждый день появлялась в мыслях Елизаветы. Сидя в барке по пути обратно в Шин, Елизавета благодарила Господа за то, что он дал ей таких прекрасных детей. Она горячо желала, чтобы им не пришлось расти в мире, омраченном угрозами и интригами, и молилась, чтобы в детство Маргарет, Гарри и Марии не вторгались тревоги и заботы, осаждавшие их отца. Надежды оказались напрасными. По возвращении Елизавета застала Генриха в большом возбуждении, он метался по комнате, как лев в клетке. – Яков вторгся в Англию вместе с Уорбеком. Мои разведчики сообщают, что Уорбек обещал ему в награду Бервик. – Как он смеет! Бервик принадлежит не ему, а Англии. Елизавете не хотелось напоминать Генриху, что Бервик, за который в течение столетий англичане много раз бились с шотландцами, был захвачен Ричардом во время правления ее отца. Король перестал метаться по комнате и с решительным видом повернулся к Елизавете: – Я отправлю на север армию, чтобы разделаться с этими негодяями и взять в плен Уорбека. Надеюсь, скоро я увижусь с самозванцем лицом к лицу! Однако, когда на юг просочились донесения с места событий, стало ясно, что армия Якова больше интересовалась грабежом и возобновлением старых приграничных распрей, чем возведением Уорбека на английский трон. – И как только он увидел нашу армию, – весело рассказывал Генрих, поглощая за обедом ростбиф, – сразу кинулся обратно в Шотландию! – Значит, сражения не было? – Нет. И по общему мнению, жестокость шотландцев вызвала отвращение у Уорбека, кроме того, он обозлился, что они не стали помогать ему. Между ним и Яковом произошел разлад, и я полагаю, что теперь смогу заставить короля выдать нашего друга Уорбека. В противном случае я могу рассчитывать на парламент в финансировании войны против Шотландии. Парламент проявил сговорчивость, и Англия встала на грань войны. Однако раздоры продолжались и продолжались. Весной 1497 года Елизавета почувствовала себя плохо, она испытывала усталость, одышку и иногда головокружения. Однажды ей пришлось остаться в постели. – Вы бледны, дорогая, – с обеспокоенным видом сказала леди Маргарет, придя навестить ее. – У меня болит голова и сердце колотится, – ответила Елизавета. – Думаю, это тревоги из-за Уорбека дают о себе знать. – Боюсь, что так. Скорей бы все улеглось. Я так надеялась, что мы проведем время вместе в Гринвиче и дети будут с нами, а теперь я слишком слаба для этого. – Не беспокойтесь. Хвала Богу, наши милые детки здоровы и наслаждаются весенним солнцем в саду. И я надеюсь, что, милостью Божьей, вы скоро поправитесь. Но это произошло лишь к июню, дети уже вернулись в Элтем, а она и Генрих – в Шин. Однажды днем Елизавета и ее дамы обсуждали, как переделать старую одежду, когда объявили о приходе Генриха. – Оставьте нас! – распорядился он, и женщины мигом удалились. Елизавета в тревоге поднялась из реверанса. – Опять Уорбек? – срывающимся голосом спросила она. – Нет, Бесси. Люди Корнуолла восстали и идут на Лондон. – Но почему? – Елизавета дрожала от потрясения. – Чего они хотят? – Они возмущены новыми налогами. Мне пришлось увеличить сборы ради защиты королевства. Мятежникам нужна моя голова. Негодяи! Бесси, нельзя терять времени. Я приказал собрать вооруженный эскорт, чтобы вас отвезли в Элтем забрать детей. Вы доставите их в дом моей матери Колдхарбор. Он расположен в пределах городских стен, так что там вы будете в безопасности. – А что будет с вами, мой дорогой? – воскликнула Елизавета, прижимаясь к нему. – Я выступаю с армией на запад и покончу с бунтарями. Она замолчала, пытаясь побороть страх. – Да пребудет с вами Господь. И пусть Он вернет вас ко мне целым и невредимым.