– Какие у вас планы насчет Кэтрин? Король вздохнул: – Многое зависит от желаний Фердинанда и Изабеллы. Они прислали соболезнования и написали, что известие о смерти Артура причинило им глубокое горе, но следует покорно принимать волю Божью. – Как бы тяжело это ни давалось, – печально промолвила Елизавета. Генрих взял ее за руку: – Мой приоритет – сохранение союза с Испанией. Этого можно достичь, выдав Кэтрин замуж за Гарри. – Но ему еще нет и одиннадцати лет, а ей шестнадцать. Они будут плохо подходить друг другу. – Cariad, дело в союзе Англии с Испанией. Через несколько лет разница в возрасте перестанет иметь значение. Вы видели, как Гарри смотрит на нее? Как смотрел во время свадьбы? Он всегда страстно желал того, что имел Артур. Теперь он получит корону Артура и, могу поспорить, от его невесты тоже не откажется. Елизавета вспомнила все те ситуации, когда она видела Гарри и Кэтрин вместе. Да, ее младший сын не скрывал своего восхищения ею. Из этого что-то могло выйти. – Но дозволит ли такой брак Церковь? – спросила она. – Они родственники по браку. Такой союз могут счесть кровосмесительным. – Мне нужно посоветоваться на этот счет с епископами. Но я жду, чтобы испанские суверены высказали свое желание, чего они хотят для Кэтрин. Надеюсь, они увидят, какие выгоды сулит ее брак с Гарри. Бог свидетель, я не хочу возвращать половину приданого, которое она привезла с собой, и желаю получить остальное. Но больше всего мне нужен союз. Назавтра Елизавета увиделась с Кэтрин и сообщила ей: Генрих ждет, что скажут ее родители. Днем принцесса уехала в Кройдон. Глядя вслед удаляющимся носилкам, Елизавета пошатнулась, чувствуя себя измотанной, у нее слегка кружилась голова. Доктор Льюис был в отъезде, поэтому послали за лондонским врачом, который прописал ей отдых и здоровое питание. Елизавета не хотела валяться в постели, в таком случае у нее появлялось время на тяжкие раздумья об Артуре. Она хотела быть на ногах, заниматься делами, но стоило ей ослушаться предписаний врача, как на нее навалилось такое изнеможение, что пришлось послать за хирургом, который пустил ей кровь, велел лечь в кровать, и она пролежала там три дня, стараясь сосредоточиться на книгах или разговорах с дамами, которые сидели с нею, чтобы тревожные думы об Артуре не вторгались в ее голову. Кэтрин тоже постоянно появлялась в мыслях Елизаветы, и она отправила пажа справиться о здоровье невестки. Тот принес ответ: принцесса сказала, что стала больше есть и немного поправилась. Елизавета задумалась, не беременна ли она? Но ведь испанский врач утверждал, что Артур был слишком слаб, чтобы вступить в настоящие супружеские отношения. Но откуда ему знать наверняка, что происходило или чего не происходило в постели молодоженов? Разве не восхитительно было бы, если бы Кэтрин носила ребенка Артура? Это имело бы огромное значение. Если ребенок окажется мальчиком, он отодвинет Гарри с первого места в ряду наследников. Елизавета могла представить, как тот расстроится: Гарри невероятно гордился своим новым статусом наследника короля. Но доживет ли Генрих до момента, когда его внук станет взрослым? Ему уже сорок пять, а к тому времени будет за шестьдесят. Гарри может в конце концов оказаться правителем Англии в качестве регента. Пока эти мысли кружились в голове Елизаветы, появился Генрих, отпустил ее дам и сел рядом с постелью жены: – Как вы себя чувствуете сегодня, cariad? – Кажется, немного лучше. Надеюсь на это. Я не могу все время лежать здесь. – Не переутомляйтесь, – предостерег ее Генрих. – Вы должны заботиться о себе. Особенно если… – Он с надеждой взглянул на нее. О Небо! Король думал, что она страдает от неприятных симптомов ранней стадии беременности. Верная своему слову, Елизавета принимала Генриха в своей постели с распростертыми объятиями, нуждаясь в утешении, которое дарила ей близость с ним, а также предлагая себя в качестве сосуда, где взрастет еще один наследник, который укрепит трон. Но пока еще не было никаких признаков, что она зачала ребенка. – Это еще одна причина, почему я хочу скорее поправиться. – Елизавета улыбнулась и сжала руку мужа. – Мы не должны торопить события, – ответил Генрих. – Я способен сдерживать свое нетерпение! Глаза их встретились. Между ними зародились новая нежность и взаимопонимание. Смерть Артура сблизила их, объединила в общем горе, они стали мягче и добрее относиться друг к другу. – У меня есть хорошие новости, – сменил тему Генрих. – Только что ко мне приходил доктор де Пуэбла. Фердинанд и Изабелла поручили ему сохранять наш альянс. Они требуют немедленно вернуть Кэтрин и ее приданое, но сказали Пуэбле, чтобы тот обеспечил помолвку принцессы с Гарри. А главное, они желают знать, не ждет ли она ребенка. Если ждет, союз их дочери с нашим вторым сыном будет противоречить каноническому праву как кровосмесительный. Это очень деликатный вопрос, но мы должны выяснить правду. Доктор де Пуэбла задает вопросы. – Вы будете держать меня в курсе событий? – Конечно. Через неделю Елизавета с радостью пригласила Генриха разделить с нею ложе, так как чувствовала себя полной сил после отдыха. – Из Кройдона поступают противоречивые сведения, – сказал король, когда они, обнявшись, лежали в постели, утомленные после любовных трудов; легкий ветерок из открытого окна игриво обдувал их тела. – Противоречивые? – Да. Духовник принцессы сказал доктору де Пуэбле, что брак был заключен окончательно, но ее дуэнья решительно утверждает, что нет и Кэтрин осталась девственницей. Однако мои законники говорят, что дело не в скреплении брака супружеской близостью. Главное – беременна она или нет, а теперь совершенно ясно, что нет. Трагично, что Артур не оставил никого после себя в этом мире, но Елизавета не питала особых надежд на это. – Значит, нет никаких препятствий для ее помолвки с Гарри? – Нет, – ответил Генрих. – Но я думаю, нам лучше выдержать приличествующее время, прежде чем двигаться дальше. Отсрочка не повредит, ведь испанские суверены так же хотят сохранить альянс, как и я. – Он поцеловал Елизавету, приютившуюся у него на плече, в макушку. – Теперь мы знаем, что Артур не оставил наследника, значит Гарри можно сделать принцем Уэльским. Это, по крайней мере, порадовало сердце Елизаветы, хотя, как случалось часто в те дни, она не смогла удержаться от воспоминания о юноше, который и теперь должен был бы носить этот титул, о своем сыне, которому полагалось стать королем. К моменту, когда они с Генрихом в июне отмечали праздник Тела Христова, у Елизаветы один раз не было месячных, и она подозревала, что беременна. Это вызвало у нее смешанные чувства. Отчасти она радовалась, особенно за Генриха и Англию – и за себя, конечно, раз уж на то пошло, хотя новый ребенок не сможет заменить Артура или других детей, которых она потеряла. Отчасти страшилась, что эта беременность поставит под угрозу ее жизнь. Елизавете было тридцать шесть лет, она давно уже вошла в средний возраст и долгое время чувствовала себя нездоровой. Пытаясь не обращать внимания на постоянные приступы тошноты, Елизавета заказала новую одежду для Уильяма Куртене, который по-прежнему томился в Тауэре. У нее не осталось слов утешения, которые она могла бы сказать Екатерине, отчаянно желавшей, чтобы ее супруга отпустили на свободу. Елизавета несколько раз упрашивала Генриха сделать это, но тот вновь и вновь обещал ей не отправлять Куртене на эшафот, однако решительно заявлял, что тот останется в Тауэре. – Но его не судили, и ему не вынесли приговор! – воскликнула Елизавета. – Этого не произойдет, пока Саффолк не окажется у меня в руках, – ответил Генрих. – До тех пор он будет сидеть под замком и не сможет ничего натворить. Скажите своей сестре, что в любом случае ни один волосок не упадет с головы ее супруга. Но Екатерину это мало утешало. На следующий день двор переехал в Вестминстер. Елизавете слишком тяжело было видеть шестилетнюю Марию в глубоком трауре, поэтому она купила рукава из оранжевого шелка, чтобы оживить черное платье дочери. Мария пришла в восторг – малышка любила покрасоваться, но это ее не портило – и с удовольствием щеголяла в своем обновленном наряде. Тогда пришлось купить пару таких же и для Маргарет… Гарри очень хотел скинуть с себя траурные одежды. Он ненавидел любые напоминания о смерти и явно не желал говорить об Артуре. Елизавета сделала приношение в святилище Эдуарда Исповедника в Вестминстерском аббатстве и помолилась, стоя на коленях рядом с могилами Бет и Эдмунда. Бедные малыши, они освещали этот мир своим светом так недолго. Елизавета помянула в молитве и Артура, упокоившегося так далеко отсюда, в Вустере. Удастся ли ей побывать на его могиле? Однако жизнь постепенно начинала приходить в норму, горе не стояло на пороге. Когда они переехали в Ричмонд, Генрих распорядился устроить маскарад, и Елизавета заплатила меднику за блестки, звезды и наконечники для шнурков из серебра и золота, чтобы украсить костюмы участников забавы. Кроме того, она снабдила накидками из подкладочного шелка сарсенета в цветах Тюдоров – белом и зеленом – королевских менестрелей и трубачей. Сесилия помогала с приготовлениями, и Елизавета подумала, что ее сестра выглядит в последнее время гораздо более счастливой, хотя и была слишком погружена в свои заботы, чтобы задаться вопросом, с чего бы это? Представление слегка отвлекло ее от печальных дум, но пережитое горе всегда оставалось с ней. Елизавета могла аплодировать танцорам, но внутри умирала. Почувствует ли она когда-нибудь себя снова живой? В середине июня Елизавета находилась в Виндзоре и раздавала деньги своим грумам и пажам за то, что они жгли традиционные костры накануне Дня святого Иоанна. Она пыталась найти утешение в детях, которые оставались у нее, хотя один вид их милых лиц напоминал ей о пережитых утратах. Она растила Артура так же, как остальных, и ради чего? В начале июля, решительно подавив такие мысли, Елизавета взяла детей на банкет, устроенный в парке. Пока Гарри, Маргарет и Мария носились по траве, она говорила себе, что Артур прожил свою жизнь не напрасно. Но затем к ней подошел Генрих и разогнал своих отпрысков и дам Елизаветы. При виде разгневанного лица короля Елизавета с трудом поднялась на ноги, забыв сделать реверанс: – Милорд! Что случилось? – Ваша сестра Сесилия! Она тайно вышла замуж за какого-то ничтожного проходимца, не спросив моего разрешения, которого я бы не дал, если бы она оказала мне такую любезность. От шока Елизавета не могла пошелохнуться: – Нет! Что на нее нашло, чтобы делать такие вещи? И кто ее муж? – Никто, его не знаю ни я, ни вы! Некий Кайм, одни говорят, он родом из Линкольншира, другие – что с острова Уайт. Ей-богу, как принцесса крови, она должна знать, что не имеет права вступать в брак без моего дозволения, тем более умалять родство с королем, бросаясь в объятия простого эсквайра! Она за это поплатится. – Нет! – воскликнула Елизавета, и слезы полились у нее из глаз, когда она осознала, в какой ужасной ситуации оказалась Сесилия. – Что бы она ни сделала, Сесилия – моя сестра и я люблю ее. Прошу вас, не будьте с ней слишком суровы! – Бесси, ее брак в моих руках. Я мог бы устроить ее помолвку с каким-нибудь влиятельным принцем и заключить выгодный союз для себя, для Англии! Или выдал бы ее за знатного лорда, чтобы обеспечить его лояльность и вознаградить. Неужели мне нужно объяснять это вам? Сестра или не сестра, она совершила тяжкий проступок. Я запрещаю ей находиться при дворе и конфискую земли, которые ей оставил лорд Уэллес. Будьте благодарны, что я не упрятал ее в Тауэр! Он ушел, сердито топая сапогами, туда, где был привязан его конь. Елизавета никогда еще не видела своего супруга в таком бешенстве. Ей хотелось, чтобы он поскорее успокоился и смягчил свой гнев против Сесилии, которая останется нищей без своего дохода, и тогда именно ей, Елизавете, придется содержать ее. Утерев глаза, Елизавета позвала детей, и те с опаской подошли к ней. – Ваш отец рассердился из-за одного важного государственного дела, – сказала она им. – Не беспокойтесь. Ему нужно было выговориться. Пойдемте вернемся в замок. Сразу по возвращении Елизавета поспешила в покои леди Маргарет. Та сдружилась с Сесилией после того, как сестра Елизаветы овдовела. Маргарет наверняка придет на помощь. Войдя в комнату, Елизавета увидела там Сесилию, которая заливалась потоками слез, а Маргарет держала ее за руку и уговаривала не предаваться отчаянию. – О моя дорогая! – воскликнула Елизавета и подбежала к сестре с объятиями. – Вы знаете, – произнесла Маргарет. – Генрих сказал мне. Он намерен запретить Сесилии бывать при дворе и конфисковать ее земли. – Может быть, он сказал это в сердцах, – молвила старая леди, – и вскоре отменит свои распоряжения или, по крайней мере, определит более мягкое наказание. Он не мстителен. – Да, но он очень зол, – сказала Елизавета. – Бесси, я люблю Томаса! – крикнула Сесилия. – Я послушно выходила замуж дважды из политических соображений и потеряла обоих супругов. Не понимаю, почему я не могу теперь сама сделать выбор и следовать велениям своего сердца. – Бог знает, Генрих смотрит на это иначе, – рассеянно проговорила Елизавета. – Лучше бы вы сперва посоветовались со мной. Я бы перевернула небо и землю, лишь бы помочь вам. Но поставить Генриха перед свершившимся фактом – это было крайне опрометчиво. Вы только усложнили дело для самой себя. Скажите мне, что такого в этом Томасе? – Он любит меня. С ним я чувствую себя прекрасной и особенной. И он добр. Я уверена, он вам понравится! – Сесилия вдруг вся засветилась. – Смею сказать, наверное, так и было бы, но мое мнение о нем не имеет значения, сейчас проблема не в этом. Сис, пожалуйста, не волнуйтесь. Я подумаю, как смягчить Генриха. Она попыталась – за ужином тем же вечером. Использовала все виды оружия, какие только имелись в ее арсенале: мольбы, уговоры, слезы, просьбы сжалиться над сестрой ради ребенка, который лежал у нее под сердцем… Ничто не помогало. Наконец терпение Елизаветы истощилось, она бросила ложку на стол и закричала: