– Неужели у нас сейчас мало проблем, чтобы вы так строго обходились с Сесилией? Я живу в печали, Генрих. Мы оплакиваем нашего сына. Мне нужно как-то примириться с мыслью, что мои братья были жестоко убиты. Не добавляйте нам горестей. Мне нужно, чтобы сестра была со мной. Для меня важно любое утешение и поддержка, которые я могу получить. Генрих отвел взгляд: – Бесси, я прежде всего должен быть королем, а уж потом отцом и мужем. Сесилия сама навлекла на себя беду, я тут ни при чем. Если я не преподам ей урок в пример другим, найдутся те, кто решит, что со мной можно не считаться, и это пройдет безнаказанно, а я этого не допущу! Мольбы Елизаветы не были услышаны. Ее саму потрясло поспешное и безрассудное замужество Сесилии, но гневалась она теперь исключительно и только на Генриха, который проявлял такое непреоборимое упрямство. Елизавету сильно задело нежелание короля снизойти к ее мольбам и уважить ее чувства. – Я устала, – сказала она. – С вашего позволения, пойду к себе. – Спокойной ночи, – сказал Генрих, осушая кубок. Елизавета ушла, кипя от возмущения. Что с ним случилось? Неужели у него нет сердца? Глава 24 1502–1503 годы Дамы готовили Елизавету ко сну, а ее ум бурлил от недовольства, и оно было связано не только с Сесилией. Обжигала болью мысль, сколько горя причиняет Екатерине нерешенная судьба Уильяма Куртене, и это тоже вина Генриха. Политика у него, казалось, шла впереди жалости и человеческого сочувствия, если уж на то пошло! Как он отправил Артура в Ладлоу посреди зимы, настаивал, что мальчик к этому готов! Нельзя было так рисковать, никогда, ни за что. Они оба тревожились о здоровье Артура, но нет, Генрих проигнорировал чутье ее материнского сердца и решил полагаться на мнение доктора Линакра. Елизавета чувствовала, что ей трудно простить Генриху катастрофические события, которые он принес в ее жизнь, не говоря уже о несчастьях, обрушившихся из-за него на сестер. Она больше не могла сидеть спокойно и ждать, пока ей расчешут волосы. Прогнав жестом руки своих дам, Елизавета сама забралась в постель, продолжая злиться. Ей казалось, что они с Генрихом стали близки как никогда, пережив тяжелую утрату, но она ошибалась. Похоже, он очерствел. Почему он так зол? Ответ мог крыться в другом тревожившем ее деле. Елизавета по-прежнему с болью в сердце примечала, каким восторженным взглядом Генрих смотрит на Кэтрин Гордон, с каким почтением относится к ней. Она полагала, что ее брак основан на верности и взаимной поддержке, но то, как Генрих вел себя в последнее время, заставило Елизавету усомниться в этом. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, она видела растолстевшую матрону с печальным лицом, давно утратившую свежесть юности, измотанную семью беременностями. Разве может хоть один мужчина не предпочесть ей милую, цветущую молодостью Кэтрин, яркую и с такими мягкими манерами? Елизавета продолжала твердить себе: нет никаких свидетельств того, что интерес Генриха к этой молодой особе хоть когда-нибудь выходил за рамки рыцарственного увлечения. Но она все равно ощущала угрозу для себя. Елизавета решила на некоторое время уехать, желая показать Генриху, как глубоко он ее обидел. Они редко путешествовали отдельно друг от друга, разве что паломничества Елизавета совершала одна, и вообще не любили разлучаться. Она помнила, как Генрих спешил вернуться домой после военных действий во Франции, потому что сильно по ней соскучился. Теперь она хотела снова заставить его скучать по себе, пусть поймет, какой урон он наносит их браку. А сама она, находясь в отъезде, постарается привести в порядок свои чувства. Елизавета любила Генриха, в этом сомнений не было. Но ненависть, как естественная оборотная сторона любви, обладала разрушительной силой. У Елизаветы хватало рассудительности, чтобы понимать это. Так что лучше ей провести какое-то время вдали от Генриха. Уехать сразу она не могла. Утром, прежде чем сказать Генриху о своем решении, Елизавета зашла в покои леди Маргарет и нашла там Сесилию, которая отчаянно желала поскорее узнать, что сказал король. – Мне очень жаль, – начала Елизавета. – Простите меня, я старалась как могла, но он ничего не слушал. У Сесилии был такой вид, словно ее ударили. – Вы сделали все, что было в ваших силах, – сказала Маргарет. – И большего от вас ожидать нельзя. Мы с Сесилией договорились: я отдам ей и Кайму в пользование Коллиуэстон и попытаюсь убедить короля, чтобы он вернул ей доходы. – Пусть вам повезет больше, чем мне. – Елизавета вздохнула, подозревая, что увещевания свекрови могут оказаться более весомыми, чем ее мольбы. – Но, Сис, это очень хорошее предложение. Коллиуэстон – прекрасный дом. Мало какие молодожены могут похвастаться более удачным жилищем для начала супружеской жизни. Сесилия обняла сестру: – Миледи Маргарет так добра. И мне будет легче перенести немилость короля, если я смогу жить с Томасом. Надеюсь, вы когда-нибудь примете его, Бесси. – Я тоже. Вы поступили глупо, но по любви, и кто может винить вас за это? По крайней мере, я оставляю вас в надежных руках. – Вы покидаете нас? – Я собираюсь совершить тур по стране и возьму с собой Екатерину. После всего случившегося мне нужно уехать, чтобы сменить обстановку. – Разумно ли это сейчас? – усомнилась Маргарет. – На вашем месте я бы не поехала далеко, Бесси. – Ну что вы, я чувствую себя вполне сносно, – солгала Елизавета, – и еще не решила, куда именно отправлюсь. Но я буду очень осторожна, уверяю вас. – Это как-то странно. – Маргарет искоса взглянула на нее. Догадалась ли она, что тут дело неладно? – А как отнесся к этому Генрих? – Мы с ним пока не обсуждали мой отъезд. Я как раз иду к нему. – Подозреваю, что ему это все не очень понравится. Но вы должны сами во всем с ним разобраться. – Я буду скучать по вам, – сказала Сесилия. – Мы обе будем, – эхом отозвалась Маргарет. Направляясь по галерее в покои Генриха, Елизавета чувствовала тяжесть на сердце. Гнев по-прежнему кипел в ней, и все же она терпеть не могла ссор. Но это он поставил ее в такое ужасное положение. Слуга провел Елизавету в кабинет короля, где Генрих сидел за столом и разбирал кучу счетов. Он настороженно поднял взгляд: – Бесси, добрый день. Что привело вас сюда? Она села. – Я хочу отправиться в летний тур по стране, если вы позволите. Генрих положил перо и печально взглянул на нее: – Одна? Елизавета выдержала его взгляд: – Да. – Но мы обычно делаем это вместе. – Это был очень трудный год. Я изнемогаю под грузом горя и забот, и мне нужно уехать. – От меня? – От всего. – Это имеет отношение к Сесилии? – К Сесилии и ко всему остальному, что случилось. Я больше так не могу, Генрих. Путешествие поможет мне развеяться. – И куда вы отправитесь? – В Уэльс, небольшими переездами. – В Уэльс? Бесси, вы с ума сошли? Вы видели себя в зеркале в последнее время? У вас нездоровый вид. Вы ждете ребенка, и ваша жизнь была очень тяжелой. Тем не менее вы намерены совершить путешествие длиной в сотни миль. Честно говоря, я считаю, что вы поступаете безрассудно. – Вовсе нет. Мне нужно уехать. Не отговаривайте меня. – Вы проведете вдали от меня бо́льшую часть лета. – Ну, мы отдохнем друг от друга. Генрих раздраженно вздохнул: – И все это потому, что я справедливо наказал Сесилию за ее тяжелый проступок! «Будь осторожна! – предупредил Елизавету внутренний голос. – Не осложняй ситуацию, и без того непростую. Обвинения, которые ты ему сейчас бросишь, может статься, уже никогда не удастся забрать обратно». – Дело не только в этом. Мне нужно время, чтобы пережить горе. Прошу вас, позвольте мне уехать. Генрих посмотрел на нее – тяжело, мрачно: – Хорошо. Но я считаю это неразумным. – Спасибо, – сухо проговорила Елизавета; король поднял на нее обиженный взгляд. – Есть кое-что еще. – Идея пришла к ней, когда она лежала ночью без сна, и Елизавета все утро обдумывала ее. – Когда я вернусь, то хочу, чтобы у меня было место для уединения, куда я могла бы удаляться, если мне станет слишком тяжело. Это будет создавать мне хорошее настроение, приятную перспективу, что-то такое, чего я буду ждать по возвращении. Генрих сглотнул. Казалось, между ними разверзлась пропасть и виновата в этом она… Нет, это он! – И где, по-вашему, должно находиться это место? – Голос короля звучал хрипло. – Есть свободный участок у берега реки в Гринвиче. Я думала, это будет небольшой дом из красного кирпича с зубчатыми стенами, может быть, башней, но обязательно с садом и несколькими фруктовыми деревьями. Последовала пауза. Генрих молча смотрел на жену. – Ей-богу, вы уже все продумали, не так ли? – Эта мысль пришла мне в голову сегодня ночью.