Лицо мистера Элтона выразило некоторое замешательство — да он и в самом деле не знал, что ответить. С одной стороны, он был польщен заботой прекрасной юной леди и не желал ей противоречить, с другой — отнюдь не намеревался отменять поездку в Рэндалс, но Эмма, слишком увлеченная собственными домыслами, чтобы видеть и слышать мистера Элтона беспристрастно, осталась весьма довольна его растерянным согласием: «Холодный день… Да-да, очень холодный». Эти слова внушили ей приятную уверенность в том, что в Рэндалс он теперь не поедет, а значит, сможет каждый час посылать кого-нибудь справиться о Харриет. — Вы правильно решили. Мы извинимся за вас перед мистером и миссис Уэстон. Едва Эмма успела это сказать, в дело вмешался ее зять, любезно предложив викарию свой экипаж на случай, если единственное для него препятствие — скверная погода. Мистер Элтон с радостью согласился, и этого более не обсуждали: он ехал в Рэндалс. Никогда еще его красивое лицо не выражало такого удовольствия, никогда он так широко не улыбался и не смотрел так восторженно, как теперь, при взгляде на Эмму. «Странно! — сказала она себе. — Я придумала ему такой благовидный предлог для отказа, а он все же едет на праздник, оставляя больную Харриет в одиночестве! Очень странно! По-видимому, многие мужчины, особенно неженатые, до того любят ездить в гости, что званый ужин для них превыше всех прочих удовольствий, занятий и даже обязательств. Выходит, мистер Элтон из таких. Человек он, несомненно, достойнейший, приятнейший и в Харриет очень влюблен, а отказаться от приглашения все же не может. Почитает своим долгом ехать, раз его позвали. Какое все-таки странное чувство любовь! Он видит в девушке „быстрый ум“, но не согласен ради нее остаться ужинать дома». Вскоре мистер Элтон отделился от компании и, что порадовало Эмму: откланиваясь, помянул мисс Смит с большим чувством. Дескать, прежде, чем я снова буду иметь удовольствие видеть вас, мисс Вудхаус, я непременно пошлю узнать о состоянии вашей прекрасной подруги и, надеюсь, привезу вам обнадеживающие вести. То, как он при этом улыбнулся и вздохнул, вновь склонило чашу весов в его пользу. Несколько следующих минут прошли в полной тишине, после чего Джон Найтли молвил: — В жизни не видывал я человека, который более мистера Элтона старался бы быть приятным. Угождать дамам для него труд, который он почитает прямо-таки своим долгом. С мужчинами рассудителен и сух, но если желает понравиться леди, тут уж ни одна черточка его лица не знает покоя. — Манеры мистера Элтона небезукоризненны, — ответствовала Эмма, — но тому, кто хочет быть приятным, многое можно простить. Усердие даже при скромных возможностях имеет преимущество перед равнодушным совершенством. Мистера Элтона нельзя не ценить за исключительное добродушие и желание нравиться. — О да, — произнес мистер Джон Найтли не без некоторого лукавства, — его желание нравиться вам не оставляет никаких сомнений. — Мне? — в недоумении улыбнувшись, воскликнула Эмма. — Вы полагаете, предмет его чувств я? — Признаюсь, эта мысль меня посетила. Если сами вы прежде не замечали знаков его внимания, так заметьте теперь. — Мистер Элтон влюблен в меня! Надо же такое сказать! — Этого я не утверждаю, но вы будете правы, ежели приглядитесь к нему внимательнее и станете вести себя осторожней. Ваше поведение с ним кажется мне обнадеживающим. Я говорю как друг, Эмма. Посмотрите вокругом и удостоверьтесь: не истолковываются ли ваши слова и поступки иначе, нежели вы подразумевали? — Благодарю вас, но, поверьте, вы ошибаетесь насчет мистера Элтона и меня. Мы добрые приятели, не более. И Эмма зашагала дальше, развлекая себя мыслями о том, сколь нелепые заблуждения часто возникают у тех, кому известны не все обстоятельства дела, но кто при этом мнит себя первым судьей в любом вопросе. Ей неприятно было, что в представлении зятя она ничего вокруг не видит, ничего не смыслит и нуждается в руководстве. Он, однако, более не возвращался к этому предмету. Мистер Вудхаус решительно был настроен ехать в гости, и даже крепнущий холод его не остановил. В назначенную минуту, без малейшего промедления, он сел вдвоем со старшей дочерью в собственный экипаж. Погода, казалось, беспокоила его менее, чем всех остальных: он слишком занят был мыслями о храбром своем поступке и о том удовольствии, которое доставит хозяевам Рэндалса, чтобы видеть происходящее за окном, и слишком тепло укутан, чтобы мерзнуть. Между тем холод усиливался, и, когда второй экипаж двинулся с места, на землю уже падали редкие снежинки. Тяжелые облака, затянувшие небо, обещали в весьма короткий срок окрасить мир белой краской — стоило только морозу чуть-чуть отступить. Спутник Эммы, как она вскоре заметила, пребывал не в лучшем расположении духа. То, что в такую дурную погоду ему пришлось собраться в путь и покинуть уютный Хартфилд, пожертвовав послеобеденным отдыхом в обществе своих детей, представляло для него если не зло, то по меньшей мере неприятность. Он не ждал от званого ужина ничего такого, что оправдало бы неудобства, и в продолжение всего пути до пасторского дома Эмма принуждена была выслушивать изъявления неудовольствия: — Человек должен чрезвычайно лестно думать о собственной персоне, чтобы просить других покинуть домашний очаг и несколько миль ехать по этакой погоде ради счастливой возможности встретиться с ним. Нужно считать себя приятнейшим из всех людей. Я бы никогда так не сделал. Экая нелепость! Снегопад-то в самом деле расходится! Безумцы и те, кто выманивает людей из-под теплого крова, и те, кто позволяет себя тревожить без особой надобности. Ежели долг или служебная надобность заставит нас покинуть дом в такую стужу, о, как мы будем сетовать на судьбу! Но в гости мы едем по доброй воле, зачастую одетые легче обыкновенного, и не внемлем голосу природы, которая, взывая ко всем нашим чувствам, велит нам самим беречься от непогоды и беречь все, чем мы дорожим. Нет же, мы срываемся с места, дабы провести пять скучнейших часов в чужом доме, где не услышим ничего такого, что не было сказано вчера и не будет сказано завтра. Погода сейчас уже прескверная, а на возвратном пути будет, вероятно, еще хуже! Четырех лошадей и четверых слуг выгнали на холод только ради того, чтобы везти пятерых зябнущих хозяев из теплых комнат в более холодные и из лучшего общества в худшее. Эмма не в состоянии была умиротворить мистера Джона Найтли тем одобрением, которое он, несомненно, привык получать. В отличие от всегдашней его спутницы она не твердила: «Ты совершенно прав, мой милый!» — но удержалась и от возражений. Ей не хотелось ни поддакивать зятю, ни ссориться с ним. Далее молчания ее героизм не простирался. Позволяя ему говорить, она куталась в плед и затыкала оконные щели, но не проронила ни единого слова. Наконец они прибыли к пасторскому дому. Экипаж развернули, приступку опустили, и перед ними тотчас предстала щеголеватая черная фигура улыбающегося мистера Элтона. Эмма обрадовалась тому, что более не нужно слушать ворчание зятя. Викарий был сама любезность и сама веселость. Та радость, которую он источал вместе с своими комплиментами, даже заставила мисс Вудхаус подумать, уж не получил ли он каких-либо обнадеживающих вестей о состоянии Харриет. Сама она посылала справиться о приятельнице, когда одевалась к ужину, и ей ответили: «Больной не легче». — Миссис Годдард покамест не сообщила мне ничего отрадного, — сказала Эмма. — Моей подруге все так же тяжко. Лицо викария мгновенно удлинилось. — Ах, это в самом деле прискорбно! — воскликнул он с большим чувством. — Я как раз намеревался сказать вам, что, возвращаясь домой, чтобы переодеться к ужину, я заглянул к миссис Годдард, и мне ответили: «Состояние мисс Смит нисколько не улучшилось, ей скорее даже хуже». О, как печально и как тревожно! Я-то полагал, что недуг ее отступит перед тем укрепляющим снадобьем, какое она получила нынче утром. Эмма улыбнулась: — Мое посещение, смею надеяться, помогло нервам Харриет, но даже мои чары бессильны против боли в горле. Простуда в самом деле тяжелая. Мистер Перри осмотрел бедняжку, как вы, верно, слышали. — Да… Я предполагал… То есть нет, я не знал… — Он уж не впервые лечит Харриет от такой болезни, и, надеюсь, завтра же мы услышим обнадеживающие известия. Однако трудно совсем не тревожиться. То, что сегодня она не может приехать, — большая потеря для нашей компании. — Ах да, именно так! Ужасно! Нам всем ежеминутно будет не хватать мисс Смит! Слова эти, как и вздох, за ними последовавший, были весьма уместны, однако печали мистера Элтона следовало бы длиться несколько долее. К некоторому недоумению Эммы, всего лишь через полминуты он заговорил о других предметах, причем голос его не выражал ничего, кроме живости и удовольствия: — Как это славно придумано — отделывать экипажи овечьей кожей. Она превосходно защищает от холода! При новейших приспособлениях благородная публика может путешествовать с отменным удобством. Ни единое дуновение не проникнет внутрь кареты, ежели мы сами того не желаем. Путешествовать можно, совершенно не сообразуясь с погодой. Сегодня, к примеру, очень холодно, но здесь мы вовсе не чувствуем этого. Ха! Вот и снежинки! — Да, — подхватил Джон Найтли. — И, полагаю, к ночи снегопад усилится. — Рождество, — заметил мистер Элтон, — самая пора для снега. Нам еще следует радоваться, что он не выпал вчера и не помешал сегодняшней нашей поездке. Мистер Вудхаус едва ли отважился бы покинуть дом, если б дорогу сильно замело. Теперь, однако, снег нам уже не страшен. Рождественские вечера предназначены для дружеских встреч. Все созывают в гости добрых соседей, не боясь даже самой скверной погоды. Однажды снегопад на целую неделю задержал меня в доме приятеля. Чудесные были деньки! Ехал я всего на один вечер, а прогостил семеро суток кряду! Мистер Джон Найтли, не видевший, по-видимому, никакой радости в подобных приключениях, холодно вымолвил: — Не хотел бы я застрять на неделю в Рэндалсе. В другое время эта беседа позабавила бы Эмму, но теперь она была встревожена веселостью мистера Элтона, который, предвкушая прелести званого ужина, словно бы вовсе позабыл о Харриет. — Комнаты, — продолжал он, — конечно же, отлично натоплены, и всем нам будет очень удобно. Мистер и миссис Уэстон — очаровательные люди! Она достойна самой высокой похвалы, а он так гостеприимен, так любит общество! Компания созвана небольшая, но, когда приглашены лишь избранные, это, пожалуй, приятней всего. В гостиной миссис Уэстон трудно разместить со всеми удобствами более десяти человек. По моему мнению, лучше двоих не досчитаться, нежели терпеть тесноту оттого, что позвали двух лишних. Полагаю, вы со мной согласитесь, — при этих словах мистер Элтон с любезной улыбкой повернулся к Эмме, — а вот мистер Найтли, быть может, привык в Лондоне к более многолюдным собраниям и потому не вполне разделяет наши чувства. — Многолюдные лондонские собрания меня никоим образом не касаются, сэр. Я всегда ужинаю дома. — В самом деле? — произнес мистер Элтон тоном печального удивления. — Не знал я, что труд адвоката столь тяжкое рабство. Но, сэр, однажды вы будете вознаграждены за все ваши лишения. Вы сможете меньше времени посвящать делам и больше — удовольствиям. — Я не жду иного удовольствия, — возразил Джон Найтли, когда экипаж въехал в ворота, — кроме как возвратиться в Хартфилд целым и невредимым. Глава 14 Прежде чем войти в гостиную миссис Уэстон, обоим джентльменам надлежало произвести в себе перемены: мистеру Элтону умерить свой восторг, мистеру Джону Найтли — рассеять дурное настроение духа. Первому уместно было улыбаться меньше, второму — больше. Эмме же следовало держаться так, как подсказывала природа, и не скрывать своей радости. Вечер в доме Уэстонов сулил ей истинное наслаждение. Мнение ее о хозяине дома было самым лестным, а с его женой она могла говорить так свободно, как ни с одним другим существом в целом свете. Что бы ни желала поверить бывшей своей гувернантке — собственные маленькие замыслы и затруднения или же тревоги и радости отца, — мисс Вудхаус могла не сомневаться в том, что ее со вниманием выслушают и непременно поймут. Всякое событие хартфилдской жизни, даже самое незначительное, вызывало у миссис Уэстон живейший интерес. Посему полчаса ничем не прерываемой беседы о тех мелочах, которые и составляют счастье частного человека, были для обеих дам одним из первейших удовольствий. Однако даже прогостив в Рэндалсе целый день, Эмме зачастую не удавалось улучить такие полчаса. Теперь же, в первые минуты званого ужина, об уединении и подавно не следовало мечтать. Но уже сам вид миссис Уэстон, ее голос, улыбки и прикосновения радовали Эмму, и она решила сколь возможно меньше думать о странностях мистера Элтона, равно как и о других неприятных вещах, а приятными наслаждаться сколь возможно больше. Еще до ее появления в гостиной хозяевам стало известно о болезни мисс Смит. Мистер Вудхаус, которого уже усадили в удобное кресло, поведал им эту печальную новость, а также всю историю собственного путешествия в Рэндалс в компании Изабеллы. Успел он и выразить надежду на скорое прибытие Эммы, и порадоваться, что Джеймсу выпала возможность повидать дочку-горничную. Тут в дом вошли остальные гости, и миссис Уэстон, до сих пор почти всецело поглощенная заботой о старике, наконец-то смогла от него отойти, чтобы приветствовать свою дорогую подругу. Когда все расселись, Эмма не без досады обнаружила, что мистер Элтон, о котором она вознамерилась позабыть, сидит с ней рядом. Более того, при всяком мало-мальски удобном случае адресовался к ней, вместо того чтобы грустить о Харриет, и лицо его не выражало ничего, кроме удовольствия. Не в силах гнать от себя непрошеные мысли, Эмма думала: «Неужто все в самом деле так, как вообразил мой братец? Может ли быть, чтоб мистер Элтон, охладев к Харриет, сделал своим предметом меня? Ах нет, какая отвратительная нелепость!» И все-таки отчего он так беспокоился о том, тепло ли ей? Зачем угождал ее отцу и хвалил миссис Уэстон? Наконец, не говорила ли в нем любовь, когда он, столь мало смысливший в рисовании, восхищался творениями Эммы с таким несносным пылом, что ей едва хватало сил оставаться учтивой? Ради себя самой и ради Харриет она сдерживала гнев, все еще надеясь на благополучное завершение дела. Она даже была любезна с мистером Элтоном, хоть это и давалось ей тяжело — в особенности если глупая его болтовня мешала слушать других. Отвлекаемая им, Эмма не смогла разобрать, что именно говорил мистер Уэстон о своем сыне. До нее донеслись только неоднократно повторенные слова «мой сын» и «Фрэнк» да еще кое-какие обрывки фраз. Вероятно, речь шла о предстоящем приезде Фрэнка Черчилла в Рэндалс, но прежде чем Эмма сумела немного утихомирить мистера Элтона, этот предмет был совершенно оставлен, и возвращаться к нему оказалось неловко. Несмотря на решимость Эммы никогда не выходить замуж, в самом имени Фрэнк Черчилл и в представлении о нем заключалось нечто такое, что всегда ее интересовало. Она часто думала (особенно после женитьбы его отца), что если бы все-таки пришлось сделаться чьей-то женой, то именно он был бы ей совершенной ровней и летами, и характером, и положением. Казалось, они уже были связаны между собой благодаря близости их семейств, и Эмма не могла не подумать, что, верно, все местное общество прочит их в супруги друг другу. В том же, что мистер и миссис Уэстон имеют это в предмете, она нисколько не сомневалась. И хоть Эмма отнюдь не подразумевала, чтобы Фрэнк Черчилл или кто угодно иной мог пробудить в ней желание проститься с той жизнью, лучше которой она ничего для себя не мыслила, взглянуть на него ей было очень любопытно. Эмма заранее решила, что он непременно окажется приятным молодым человеком, а сама она в равной мере понравится ему. Размышления о том, какими узами свяжет их молва, доставляли ей своего рода удовольствие. Любезности же мистера Элтона, напротив, были ужасно неуместны. Эмме оставалось лишь хвалить себя за внешнюю учтивость при ощущаемом ею раздражении и утешаться тем, что, прежде чем настанет пора уезжать, прямодушный мистер Уэстон непременно еще хоть раз заговорит о сыне. Так и вышло: за ужином, избавившись наконец от мистера Элтона, Эмма села подле хозяина, и он, когда седло барашка было нарезано, воспользовался первой же возможностью отвлечься от забот о гостях, чтобы сказать соседке: — Для ровного числа нашей компании недостает двух человек. Вот если б тут были еще двое: ваша милая маленькая приятельница мисс Смит и мой сын, — тогда бы я сказал, что все общество в сборе. Вы, полагаю, этого не слыхали, но, пока мы сидели в гостиной, я сообщил остальным, что скоро мы ждем Фрэнка в гости. Нынче утром я получил от него письмо: обещается быть у нас не позднее чем через пару недель. В приличествующей мере выразив радость, Эмма согласилась с мистером Уэстоном в том, что сын его и Харриет Смит превосходно дополнили бы компанию. — Он уж с самого сентября собирается к нам приехать, — продолжил хозяин. — В каждом письме обещает, однако ему не позволено вполне распоряжаться своим временем. Есть люди, которым он должен угождать, а это, между нами говоря, частенько требует жертв. И все ж таки где-нибудь на второй неделе января мы непременно его увидим. — Ах какое это будет счастливое событие для вас! И миссис Уэстон обрадуется, пожалуй, не меньше вашего, ведь она так желает с ним познакомиться! — О да, да, только она, в отличие от меня, не верит в скорый его приезд. Думает, будто и в этот раз выйдет какая-нибудь задержка. Однако она не знает Черчиллов так хорошо, как я. Дело, видите ли, вот в чем… Говорю вам по секрету: в общей беседе я и намека себе не позволил… В каждом семействе, знаете ли, свои маленькие тайны… Ну так вот. В январе в Энском приглашены гости. Ежели прием отложат, Фрэнк сумеет приехать, а если нет, принужден будет остаться. Но мне-то известно: эти приглашенные принадлежат к семье, к которой некая влиятельная дама из Энскома питает сильную неприязнь. Раз в два-три года их принято звать в гости, но когда доходит до дела, приглашение отменяют. Посему я нисколько не сомневаюсь: прежде чем наступит середина января, Фрэнк будет здесь. Это так же верно, как и то, что здесь буду я сам. Ну а добрая ваша подруга (он кивком указал на верхний конец стола) слишком чужда капризов и слишком мало встречалась с ними в Хартфилде, чтобы рассчитывать их возможные следствия так, как давно наловчился я. — Мне жаль, — ответствовала Эмма, — что относительно приезда мистера Черчилла могут быть сомнения, однако я склонна принять вашу сторону, мистер Уэстон. Ежели вы верите, что он приедет, то и я буду верить. Ведь вы знаете энскомскую жизнь. — Да, этим знанием я обладаю по праву, хотя ни разу не был в Энскоме. До чего она странная женщина! Но нет, я никогда не позволю себе дурно говорить о ней — о тетушке Фрэнка, — ибо уверен, что она в самом деле очень его любит. Прежде я думал, будто она никого не способна любить, кроме себя самой, однако к нему она всегда была добра — на свой манер, разумеется: не без маленьких прихотей и не без того, чтобы во всем требовать себе угождения. То, что сын мой удостоился хотя бы такой любви, делает ему, по моему убеждению, немалую честь, ведь вообще-то (никому другому я бы этого не сказал) сердце у его тетушки каменное, а норов дьявольский. Разговор об этом предмете пришелся мисс Вудхаус так по вкусу, что она возобновила его с миссис Уэстон вскоре после того, как они перешли в гостиную. Эмма пожелала удачи бывшей своей гувернантке, упомянув между прочим неизбежную тревогу, сопутствующую первой встрече. Миссис Уэстон согласилась, однако прибавила, что предпочла бы знать наверняка, когда эта тревога ее посетит. — Боюсь, он снова не приедет в назначенный срок. Не имея сангвинического темперамента мистера Уэстона, я не могу ни в чем быть уверена. Муж мой, вероятно, уж посвятил вас в обстоятельства дела? — Да. Ежели я верно поняла, все зависит от расположения духа миссис Черчилл, а то, что оно окажется дурным, — самая верная вещь на свете. — Милая Эмма, можно ли полагаться на постоянство каприза? — молвила миссис Уэстон с улыбкой и, повернувшись к Изабелле, которая только теперь присоединилась к их беседе, прибавила: — Позвольте вам доложить, дорогая моя миссис Найтли, что, в отличие от моего супруга, я не знаю наверняка, навестит ли нас мистер Фрэнк Черчилл, как обещался. Все решают желания его тетки, вернее — ее прихоти: уж вам-то, двум моим дочерям, я могу сказать правду. Миссис Черчилл всем заправляет в Энскоме, а нрав у нее весьма своеобразный. Приедет к нам Фрэнк или нет — зависит от того, соблаговолит ли она его отпустить. — Ах, миссис Черчилл, кто ее не знает? — ответствовала Изабелла. — Можно ли думать о бедном молодом человеке без сострадания? Это, должно быть, ужасно — постоянно жить при особе, настолько своенравной. Нам, по счастью, такая беда не знакома, но можно вообразить, как тяжело приходится юноше. Хорошо еще, что Бог не послал ей детей! Она сделала бы крошек несчастными! В эти минуты Эмма предпочла бы остаться с миссис Уэстон наедине и тогда услышала бы больше: с ней одной бывшая гувернантка позволила бы себе откровенность, на какую не осмеливалась в присутствии Изабеллы, и поведала бы о Черчиллах все, умолчав покамест лишь о тех видах на молодого человека, о которых Эмме уж сообщило собственное воображение. Мистер Вудхаус очень скоро последовал за дамами в гостиную, ибо не выносил долгого сидения за столом после обеда. Не находя удовольствия ни в вине, ни в беседе между джентльменами, он с радостью присоединился к тем, в чьем обществе всегда чувствовал себя спокойно. Покуда отец говорил с Изабеллой, Эмма все же обратилась украдкой к хозяйке дома: — Выходит по-вашему, мистер Черчилл навряд ли приедет в назначенный срок? Жаль. Вы, верно, с тревогой ожидаете первой встречи с ним, и чем скорей она окажется позади, тем лучше. — Да, и каждая отсрочка лишь убеждает меня в том, что за ней последуют другие. Даже если этих гостей, Брейтуэйтов, в самом деле отменят, наверняка отыщется новый повод. Сам Фрэнк, надеюсь, не хочет огорчать нас, однако Черчиллы, очевидно, предпочитают не отпускать его от себя. Все дело в ревности: они ревнуют его даже к отцу, — потому-то я и сомневаюсь в том, что он приедет. Боюсь, напрасно мистер Уэстон радуется скорой встрече. — Мистер Черчилл должен приехать, — возразила Эмма. — Хотя бы на пару дней, но должен. Может ли такое быть, чтобы молодой человек не имел в своем распоряжении даже двух свободных суток? Женщине, если она попала в дурные руки, могут запрещать видеться с теми, кто ей мил, но я не в силах себе представить, чтобы мужчина, ежели он этого хочет, не был волен провести неделю в доме своего отца. — Нельзя наверняка знать, что дозволено, а что не дозволено Фрэнку, пока не побываешь в Энскоме и не узнаешь нравов этого дома, — ответствовала миссис Уэстон. — Ни о каком человеке или семействе не следует судить неосмотрительно, а уж Черчиллов тем паче не стоит мерить общей меркой. Миссис Черчилл зачастую бывает своенравна до неразумия, перечить же ей никто не осмеливается. — Но ведь племянник ее любимец. Ежели я верно понимаю характер этой леди, она может не заботиться об удобстве своего супруга, которому всем обязана, может допекать его нескончаемыми капризами. Однако тот, кого она любит и кому ничем не обязана, должно быть, во многом ею руководит.