Мисс Бейтс и мисс Фэрфакс ушли. Через полминуты за ними последовал мистер Найтли. Мистер Уэстон с сыном, Эмма и Харриет остались. Теперь веселость молодого человека возросла настолько, что сделалась почти неприятной. Даже Эмме надоели его шутки и льстивые комплименты. Куда охотнее, чем их слушать, она прогулялась бы с кем-нибудь или просто посидела одна, полюбовалась прекрасным видом, который открывался с горы. Когда слуги разыскали хозяев и сообщили, что кареты готовы, мисс Вудхаус воспрянула духом и была готова терпеть и суету приготовлений к обратной дороге, и капризы миссис Элтон, изъявившей желание, чтобы ее экипаж непременно ехал первым. Эмме не терпелось скорее отправиться домой, тем самым положив конец сомнительным удовольствиям этого дня. Она надеялась, что ее никогда более не заманят на дальнюю прогулку в обществе людей, которые не могут ладить друг с другом. Пока Эмма стояла в ожидании своей кареты, к ней подошел мистер Найтли, оглядевшись по сторонам, словно хотел удостовериться, что никого нет рядом, сказал: — Эмма, я опять вынужден говорить с вами так, как не раз уже говаривал. Вы скорее терпите это, чем добровольно позволяете, и все же мне придется воспользоваться своей привилегией. Не могу не укорять вас, когда вижу, что вы поступаете дурно. Зачем вы были так нечутки к мисс Бейтс? Зачем избрали мишенью своего дерзкого, высокомерного остроумия женщину ее нрава, возраста и положения? Вот уж не думал, что вы на такое способны. С сожалением вспомнив ту минуту, Эмма покраснела, однако постаралась ответить весело: — Разве я могла не сказать тех слов? Это у всех вертелось на языке. Да и с чего вы взяли, что моя шутка была зла. Думаю, мисс Бейтс даже не поняла ее. — Уверяю вас, что поняла в полной мере и немного спустя сама об том мне сказала — вы бы только слышали, с какой добротой, с каким великодушием. Вам не мешало бы послушать, как она восхваляла ваше терпение, как благодарила вас и вашего батюшку за внимание, которое ей уделяют в вашем доме, хотя ее общество так для вас утомительно. — О, я знаю: в целом свете нет существа добрее ее! — воскликнула Эмма. — Но согласитесь: доброта самым досадным образом соседствует в ней с глупостью. — С этим я не спорю. И будь она вам ровней, я не препятствовал бы вашим упражнениям в остроумии тогда, когда глупость берет верх, не стал бы тревожиться о том, чем обернется для нее безобидная нелепость ее болтовни, не стал бы бранить вас за непочтительность. Но, Эмма, она бедна! Она лишилась тех благ, к которым привыкла от рождения, и если доживет до старости, то, вероятно, и вовсе обнищает. Где же ваше сочувствие? Право слово, вы поступили дурно! Она знает вас с детства — с той поры, когда ее внимание еще было честью для кого угодно. Вы выросли у мисс Бейтс на глазах, а теперь, дав волю своей гордыне, смеетесь над нею, бездумно ее унижаете, да еще в присутствии ее племянницы, а также других людей, которые станут брать с вас пример (не все, но кое-кто — определенно). Вам неприятно слышать мои слова, Эмма, а мне крайне неприятно их произносить, но я должен и буду говорить вам правду до тех пор, пока могу. Одно меня утешает: я поступаю как истинный ваш друг и надежный советчик. Быть может, когда-нибудь — не теперь — вы сумеете это оценить. За этим разговором они шли к карете, которая была уже подана. Прежде чем его свойственница снова обрела дар речи, мистер Найтли помог ей сесть и захлопнул дверцу. Молчаливые взоры, отвращенные от него, были истолкованы им неверно. На деле Эмма онемела от злости на самое себя, глубокого огорчения и озабоченности. Сев в карету, она сперва откинулась в изнеможении на спинку, но вскоре принялась жалеть о том, что не попрощалась с мистером Найтли и не признала его правоты, — словом, рассталась с ним так, будто сочла себя обиженной. Теперь она выглянула наружу, надеясь это исправить, но было уж поздно: он отвернулся, лошади тронулись. Напрасно Эмма оглядывалась назад. Скоро (удивительно скоро, как ей показалось) карета преодолела половину спуска, и все осталось далеко позади. То мучительное сожаление, которое владело ею, невозможно было выразить словами и почти невозможно скрыть. Слова мистера Найтли нанесли ей болезненный удар, но сердце ее признавало их справедливость. Как она могла так жестоко обойтись с мисс Бейтс! Как могла так уронить себя в глазах того, кого столь высоко ценила! Как тяжко ей теперь, когда она отпустила его от себя, ничем не выказав благодарности, согласия с ним или хотя бы простого добросердечия. Время не успокоило Эмму. Чем дольше она думала, тем тяжелее ей становилось. До сих пор она не ведала такого глубокого уныния. К счастью, никто не вынуждал ее говорить. Рядом была только Харриет, тоже имевшая отнюдь не бодрый вид и склонная молчать. Почти всю дорогу Эмма чувствовала, как по щекам ее обильно катятся слезы, но даже не пыталась их сдержать. Глава 8 Весь вечер Эмма только и думала, что о неудавшейся поездке на Бокс-Хилл. Какие чувства владели ее спутниками, она не знала. Они возвратились в свои дома, и каждый теперь вспоминал прогулку по-своему — кто-то, быть может, и с удовольствием. Но Эмме минувший день казался самым неудачным в ее жизни: никогда еще она не получала меньшего удовлетворения от потраченного времени, ничто не оставляло ей менее приятных воспоминаний. После такого утра Эмма почла за счастье провести вечер с мистером Вудхаусом за игрой в триктрак. С радостью посвящала она лучшие часы этих суток комфорту своего отца, ибо, как ни мало требовалось для того, чтобы заслужить его нежную любовь и безоглядное восхищение, упреков в пренебрежении дочерним долгом ей все же опасаться не приходилось. В отношении своего papa она была не лишена сердца и, сознавая это, надеялась, что никто не скажет ей: «Зачем вы так нечутки к вашему отцу? Я должен и буду говорить вам правду до тех пор, пока могу…» А чтобы мисс Бейтс еще хоть раз услыхала от нее обидное слово… Нет, никогда! Впредь Эмма постарается добрым обращением загладить свою вину и, наверное, будет прощена. Совесть говорила ей, что она и прежде уж не раз грешила перед бедной старой девой: ежели не на деле, то в мыслях была до грубости высокомерна. Нет, более Эмма не позволит себе такого. Завтра же придет к мисс Бейтс в искреннем раскаянии и впредь всегда будет говорить с ней спокойно, добросердечно, без тени заносчивости. Не утратив за ночь этой решимости, Эмма покинула Хартфилд рано поутру, дабы ничто ее не остановило. Вероятно, на пути или даже там, куда она направлялась, ей мог повстречаться мистер Найтли. Это было бы недурно. Эмма не стала бы стыдиться покаяния, которое несла по справедливости. Дорогой она поглядывала в сторону Донуэлла, но хозяина аббатства так и не увидала. Переступая порог скромного жилища семейства Бейтс, мисс Вудхаус никогда прежде так не радовалась сообщению, что «госпожи дома», никогда не шла по коридору и не поднималась по лестнице со столь искренним желанием доставить приятность хозяйкам, а не насладиться сознанием исполненного долга, полученной благодарностью или пищей для последующих насмешек. Ее приближение наделало переполох. Послышались голоса и шум. Мисс Бейтс что-то сказала за дверью. Служанка, испуганная и смущенная, спросила, не соблаговолит ли мисс Вудхаус подождать минутку, после чего все-таки впустила ее в гостиную слишком рано. Тетка и племянница тут же спаслись бегством. Впрочем, Эмма мельком увидела Джейн и успела заметить, что у той крайне болезненный вид. Прежде чем закрылась дверь соседней комнаты, до Эммы донеслись слова мисс Бейтс: «Я скажу, что ты в постели, голубушка. Ты и вправду совсем разболелась». Бедная старушка миссис Бейтс, как всегда любезная и кроткая, выглядела так, будто не вполне понимала смысл происходящего вокруг. — Боюсь, Джейн нездоровится, — поведала она гостье. — Хоть они и говорят мне, будто все хорошо. Дочь моя сейчас выйдет, мисс Вудхаус. Садитесь, пожалуйста. Ах, до чего некстати Хетти ушла! Сама-то я ничего не могу. Вы нашли себе стул, мэм? Вам удобно? Думаю, она вот-вот будет. Эмма очень на это надеялась. В какой-то момент ей показалось, будто мисс Бейтс не хочет ее видеть, но вскоре та появилась. Последовали обыкновенные изъявления радости и признательности, однако совесть не позволяла гостье не заметить отсутствия всегдашней многоречивой веселости, непринужденности во взгляде и манерах. Участливыми расспросами о мисс Фэрфакс Эмма надеялась пробудить в мисс Бейтс прежние дружеские чувства, и надежда ее оправдалась. — Ах, мисс Вудхаус, как вы добры! Вы, верно, уже слышали, раз пришли нас поздравить… Я, однако, не слишком-то и рада… — Мисс Бейтс смахнула слезинку. — Джейн пробыла у нас так долго, и теперь нам очень тяжело с ней разлучаться! У нее ужасно разболелась голова, оттого что она все утро писала длинные-предлинные письма: полковнику Кэмпбеллу, миссис Диксон… И все сквозь слезы. «Голубушка, — говорю я, — ты ослепнешь». Ах, неудивительно, что она плачет. Такая перемена! И хоть нам чрезвычайно повезло — редкой молодой леди, я полагаю, удается так быстро найти столь замечательное место… Не подумайте, мисс Вудхаус, будто мы неблагодарны… Такое везение… — Мисс Бейтс опять залилась слезами. — Но бедная моя душенька! Вы бы видели, как у нее разболелась голова! Коли человек нездоров, то ему и радость не в радость. Бедняжка совсем пала духом. Поглядеть на нее, так нипочем не угадаешь, как она счастлива, что получила такое место. Выйти к вам она не смогла, вы уж ее простите. Она у себя в комнате: я хотела, чтобы она легла. «Голубушка, — говорю я ей, — я скажу, что ты в постели». А она так и не стала ложиться. Все расхаживает по комнате. Письма, говорит, написала, и теперь ей скоро полегчает. Она ужасно огорчится, что не повидала вас, мисс Вудхаус, но вы уж будьте так добры, не взыщите. Мы заставили вас ждать за дверью, мне ужасно совестно… Но у нас тут вышла небольшая сумятица, оттого что мы не слышали стука и тогда только поняли, что к нам посетитель, когда вы были уже на лестнице. «Это, верно, миссис Коул, — говорю я. — Никто другой не пришел бы так рано». А Джейн мне в ответ: «Рано или поздно, сейчас или потом — не все ли равно?» И тут Пэтти нам объявляет, что пришли вы. «Ах, — говорю я Джейн, — это мисс Вудхаус! Уверена, тебе хочется ее повидать». А она отвечает: «Я никого не могу принимать». Поднялась и ушла. Потому-то мы и заставили вас ждать, как ни жаль нам было и ни совестно. «Ну иди, иди, голубушка, раз тебе так надо, — говорю я ей, — а я скажу, что ты в постели». Мисс Вудхаус слушала с неподдельным интересом. Она давно уже ощущала все нараставшую сердечную расположенность к Джейн и теперь, тронутая ее страданиями, совершенно излечилась ото всех невеликодушных подозрений. Вспоминая прежние свои чувства к мисс Фэрфакс, несправедливые и недобрые, Эмма не удивлялась, что она готова была принять миссис Коул или любого другого старинного приятеля, но только не ее. Говоря от чистого сердца, с искренним сожалением и сочувствием, Эмма выразила надежду на то, что место, относительно которого, по словам мисс Бейтс, все было уже решено, в самом деле окажется для мисс Фэрфакс удобным и выгодным. Конечно, она понимала, как им всем тяжело. Она, признаться, думала, что Джейн намерена оставаться в Хартфилде до возвращения полковника Кэмпбелла из Ирландии. — Вы так добры! — то и дело повторяла мисс Бейтс. — Вы всегда очень добры. Это «всегда» причинило Эмме острую боль. Чтобы прервать поток нестерпимых для нее изъявлений благодарности, она без обиняков спросила: — А могу ли я узнать, куда именно едет мисс Фэрфакс? — К некоей миссис Смоллридж. Это чудесная женщина, образованнейшая леди, у которой три маленькие дочки — премиленькие девочки. Более теплого места и не придумать. Разве только в семье самой миссис Саклинг или миссис Брэгг, но миссис Смоллридж близко знакома с ними обеими да и живет поблизости — от нее до «Кленовой рощи» четыре мили. Джейн будет жить всего лишь в четырех милях от «Кленовой рощи». — Полагаю, мисс Фэрфакс получила это место стараниями миссис Элтон? — Да, добрая миссис Элтон — наш верный неутомимый друг. Она не желала слышать отказа. Не позволила Джейн сразу ответить «нет», когда сообщила ей об этом предложении (дело было позавчера утром, перед самой поездкой в Донуэлл). Джейн ведь сперва не хотела его принимать — как раз по той причине, о которой вы давеча говорили: до возвращения полковника Кэмпбелла она решила ни на что не соглашаться, о чем и говорила миссис Элтон снова и снова. Уверяю вас, я и не предполагала, что Джейн передумает. Но добрая миссис Элтон, которая никогда не ошибается в своих суждениях, оказалась прозорливее меня. Редкий человек проявил бы такое упорство. Ни за что не желала она писать тот ответ, о котором просила ее Джейн. Обещала ждать. И точно! Уже вечером было решено, что Джейн поедет. До чего я удивилась! Мне ведь и в голову не приходило… Джейн отвела миссис Элтон в сторонку, да и говорит: я, мол, поразмыслила о всех преимуществах этого места и решилась его принять. Покуда все не было улажено, я ни сном ни духом об этом не знала. — Вы провели вечер в доме викария? — Да, мы все. Миссис Элтон нас пригласила — еще там, на горе, когда мы гуляли с мистером Найтли. «Вы непременно должны провести вечер у нас, — сказала она тогда. — Непременно. Я настаиваю». — Так мистер Найтли тоже был с вами? — Нет, он сразу отказался, хотя я думала, что он согласится. Миссис Элтон очень уж его зазывала: дескать, не оставлю вас в покое, — но он все-таки не приехал. Ну а мы с матушкой и Джейн провели вечер в пасторском доме — приятнейший вечер, надо сказать. Общество таких хороших друзей, мисс Вудхаус, всегда отрадно, хотя после утренней поездки все были довольно-таки сильно утомлены. Развлечения, знаете ли, ведь тоже иногда утомляют, а я и не сказала бы, чтобы вчера утром мы очень уж веселились… И все-таки я век буду вспоминать нашу прогулку с удовольствием и с благодарностью за то, что меня пригласили. — Вы этого, наверное, не знали, но мисс Фэрфакс, очевидно, весь день размышляла о предложенном ей месте? — Да, осмелюсь предположить. — Когда бы ни пришлось расставаться, разлука, конечно же, будет тяжела для нее самой и всех ее друзей. Но я надеюсь, что вскоре по прибытии на место она испытает облегчение. Что нравы и образ жизни членов семейства окажутся самыми приятными. — Спасибо вам, дорогая мисс Вудхаус. В доме миссис Смоллридж Джейн в самом деле найдет все, чего душа пожелает. За исключением Саклингов и Брэггов никто из знакомых миссис Элтон не воспитывает своих малюток в столь роскошной и изысканной обстановке. Миссис Смоллридж — чудесная женщина, дом ее почти не уступает «Кленовой роще», и нигде, кроме как у Саклингов и Брэггов, не найти таких прелестных деток. Джейн ожидает самое доброе и заботливое обращение, жизнь ее будет чистое удовольствие! А жалованье! Прямо-таки не отважусь назвать его вам, мисс Вудхаус. Даже вы, привыкшая к значительным суммам, едва поверили бы, что такой молодой леди могут так много платить. — Ах, сударыня! — воскликнула Эмма. — Если все дети таковы, какой я помню себя, то даже помноженное на пять самое большое жалованье, которое, как я слышала, платят домашним учительницам, не будет слишком щедрым. — О, ваши взгляды так благородны! — А когда мисс Фэрфакс намерена вас покинуть? — Скоро, очень скоро: в течение двух недель. Потому-то мы и огорчились. Миссис Смоллридж она нужна срочно. Уж и не знаю, как моя бедная матушка это перенесет. Ну да я, конечно, стараюсь ее утешить. Дескать, полноте, мэм, не будем больше грустить. — Друзьям мисс Фэрфакс, верно, очень жаль будет расстаться с нею. Не огорчится ли полковник Кэмпбелл, узнав, что она уехала, не дождавшись его возвращения? — Да, Джейн говорит, все они огорчатся, но положение ее таково, что не принять места никак нельзя. Я поражена была, когда она пересказала мне свой разговор с миссис Элтон, а миссис Элтон тотчас подошла ко мне с поздравлениями. Это случилось перед чаем… Хотя постойте-ка… Нет, не может быть, чтоб перед чаем, ведь мы как раз садились за карты. И все-таки перед чаем — я же, помню, еще подумала… Ах да! Перед чаем точно что-то произошло, только не это, а другое. Сын старого Джона Эбди пришел поговорить с мистером Элтоном, и тот принужден был к нему выйти. Бедный Джон — славный человек, двадцать семь лет прослужил причетником у бедного моего отца, а теперь прикован к постели — подагра совсем измучила. Надобно будет навестить старика. Непременно схожу к нему на днях, и Джейн, я уверена, пойдет со мной, если вообще начнет выходить из дому… Так вот: сын Джона Эбди пришел затем, чтобы попросить помощи от прихода. На жизнь-то он себе зарабатывает неплохо (служит в «Короне» старшим конюхом), но на содержание отца ему не хватает… Мистер Элтон, возвратившись, передал нам свой разговор с конюхом, вот тогда-то мы узнали про экипаж, который послали в Рэндалс, чтобы везти мистера Фрэнка Черчилла в Ричмонд. Вот это и было перед чаем. А разговор между миссис Элтон и Джейн — уж после. Эмма не успела сказать мисс Бейтс, что до сего момента ничего не знала об отъезде Фрэнка Черчилла, но та в этом и не нуждалась: тут же начала излагать все обстоятельства дела. Собрав воедино собственные сведения и те, что получены от рэндалсских слуг, конюх сообщил мистеру Элтону: вскоре после возвращения Уэстонов с прогулки к ним явился посыльный из Ричмонда с письмом от мистера Черчилла. Тот извещал племянника о том, что состояние тетушки более или менее сносно, и просил выехать домой не позднее утра следующего дня. Фрэнк, однако, решил отправиться незамедлительно, а поскольку лошадь его как будто бы занемогла, Тома тотчас послали в «Корону» за каретой. Конюх Джон сам видел, как она проезжала: возница вел ее быстро и ровно. Эта история, не содержавшая в себе ничего удивительного или занимательного, привлекла внимание мисс Вудхаус только потому, что касалась предмета, который уже занимал ее ум. Эмму поразило, как различны были по своему положению миссис Черчилл и Джейн Фэрфакс: одна казалась всем, другая ничем. Уставившись невидящим взглядом в одну точку, мисс Вудхаус недвижно сидела, размышляя о несходстве женских судеб, до тех пор пока мисс Бейтс не вернула ее в реальность: — Ах, я вижу, о чем вы задумались, — о фортепьяно. Что станет с ним? Я и сама не знаю. Джейн давеча глядит на него и говорит: «Тебя увезут. Нам с тобой надобно расстаться. Иначе здесь ты будешь стоять без дела». А потом поворотилась ко мне: «Пускай еще постоит. Подержите его у себя, покуда не вернутся Кэмпбеллы. Я поговорю с полковником, и он поможет все уладить». Мне кажется, она до сих пор не знает, чей это был подарок — его или миссис Диксон. Теперь Эмме действительно пришлось задуматься об инструменте. Воспоминания о собственных неоправданных подозрениях не доставили ей особого удовольствия, поэтому она скоро убедила себя в том, что визит ее продлился уже достаточно долго. Повторив все те искренно добрые пожелания, которые осмеливалась произнести вслух, она удалилась. Глава 9 На пути домой ничто не прерывало глубокого раздумья Эммы, однако, войдя в хартфилдскую гостиную, она увидала тех, кто должен был ее пробудить. Пока она отсутствовала, явились мистер Найтли и Харриет и теперь беседовали с мистером Вудхаусом. Мистер Найтли тотчас встал, странно серьезный, и тоном куда более суровым, чем обычно, произнес: — Я не мог уехать, не повидавшись с вами, хотя времени у меня слишком мало: немедля отбываю в Лондон, где проведу несколько дней с Джоном и Изабеллой. Желаете ли вы что-нибудь передать им на словах, поскольку чувства передать невозможно? — Нет… пожалуй, нет. Вы собрались так внезапно… — Да, не слишком долго размышлял. Эмма была уверена: он ее не простил. Мистер Найтли бы совсем не похож на себя прежнего, однако она надеялась, что время восстановит их дружбу. Пока гость мешкал, собираясь уходить, мистер Вудхаус принялся расспрашивать дочь: — Ну, душенька, благополучно ли дошла? Как поживают мои старинные друзья? Они, верно, были очень признательны тебе за визит? Моя дорогая Эмма, как я уже говорил вам, мистер Найтли, ходила навестить почтенных миссис и мисс Бейтс. Она всегда так внимательна к ним! Эта незаслуженная похвала заставила Эмму покраснеть, и, покачав головой, она с улыбкой взглянула на мистера Найтли, и его мнение о ней, казалось, тут же переменилось — как будто ему хватило единственного взгляда, чтобы узнать правду, ощутить и оценить все то доброе, что было в ее чувствах. Взор его тотчас потеплел. Уже одно это тронуло Эмму, но еще сильнее взволновал ее следующий жест, выражавший больше, чем простое дружелюбие: мистер Найтли взял ее за руку… Или она сама ему подала? Сама сделала первое движение? Этого она сказать не могла. Так или иначе, он взял руку, пожал и, очевидно, хотел поднести к губам, но по какой-то неясной причине вдруг отпустил. Отчего он заколебался, отчего в последний момент передумал — Эмма не понимала. Ей казалось, что разумней было б все же поцеловать, раз уж собирался: в изначальном его намерении сомневаться не приходилось. Подумал ли он, будто такая галантность не вяжется с обыкновенной сухостью его манер, или же произошло нечто другое, сей незавершенный жест, исполненный простоты и достоинства, был, на взгляд Эммы, очень ему к лицу, и впоследствии она с большим удовольствием вспоминала это красноречивое проявление дружества. Затем мистер Найтли незамедлительно покинул Хартфилд. Всегда действовавший с быстротой человека, чей ум не терпит ни колебаний, ни проволочек, сегодня он исчез еще поспешнее, чем обычно. Эмма не жалела о своем утреннем посещении мисс Бейтс, но ощущала некоторую досаду оттого, что не ушла десятью минутами раньше. Тогда ей удалось бы поговорить с мистером Найтли о положении Джейн Фэрфакс. Не жалела Эмма и о его поездке на Брансуик-сквер, где все будут ему так рады. Однако он мог бы поехать в другое время, заранее всех предупредив, — это лишь умножило бы удовольствие. Как бы то ни было, расстались они совершенными друзьями. Нет, Эмма наверняка не ошиблась, истолковывая выражение лица мистера Найтли и тот несостоявшийся галантный жест: с их помощью он показал ей, что она полностью вернула себе его расположение. Как выяснилось, мистер Найтли до ее прихода пробыл в Хартфилде целых полчаса. Ах, почему она не возвратилась пораньше? Понимая, что отъезд мистера Найтли в Лондон, тем более такой внезапный, тем более верхом, должен был огорчить ее отца, Эмма понадеялась отвлечь его от неприятных размышлений рассказом о Джейн Фэрфакс и не ошиблась в своем расчете. Известие о том, что племянница мисс Бейтс получила место гувернантки в богатом доме, заинтересовало, однако не обеспокоило мистера Вудхауса, ибо с мыслью о предстоящем отъезде мисс Фэрфакс он уже свыкся, меж тем как отбытие мистера Найтли в Лондон явилось для него неожиданным. — Я очень рад слышать, душенька, что она будет так хорошо устроена. Миссис Элтон — добрейшая, приятнейшая женщина. Таковы же, надо полагать, и ее знакомые. Надеюсь, дом стоит в сухом месте и о здоровье мисс Фэрфакс будут хорошо заботиться, как я заботился о здоровье бедняжки мисс Тейлор. Это важней всего. Ведь, душенька, для той леди она станет как мисс Тейлор для нас. Только хотел бы я, чтобы в одном мисс Фэрфакс оказалась счастливее: пусть ей не придется покидать семейство, в котором она, даст Бог, проживет много лет. На другой день из Ричмонда пришло известие, затмившее все прочие новости: с нарочным прислали сообщение о смерти миссис Черчилл! Покидая Рэндалс, ее племянник еще не имел особых причин торопиться, однако по его возвращении она не прожила и полутора суток. Внезапный припадок, по природе своей совершенно отличный от всего того, чего можно было ожидать от общего состояния здоровья тетушки, одержал над ней быструю победу. Могущественной миссис Черчилл не стало. Это сообщение вызвало у всех подобающие чувства, в коих доля скорби об усопшей и доброго сострадания к ней сочеталась с беспокойством о ее родных и близких, а позднее и с некоторым любопытством насчет погребения. Голдсмит говорит нам, что, «коль женщина теряет ум»[20], ей остается единственное средство — умереть. Если же она теряет совесть, то и в этом случае ничто лучше смерти не избавит ее от дурной славы. О миссис Черчилл, по меньшей мере четверть века вызывавшей всеобщую неприязнь, теперь заговорили с сочувственной снисходительностью. Из всего, что вменялось ей в вину, в одном она сумела совершенно оправдаться: прежде в серьезность ее недуга не верили, жалобы ее приписывали капризам и себялюбию, но смертельный приступ опроверг эти подозрения. — Бедная миссис Черчилл! Она, наверное, много страдала — больше, чем кто-либо мог себе представить. Стоит ли удивляться, что у нее испортился нрав? Какое горе! Хоть она была и не святая, для мистера Черчилла это тяжелая утрата. Что же он теперь станет делать? Сможет ли это пережить? Даже мистер Уэстон, покачав головой, молвил с печальной торжественностью: — Бедная женщина! Кто бы мог подумать! Он положил себе скорбеть как можно усерднее. Вздыхала и жена его, широкими стежками подрубавшая некий предмет своего рукоделия. Простыми разумными словами выражала она свою грусть — искреннюю и немимолетную. Оба супруга далеко не в последнюю очередь задумались о том, каковы будут последствия кончины миссис Черчилл для Фрэнка. Этот же вопрос занимал и Эмму. Сама усопшая, горе вдовца… — с почтительным сочувствием коснувшись этих предметов, ее мысль не без некоторого удовольствия остановилась на том, как заживет теперь наследник: сколько приобретет, насколько свободнее сделается. В один миг Эмма увидела все возможные преимущества нового его положения. Теперь никакая преграда не разделяла Фрэнка и Харриет. Мистера Черчилла бояться не следовало: его, мягкого и уступчивого, племянник легко мог склонить на свою сторону. Оставалось только, чтобы он, племянник, скорее развил в себе достаточно сильную привязанность к мисс Смит, ибо в том, что это уже произошло, Эмма при всем желании не могла быть уверена.