– Ага, давай попрекай меня этим. (Настал черед Майлза изучать свое отражение в стекле. Мужчина, пялившийся на него, выглядел раздраженным.) Это нечестно, и ты это знаешь. Нет, конечно, все правильно. Я закрутила с Уолтом, и ты получил козырь на руки. Но я сошлась с Уолтом, потому что ты не любил меня. Я знала, что тебе будет больно, – как же так, твоя жена, и вдруг влюбилась в Матёрого Лиса! – но не надо было притворяться, что ты любишь меня, потому что мы оба знали, это неправда. – Ты не даешь мне и слова вставить. Если ты и дальше намерена говорить за нас обоих… – Хочешь сказать, ты любил меня, Майлз? Хочешь, так говори. Я заткнусь и послушаю. – Он уставился на свои руки, и она сказала: – Я так и думала. Она была права, разумеется. В подлинном смысле он не любил ее. Не любил так, как хотел любить, когда давал обеты перед Господом, родными и друзьями, и эта простая истина ранила его столь глубоко, что анализировать ее он не мог. Нет, он не любил ее и не понимал почему. Он также не понимал, что помешало бы ему ответить, знай он, в чем причина его нелюбви. Если это не любовь, то как тогда называется та нежность, что побуждает тебя оберегать другого человека? Как назвать то чувство, что грозило накрыть его с головой прямо сейчас, и его уже тянуло обнять ее и пообещать, что все будет хорошо? Если это не любовь, тогда что это? И все же она была права. Ведь то чувство, что он испытывал к этой женщине, чья жизнь столь долго была соединена с его жизнью, ни в коем случае нельзя было перепутать с влечением, и обожанием, и ощущением, что без нее он пропадет. Настолько Майлз понимал, хотя бы потому что отчаянно пытался не замечать разницы. – Зачем ты изводишь себя, Жанин? – спросил он. – Вы с Уолтом счастливы, а все прочее неважно. С минуту она разглядывала его, потом сдалась. – Ты меня уделал, – выдавила улыбку Жанин. – Наверное, мне просто хотелось услышать, что человек я не самый ужасный. – Я никогда не говорил… – Именно, Майлз, это я и пытаюсь до тебя донести, – перебила Жанин, вставая. – Ты никогда ничего не говорил. * * * – Он все твердит, что лазает как обезьяна, – говорил Майлз брату. Они сидели наверху, в его квартирке над рестораном, времени было почти одиннадцать. Майлз, всю жизнь страдавший бессонницей, в любом случае просыпался в пять, но если вдруг он крепко засыпал, то был не в духе, когда ему приходилось вставать по будильнику, чтобы открыть ресторан. Дэвид взял из мини-холодильника бутылочку с минералкой, затем поставил ее на пол и убрал с дивана огромную коробку с туалетной бумагой, освобождая себе место. По телевизору транслировали матч с “Соке”, игра шла на Западном побережье. Конечно, Жанин права: для Тик здесь места не выгородишь, хотя Майлз весь вечер прикидывал в уме, что можно было бы сделать. Держать все ресторанное оборудование в подвале, пока река снова не разольется и в “Гриль” не просочится вода? Если вынести все это барахло, они бы с дочерью здесь неплохо устроились, разве что девочке в возрасте Тик требуется нечто большее, чем просто квадратные метры. Ей нужна своя комната с дверью, которую она сможет запереть или хлопнуть ею при необходимости. Кроме входной в квартире имелась лишь дверь в ванную, но и та плотно не закрывалась. Тик заслуживала большего. Конечно, потратив сколько-то сил и денег, Майлз смог бы сделать свою квартирку поуютнее, но затрапезность этого жилья над рестораном никуда бы не делась. Тем не менее он понимал: его дочь ухватится за любую возможность переехать от матери. Ей претило жить под одной крышей с Уолтом Комо. Пусть коттеджик за книжным магазином на Мартас-Винъярде был ненамного больше его квартирки, им обоим там было бы не тесно, сумей Майлз наскрести денег на эту недвижимость. – Все, что он делает, – обронил Дэвид, глядя на экран, – он делает как обезьяна. – Сентиментальностью по отношению к отцу Дэвид не отличался. – Но подпускать его к лестницам точно не стоит. И будь начеку – он норовит тебя разжалобить. – Стараюсь не поддаваться. Но он знает, как на меня воздействовать. Я тоже не обрадуюсь, если на мне поставят крест, когда я состарюсь, – попытался Майлз объяснить свои наивные эмоции. Иных причин жалеть Макса Роби определенно не имелось. – Неплохо сегодня получилось. – Дэвид тряхнул головой. Волосы у него были довольно длинные, и, отстояв восьмичасовую смену с сеткой на голове, он выглядел так, словно забыл ее снять. – Еще как неплохо, – откликнулся Майлз, пересчитывавший выручку. – Похоже, четверги приживутся. – По-моему, наши затраты не слишком эффективны. – Сомневаюсь, что мы сможем добиться большего. – Ты знаешь, каким должен быть следующий шаг? – Да, знаю, – ответил Майлз. К этому разговору они возвращались не раз. Бессмысленному, что было свойственно многим их разговорам, и началось это давно, еще при жизни матери. Странно. Никогда они с Дэвидом не были дружны так, как сейчас, после катастрофы, изувечившей младшего брата. Прежде, разговаривая, они распалялись, жгли друг друга словами, припоминая старые обиды, ковыряя старые раны. Разница в возрасте у них составляла почти десять лет, и жизненный опыт каждого был радикально иным. Майлз повзрослел до болезни матери, Дэвид – после. Не менее важную роль играло редкостное несходство характеров: Майлз – осторожный и вдумчивый в мать, Дэвид – энергичный и неугомонный в Макса. После автокатастрофы эти различия, казалось, уже не имели значения, но Майлза смущала мысль, не держится ли их вновь обретенная близость лишь на том, что им почти нечего сказать друг другу. Они перебрасывались фразами, связанными с их бизнесом, как мячиком: пас, принял – количество слов минимальное, усилий никаких. Часто их общение выглядело почти ритуальным. Дэвид докладывал Майлзу о том, что запер ресторан, понимая, что Майлз уже об этом знает, но ждет от него этой фразы, и, возможно, ему необходимо ее услышать, иначе их рабочий день останется как бы незавершенным. – Не обязательно покупать лицензию на весь алкоголь, – сказал Дэвид. – Пива и вина нам хватит. – Миссис Уайтинг на это не пойдет. – Она предпочитает терять в доходах? Забавно, но, по ощущениям Майлза, так оно и было на самом деле. Что, разумеется, противоречило всякой логике. Зачем довольствоваться жалкими крохами, когда имеется возможность получить куда большую прибыль? Миссис Уайтинг была практичной и безжалостной деловой женщиной; каждую из трех фабрик Уайтингов она продала в наиболее подходящий момент и ни разу не была замечена в снисходительности к своим побочным предприятиям. Однако вот уже лет десять с лишком она безмятежно наблюдала, как “Имперский гриль” дергается в конвульсиях, приближаясь к своей неизбежной кончине. За неимением какого-либо рационального объяснения Майлз уверял себя, что причина кроется в некоей душевной привязанности. Но к кому конкретно? К Майлзу? Допустим. Хорас, самый умный и циничный комментатор окружающей действительности, пришел именно к такому выводу, поэтому кто знает. А если не к Майлзу, то к самому “Грилю”? Вряд ли, поскольку за последние двадцать лет ноги старухи не было в этом дешевеньком второсортном заведении. Опять же, размышлял Майлз, возможно, все дело в приязненном отношении старухи к матери Майлза, которая работала у миссис Уайтинг, пока не слегла с тяжким недугом. Эту вероятность также не стоило сбрасывать со счетов. – Убеди ее, – сказал Дэвид. – Растолкуй ей, что люди не станут есть острую мексиканскую и азиатскую еду без пива. А к итальянской потребуют вино. – Попробую, – ответил Майлз. – Но ты особо не надейся. Она не идиотка, но почему-то не любит перемен. Может, из-за преклонного возраста. Просто не хочет лишних хлопот. И потом, это ее бизнес, не наш с тобой. Дэвид обдумывал эту очевидную истину, пока мяч с подачи игрока из “Ред Соке”, устремившись высоко в небо, едва не вылетел за пределы поля. Затем, разглядывая опустевшую бутылочку из-под минералки, словно пытаясь припомнить, почему мужчина вроде него пьет минералку вместо пива, Дэвид сказал: – Есть еще одна идея. Хочешь расскажу? Нет, если начистоту. День выдался длинным, Майлз слишком устал, чтобы думать, и вдобавок его вымотала беседа с Жанин. – А то. Какая идея? – Переговори со своей тещей. – С Беа? О чем? – Вникни, Майлз. Есть о чем. – Да, пожалуй, – кивнул Майлз. Мать Жанин владела не только умирающим баром “Каллахан”, но и зданием, в котором располагался бар, а значит, если миссис Уайтинг почувствует себя преданной и начнет мстить, большого ущерба она не причинит. Нет, тут Майлз не нуждался в подсказках Дэвида. Положим, миссис Уайтинг и слышать не захочет о лицензии на алкоголь, что даст им шанс побороться за себя, перебравшись со всем скарбом и компанией в другую часть города. Помещение у Беа просторнее, а значит, им будет где разгуляться. – Ты окажешь Беа огромную услугу. Она катится на дно. И ты спасешь и ее, и себя. – У меня нет денег, чтобы выкупить ее заведение, Дэвид. – Предложи ей партнерство. Она предоставляет алкогольную лицензию, ты кормишь клиентов. – А что я буду делать, когда ты уйдешь? – Я куда-то собрался? – Ну… – Не “нукай” со мной, Майлз. – Ты не можешь долго заниматься одним и тем же. Тебе надоедает, и ты сваливаешь. Я тебя не виню, ты вольная птица. Семьи у тебя нет. А я собой не располагаю, вот и все. – То есть из-за меня ты не захочешь переехать к Беа? – Я же не говорю, что не хочу, – возразил Майлз. – Согласен, это хорошая мысль. – Ты так об этом говоришь, – заметил Дэвид, – будто эту мысль ты уже похоронил. Майлз ответил не сразу, этот разговор был ему неприятен. К тому времени, когда “Ред Соке” сумели наконец отбить мяч, Майлз взял себя в руки и сказал: – Я обязан ей. – Обязан кому? – Миссис Уайтинг. Разве мы не о ней говорим? Может, мы с Жанин и Тик не процветали, но жили нормально. Да, ресторан еле дышал, и нам тоже, что греха таить, часто не хватало воздуха, но с головой мы не тонули никогда, чего нельзя сказать о многих других людях в нашем городе. Миссис Уайтинг могла бы давным-давно прикрыть заведение, и с чем бы мы остались? Что же мне теперь, отшвырнуть ее за ненадобностью? А кроме того… Я проучился в колледже три года, и каждый раз, когда мне позарез нужны были деньги, мама их присылала. Где она, по-твоему, брала эти пятьсот долларов, чтобы я каждый семестр мог заплатить за обучение? – Думаешь, у миссис Уайтинг? – после паузы спросил Дэвид. – А у кого еще? Не у Макса же. – Не знаю, – пожал плечами Дэвид. – Но все же мы вышли на главного человека в этой истории. – Что бы это значило? – А то. Когда ты сказал “я обязан ей”, моей первой мыслью было, что ты говоришь об этом человеке. О маме. Скажи ты, что в долгу перед ней, я бы понял. – Я и без тебя знаю, в каком я долгу перед ней, Дэвид. – Правда? Ну, большой брат, есть только один способ выплатить долг. И уж прости, но придется тебе напомнить, как тогда обстояли дела. Мама ни за что не хотела, чтобы ты возвращался. Она жизнь положила, прокладывая тебе дорогу вон отсюда. Ты знаешь это не хуже меня. Если она и занимала деньги у миссис Уайтинг, то отдавала их сполна. Не говоря уж о том, что пахала на нее. Она практически вырастила ее дочь. И узнай мама, что ты кончил тем, что в сорок два года заведуешь “Грилем”, она бы перевернулась в гробу. Майлз потер виски, чувствуя, как подступает головная боль. – Конечно, ты прав, она была бы разочарована, – признал он, понимая, что “разочарована” – не слишком подходящее слово в данном случае. “Сломлена” было бы точнее. – И да, я ее подвел. Поверь, так я на это смотрю. Но единственное, что мне не пришлось бы объяснять Грейс Роби, так это то, что ребенок прежде всего. Может, мне не надо было возвращаться, но теперь у меня есть Тик, и я не могу рисковать ее будущим. И не стану. – Думаешь, я стану? Что ты себе вообразил? – А что мне еще думать? На прошлой неделе ты ратовал за книжный магазин на Мартас-Винъярде, хотя он мне не по карману. Теперь ты хочешь, чтобы я нажил себе врага в лице миссис Уайтинг, затеяв бизнес с Беа. Ты вообще видел тамошнюю кухню? Ты представляешь, во что нам обойдется ремонт и новое оборудование? – Вдвоем мы могли бы…. – Дэвид, – у Майлза больше не было сил продолжать этот разговор, – хочешь войти в дело с Беа, входи. Я даю тебе мое благословение.