– Во что обойдется удалить ее? – задумчиво произнес он вслух, трогая пальцем лоб, будто и у него выросла киста, как у Хораса. Тот сидел, потягивая пиво, отчего Макс осерчал еще больше. – В пару сотен баксов? Пожав плечами, Хорас переглянулся с Беа, готовой вышвырнуть Макса вон. – Трудно сказать. Макс издал хриплый язвительный смешок: – Ты что, даже не интересовался? – Нет. – Надо же, – сказал Макс. – Если бы у меня на лбу выросла такая хрень, я бы мигом ею занялся. – А вдруг она – источник моей сообразительности? – ответил Хорас, подмигивая Беа. – Вырежу – и все мои лучшие идеи уйдут вслед за ней. – О чем, о чем, но об этом Максу не стоит волноваться, – вставила Беа. – У него в голове всегда пусто. Макс воспринял это оскорбление так, как он всегда воспринимал оскорбления, – выдвинув вперед стакан с молчаливым требованием его наполнить. Он по опыту знал, что, обидев тебя, люди в большинстве случаев чувствуют себя виноватыми. Им начинает казаться, что они слишком низко тебя ценят. И у них возникает желание загладить свою вину. Правда, такое настроение длится недолго, поэтому воспользоваться им необходимо как можно быстрее. Сидя в одиночестве за стойкой, Макс успел предоставить Беа множество поводов оскорбить его, но она не поддалась на эти провокации, а значит, ничем не была ему обязана, и его стакан оставался сухим. Теперь же ей волей-неволей пришлось налить ему пива, и она с неудовольствием придвинула полный стакан поближе к Максу. На сей раз он выпил залпом только треть, поравнявшись таким образом с Хорасом. – Ты когда-нибудь был во Флориде? – спросил Макс. – Один раз, – честно признался Хорас. – Сразу после женитьбы. – И спорим, до того как эта штуковина начала прорастать из твоего лба. – Макс резко соскочил с табурета: – Мне надо отлить. Беа вздохнула, когда за ним захлопнулась дверь в мужской туалет: – Хотите, я выгоню этого несчастного придурка? До сих пор она терпела старого засранца исключительно из симпатии к его сыну Майлзу – наверное, самому приятному и невезучему человеку во всем Эмпайр Фоллз. Человеку настолько хорошему, что даже брак с ее дочерью Жанин не испортил его. Что у Жанин творилось в голове, когда она решила поменять мужчину вроде Майлза на горластого петушка вроде Уолта Комо, было уму непостижимо. Во всяком случае, уму Беа. Верно, Майлз никогда не был сексуальным – если, в отличие от Беа, не находить доброту сексуальной. Разумеется, существуют мужчины, с которыми хочется спать, потому что они умеют тебя разжечь так, что ты как на угольях, но есть и другие, похожие на Майлза, и тебе ничего не стоит сделать для них что-нибудь приятное, потому что они – хорошие люди и заслуживают этого, и ты знаешь, что они будут благодарны и не станут ехидно напоминать тебе, что и сама ты не такая уж офигительная красотка. Беа попыталась объяснить это дочери, но без толку, Жанин все поняла по-своему. “Трахаться из милосердия”, – подытожила она, и Беа не стала вступать в бесполезный спор, поскольку ее дочь в последнее время считала себя авторитетом в вопросах секса. Да и сама тема изрядно наскучила Беа, особенно с тех пор, как соответствующая часть ее жизни благополучно осталась позади. Распрощаться с сексом было все равно что очнуться от бреда, вылечиться от тропической лихорадки и окунуться в мир, где вечно веет освежающий канадский бриз. Великое облегчение. Майлз, однако, был из тех мужчин, кого можно любить, не утрачивая самоуважения, и мало о ком из них можно сказать такое, и, уж конечно, не об Уолте Комо. – Не-е, пусть себе сидит, – ответил Хорас. – Макс говорит то, что думает, и в тот же миг, как подумает. Меня больше напрягают те, кто десять раз прикинет в уме, прежде чем высказаться. – Козел он, и больше никто. – Ну да, есть немного, – согласился Хорас, и тут дверь мужского туалета распахнулась, возвестив о возвращении Макса. Хорас и Беа, удивившись, что мужчина оказался способен облегчиться так быстро, с любопытством поглядывали на Макса, проворно забравшегося на свой табурет. На его брюках спереди виднелись следы торопливого мочеиспускания. – Господи, – Беа с отвращением покачала головой, – ты грязный мерзкий старикашка. Когда заканчиваешь, стряхивай его хотя бы. – Ты бывал на Кис? – обратился Макс к Хорасу, напрочь игнорируя Беа. – Никогда. – А где ты был во Флориде? – В Орландо. – Тебе бы понравилось в Ки-Уэсте. Там жил Хемингуэй. Хорас отхлебнул пива и отметил, что Макс поступил так же. Услышать о Хемингуэе из уст такого старика Хорас ожидал менее всего. – Хемингуэй, значит. – Точно, – подхватил Макс, обрадовавшись, что его уловка сработала. Хорас, рассудил Макс, пишет в газету, и, возможно, его тянет поговорить о другом писателе, как нормального человека тянет выпить пива и поваляться под южным солнышком. – Потрясный чувак. – Ты был с ним знаком? – Там все названо его именем, Хемингуэй то, Папа это. Друганы звали его Папа, ну ты в курсе. – Я спрашиваю, был ли ты с ним знаком? – Кто знает? Не удержавшись, Хорас коротко рассмеялся: – Как это понимать? – А вот так, черт возьми, и понимать. За долгие годы я выпил там столько пива. И в один из тех вечеров он мог сидеть рядом со мной за стойкой. Откуда мне знать? – Держу пари, между вами был по меньшей мере один табурет, – обронила Беа. – Когда ты начал туда ездить? – спросил Хорас. – Зимой шестьдесят восьмого. – Тогда ты не сидел рядом с Хемингуэем, – сказал Хорас. – Он покончил с собой в шестьдесят первом. Макс попытался вспомнить, слыхал ли он об этом. Он был в курсе, что Хемингуэй давно помер. Однажды он пролез в дом писателя с группой туристов – когда это было? лет двадцать назад? – и вроде бы там говорили, что Хемингуэй умер. Во всяком случае, дома его не было. Что больше всего поразило Макса в том доме, так это кошки, свора кошек, и многие с лишним пальцем на передних лапах, напоминавшим большой человеческий палец. Он решил, что кошка с большим пальцем – это не очень красиво, хотя казалось, что все эти дряхлые пусики способны благодаря отогнутому большому пальцу взять в лапы стакан пива, совсем как люди, черт бы драл этих котов. Судя по рассказам гида, к кошачьей своре великого писателя относились с глубоким почтением, и, похоже, именно они хозяйничали в доме. Вот что Максу так нравилось на Кис: практически всё там воспринимали спокойно, включая самого Макса, чей потрепанный облик – предмет постоянных насмешек на севере – там считали естественным и даже неизбежным состоянием человека. В Ки-Уэсте Макса часто принимали за местного, из тех, кого там называют “ракушками”, и туристы, не разобравшись, с удовольствием покупали ему выпивку. Хемингуэй, будучи знаменитостью, вероятно, никогда не платил за свои напитки. Что порождало интересный вопрос. – Покончил с собой? С какой стати? – Может, проснулся однажды утром и почувствовал тщету всего и вся, – предположил Хорас. – Какую такую тщету? Хорас пристально поглядел на своего собеседника: – Люди не раз приходили к подобному выводу касательно их собственного существования, знаешь ли. Черт побери, не так давно богатейший человек в Центральном Мэне вышиб себе мозги прямо здесь, в Эмпайр Фоллз. Ч. Б. Уайтинга, вот кого он имел в виду. Чарлза Бьюмонта. Чарли. – Двадцать три года назад в марте, – проговорил Макс и мигом обнаружил, что Хорас и Беа уставились на него. – Ты-то откуда знаешь? – спросила Беа. Макс пожал плечами, давая понять, что люди имеют право знать то, что им хочется знать, у нас свободная страна. Впрочем, с точки зрения Макса, – а за последние лет двадцать он много размышлял на эту тему – самоубийство Ч. Б. Уайтинга далеко не самое странное в этой истории. Самое странное заключалось в том, что Уайтинг не пожалел ни времени, ни сил, чтобы проделать долгий путь домой, в Эмпайр Фоллз, хотя мог бы застрелиться прямо в Мексике, где он в ту пору жил. Опять же, допускал Макс, допивая остатки пива, человек, решивший выстрелить себе в голову, скорее всего, изначально был не способен ясно мыслить. Повторно осушив стакан, Макс заглянул в стакан Хораса, тот был наполовину полон. Не попробовать ли снова подтолкнуть пустую посудину поближе к Беа? Но Макс знал, что номер не пройдет, у Беа пиво за оскорбление выдают лишь один раз за вечер, а потом хозяйка вольна поносить тебя задарма. Вот вам и тщета. – Мы с тобой должны поехать туда как-нибудь, – предложил Макс Хорасу. – Женщины там ходят полуголыми. И можно смотреть на них сколько хочешь, они не против. Там есть один бар, где девушки снимают лифчики и трусики и подвешивают их к потолку. Это надо видеть. Я свободен, так что можем ехать в любое время. – Вряд ли я соберусь. – Хорас подвинул двадцатку к Беа, просигналив таким образом Максу: второго пива за его счет не будет. – А вдруг я впаду в депрессию. И выстрелю себе в голову. Макс был разочарован его маневром. И разобижен. – Постарайся не попасть в эту штуку на лбу, – предостерег он. – Иначе то еще будет зрелище. * * * Когда Хорас ушел, Макс допил последний глоток пива из стакана соседа и, злясь на себя за то, что поддался мрачным мыслям, принялся обдумывать, кого бы ему подговорить на совместную поездку на юг. Идеальный кандидат должен иметь машину и не ждать, что Макс раскошелится на бензин. Главное, добраться до Флориды, а там дела пойдут веселее. Как только он найдет, где остановиться, он попросит кого-нибудь в Эмпайр Фоллз пересылать ему чек на пособие первого числа каждого месяца. Макса слегка беспокоило то, с какой скоростью на Кис испаряются деньги. Наверное, солнце, сияющее с утра до ночи, заставляет тебя потеть, а пот вызывает жажду. Пиво во Флориде стоило дороже, но Максу страшно нравилось, как его подают, со свежей долькой лайма, воткнутой в горлышко запотевшей бутылки. Если не принять меры, уже к середине месяца утопишь в бутылке все пособие целиком и потом до первого числа замучаешься высматривать, где бы и чем поживиться. В напарники Максу требовался незамутненный человек – чистая душа с деньжатами, – который лишь хочет славно отдохнуть, но не знает как. Хорас, сперва возбудивший надежды, явно не годился на эту роль, если хорошенько подумать. И слава богу, что из этого ничего не вышло. Как бы Макс стал объяснять всем и каждому, откуда на лбу Хораса взялся столь отвратительный шишак. Женщины, те наверняка захотят узнать происхождение фиолетово-кровавой хреновины, хотя бы затем, чтобы выяснить, а не заразна ли она. Лет десять назад вокруг Макса циркулировало немало людей, которых он мог бы уговорить на поездку во Флориду, но годы взяли свое. Многие из подходящих кандидатур умерли, другие переселились в дом для престарелых, но были и третьи, возмутительно постаревшие душой, чего Макс в принципе не понимал; ему только что перевалило за семьдесят, чувствовал он себя на пятнадцать, в каковом возрасте и обретался всю жизнь. С женщиной было бы занимательно отправиться в путь, и опять же, лет десять назад он бы мигом нашел себе спутницу. В городе вроде Эмпайр Фоллз хватало чужих жен, всегда готовых и жаждущих сорваться с места, чтобы проветриться, если, конечно, умело к ним подойти, и Макс задумался, куда же, блин, подевались все эти добрые женщины. Большинство пожилых ударились в религию, а те, что помоложе, Максом Роби не прельщались и ясно давали ему это понять – на тот случай, если он сам еще не догадался. Хотя, наверное, оно и к лучшему. У женщин, вообще говоря, куча потребностей. Они хотят жить в уютных гостиницах, им нужно пописать каждый раз, когда тебе самому не терпится в уборную, и им необходимо держать тебя в курсе всего, о чем они думают, а думают они непрерывно. И они совершенно не понимают твоих финансовых потребностей. Когда, к примеру, ты поистратился. И потом, это же философский вопрос: зачем кого-то брать с собой, если там, куда ты едешь, женщин и так полно? Все равно что везти уголь в Ньюкасл. Максу нравились женщины на Кис. Жизнь сделала их реалистками, не мечтательницами. Они словно с самого рождения знали, как мужчины вроде Макса становятся мужчинами вроде Макса, и не предъявляли им претензий. – Проснись, Макс! – Беа вырвала его из задумчивости, и на секунду он даже вообразил, что она подслушивала его мысли. К его удивлению, в телевизоре уже не играли в бейсбол, но обсуждали закончившийся матч. И конечно, “Соке” опять продули. – Ступай домой, – велела Беа. – Сколько времени? – спросил Макс, вглядываясь в циферблат часов на противоположной стороне бара. Пожалуй, единственное, что его выводило из себя в этой жизни, так это рано закрывающиеся бары. – Час, – ответила Беа. – Ты заснул около полуночи. – Я не спал, я размышлял. – Да? Ну, значит, из моих знакомых только ты храпишь, когда размышляешь. – Беа выключила телевизор, но оставила свет над входной дверью, чтобы Макс не заблудился. – Ты слишком быстро выпил два последних пива, они тебя и вырубили.