– Куда успеть? – спросили Майлз и его мать, но Чарли лишь улыбнулся: – Увидите. Они поспешили. Точнее, спешил Чарли, сидя за рулем маленькой ярко-желтой спортивной машины, где на передних сиденьях, разделенных рычагом для переключения передач, вольготно устроились сам водитель и Грейс, Майлз же втиснулся в узкое пространство позади. Они летели по острову, повороты Чарли одолевал на захватывающей дух скорости. Верх был откинут, и длинные волосы Чарли развевались на ветру, словно белая грива мустанга. Грейс он предложил холщовую шляпу, и она прижимала ее рукой к макушке, чтобы та не слетела. Майлз ожидал, что мать попросит Чарли ехать помедленнее. Она выходила из себя, стоило Максу прибавить скорости, но сейчас она почему-то помалкивала. По крайней мере, Майлз так думал. Ветер ревел в ушах, и он бы в любом случае ничего не услышал, даже если бы на передних сиденьях разговаривали. На такой скорости ему казалось, что уголки глаз оттягивает к щекам и, возможно, к тому времени, когда они доберутся туда, куда едут, он станет похож на китайца. В какой-то момент асфальт закончился, и Чарли двинул по проселочной дороге, уткнувшейся через сотню ярдов в песчаную стоянку; там, у бревенчатой изгороди, Чарли и поставил свой автомобильчик, у самой кромки покатого пляжа. Солнце, невероятно большое и оранжевое, висело буквально в дюймах от тихих вод лагуны Винъярда, и когда двигатель смолк, то Майлз услышал, как мать воскликнула: “Ой, Чарли, взгляните!” А когда Майлз спросил, зачем они сюда так торопились, оба, мать и Чарли, рассмеялись, и Майлз почувствовал себя глупо, хотя, по его наблюдениям, не только его одного не интересовал закат. На стоянке было с полдюжины других машин, и в ближайшей из них Майлз увидел целующуюся парочку. Он спросил у матери разрешения спуститься на пляж, и, к его удивлению, она не раздумывая ответила “Да, конечно”, но сперва пусть снимет ботинки и носки, закатает штанины и пообещает не заходить в воду. – И только на десять минут, не дольше, – предупредила мать, – темнеет здесь быстро. И правда, сумерки сгущались, к великой радости Майлза. Красные пятна на коже, которые в душе он расчесал чуть ли не до крови, зудели невыносимо, а на заднем сиденье машины было так тесно, что он не сумел до них дотянуться. Он рвался спрятаться от посторонних глаз и почесаться вволю. Но, пробравшись через дюны, он с удивлением и огорчением обнаружил, что пляж не безлюден, вопреки его ожиданиям. Вдоль берега на одинаковом расстоянии друг от друга выстроились рыбаки, и конец этой цепочки терялся где-то вдали; они забрасывали блесну в безмятежную воду, затем бешено скручивали леску, потом опять забрасывали. Майлз понаблюдал за ними недолго, пытаясь понять, в чем тут смысл. Однажды Макс взял его с собой на рыбалку на озеро, но там ты забрасываешь удочку с борта лодки, а потом сидишь и ждешь, пока не дрогнет поплавок. Эти люди будто соревновались, кто дальше забросит блесну, а поскольку каждый бросок приносил лишь разочарование, то сматывали леску и повторяли попытку. Рыбак, стоявший к Майлзу ближе всех, крикнул “Берегись!”, и секундой позже, когда рыбак резко отдернул назад свой длинный спиннинг, нечто серебристое взметнулось из воды, со свистом пролетело над Майлзом, а затем с той же стремительностью обратно и шлепнулось в воду. Держась на безопасном, как он надеялся, расстоянии от этих метателей, Майлз брел по пляжу, пока не наткнулся на уединенное местечко между дюнами и высокой прибрежной травой. Там он спустил брюки до щиколоток и принялся чесаться. Было слишком темно, чтобы утверждать наверняка, но красные пятна вроде бы увеличились вдвое с тех пор, как он глядел на них в последний раз в душе. Впиваясь в красноту ногтями, Майлз испытывал смешанное ощущение сладостного удовольствия и боли, и он продолжал бы, пока не закапала кровь, если бы не услыхал приглушенные голоса поблизости. Майлз торопливо натянул штаны и бросился прочь. На пляже теперь раздавались иные звуки, на этот раз напоминавшие хлопки, и, опустив глаза, Майлз оторопел: у его ног лежала огромная серебристая рыба с окровавленными жабрами и била хвостом о песок. – Осторожно, – раздался голос неподалеку; рыбак, присев на корточки, прилаживал сверкающую блесну к леске. – Она кусачая. Было уже довольно темно, когда Майлз вернулся на стоянку; автомобильчик Чарли Мэйна он отыскал не по цвету, но по размеру и форме. Он был уверен, что мать будет его ругать за то, что он так долго гулял по пляжу, но обошлось. Тьма была не совсем кромешной, и, приближаясь к машине, Майлз увидел, что голова Грейс покоится на плече Чарли, и мать не выпрямилась, пока не услышала его шаги. * * * Всю ночь ему снились яркие сны, а утром его разбудили звуки, доносившиеся из крошечного туалета в коттедже, – мать рвало. Вообще-то под ее рыганья он просыпался уже дважды или трижды за эту неделю, и сегодня Майлз был сердит на мать, хотя накануне, укладываясь спать, злости не испытывал. Наверное, это было связано с тем, что он подсмотрел вчера вечером, – то, в какой позе Чарли и мать сидели в автомобиле, и в нем крепло ощущение, что за ночь его впечатления обрели некий смысл. Мать пригласила чужого человека поужинать вместе с ними, из чего следовало, что общество Майлза оставляло желать лучшего. Не то чтобы ему не понравился Чарли – понравился. Но злость Майлза распространилась и на нового знакомого. Чарли Мэйна, который за ужином был так внимателен к Майлзу, явно не заинтересовала история о зубастой серебристой рыбине, увиденной Майлзом на пляже, а когда он преувеличил грозившие ему напасти, сказав, что его едва не зацепило блесной, заброшенной в волны одним из рыбаков-метателей, ни мать, ни Чарли не выглядели настолько встревоженными, насколько бы ему хотелось. Хуже того, проснулся он с легким ощущением тошноты, вызванной воспоминанием о съеденной за ужином улитке. Вскоре, однако, выяснилось, что злиться на ту, кого ты любишь, не очень-то легко, особенно когда ее выворачивает наизнанку за тонкой перегородкой, и для того, чтобы сберечь свой праведный гнев, Майлз вышел из коттеджа, прихватив перчатку и мяч с намерением потренироваться, пока из гостиницы не принесут корзинку для пляжного пикника. На сей раз корзинка была тяжелее, чем обычно. Майлз втащил ее в дом и поставил на стол, за которым по-прежнему в ночной сорочке сидела его мать, обхватив голову руками. Когда она взглянула на него, бледная, растерянная и заметно обессиленная, гнев, который он пытался сохранить, улетучился полностью. – Ты заболела? – спросил он, внезапно испугавшись. – Если бы, – горестно усмехнулась мать. – Тогда я могла бы рассчитывать на выздоровление. – Отвечая ему, она рассеянно почесывала красное пятно на руке. – Не волнуйся, – добавила мать. – Я не умираю, и вообще ничего страшного. Майлз рылся в корзине. Как только она сказала ему не волноваться, он тут же последовал ее совету. – Сегодня здесь больше всякого, – сообщил он, вынимая баночку с чем-то навроде маленьких шарикоподшипников чернильного цвета. Это известие взбодрило мать, она поднялась из-за стола и распахнула шторы навстречу яркому солнцу, хлынувшему в кухню. Она стояла, закрыв глаза, купаясь в солнечном свете, и ее губы складывались в нечто вроде улыбки. Для женщины, которая только что провела целый час на четвереньках перед унитазом, она выглядела очень красивой, подумал Майлз и решил простить ее за прошлый вечер. В конце концов, это был их последний день на острове. * * * На пляже они пробыли не более получаса, когда появился Чарли Мэйн. Майлз с удовольствием отметил, что ноги у Чарли тощие, белые и почти безволосые, а когда он снял через голову трикотажную рубашку, Майлз увидел бледную впалую грудь с редкими жесткими волосками вокруг сосков. Глядя на них обоих, Майлз обнаружил, что его мать, женщина совсем не крупная, была по крайней мере на размер больше Чарлза. Прошлым вечером, особенно в спортивной машине, он казался человеком среднего телосложения, но сегодня Чарли, усевшийся на уголок их одеяла, выглядел совершенным дохляком. Вот сейчас мать рассмотрит его хорошенько, не сомневался Майлз, и пошлет нового знакомого куда подальше. – Вам не приготовили корзинку с ланчем? – осведомилась она. – Увы, нет, – беззаботно ответил Чарли. – Тогда мы с вами поделимся, – сказала Грейс. Глядя на нее сейчас, никто бы не догадался, как ей было плохо всего час назад. И она не выказывала ни малейшего намерения отослать Чарли Мэйна прочь. – Но, думаю, вам будет приятно узнать, что явился я с не совсем пустыми руками. – Вынув из кармана плавок длинный белый тюбик, Чарли показал его Грейс, а затем бросил Майлзу, поймавшему тюбик перчаткой. Грейс радостно всплеснула руками: – О, Чарли, вы наш избавитель. – Точно, такой уж я человек, – согласился он. – В гостинице мне сказали, что у них все закончилось. – Грейс жестом велела сыну подать ей тюбик с мазью. – Утром я съездил в Эдгартаун, – пояснил Чарли, пока Грейс смазывала средством от ядовитого плюща ноги и живот Майлза, а потом свои руки и пятно, которого Майлз прежде не заметил, на верхней половине бедра. – В аптеке мне продали последний тюбик. Похоже, ядовитый плющ ставит рекорды в этом сезоне. Чарли Мэйн смотрел, как Грейс втирает мазь в бедро, пока не заметил, что Майлз, который до сих пор с ним даже не поздоровался, сверлит его взглядом, и тогда Чарли занялся корзиной со снедью. Наткнувшись на чернильную банку, он показал ее Майлзу: – Парень, тебе доводилось пробовать икру? Майлз покачал головой, не желая обсуждать деликатесы после того, как вчера его разыграли с улиткой. Он решил отказаться от икры, когда его начнут угощать, и не потому что она может оказаться невкусной, но потому что угощать будет Чарли Мэйн. Прошлым вечером он был доволен тем, что в нем увидели человека, понимающего толк в изысканных вещах. Нынешним утром все круто изменилось. Теперь он даже жалел, что не отказался от мази, и, хотя она приятно холодила обожженную кожу, Майлз упорно притворялся, будто ему необходимо почесаться. – Заодно я нашел замечательное место, где мы могли бы поужинать, – обратился Чарли к матери Майлза. – Но вы должны пообещать, что наденете то белое платье. Прикрыв глаза темными очками, мать перевернулась на спину. – Другого у меня и нет, – засмеялась она, и Майлз опять рассердился. Даже не спросив его, она решила, что они будут ужинать с Чарли Мэйном. – Я хочу ужинать в “Алчущем ките”. – Майлз ткнул ступней в ногу матери. – Я хочу пропаренных моллюсков. Его мать вздохнула расслабленно. – Какое чудесное солнце, – промурлыкала она. Майлз снова пихнул ее: – Ты слышала, что я сказал? – Сквозь темные очки он видел, что глаза у нее закрыты. – Нет, не слышала, – не открывая глаз, ответила мать. – А если ты и дальше будешь грубить, я опять тебя не услышу. Чарли Мэйн словно не понял, что они ссорятся. – Пропаренные моллюски, говоришь, вот что тебе нужно? – весело сказал он, растянувшись на животе и явив всему миру спину с редкими завитками черных волос. Их было не больше десятка. Курам на смех. “Посмотри на его спину”, – мысленно призывал Майлз свою мать. Ее беда в том, сообразил он, что она не туда смотрит. – Значит, ты их получишь, – заключил Чарли. * * * Ближе к вечеру, когда Грейс, освежившись под душем, вышла из ванной в халате, Майлз объявил, что не хочет ужинать с Чарли. Он хочет ужинать только вдвоем с матерью. Им было весело, пока не возник Чарли Мэйн. – Да ну? – Грейс взвилась столь мгновенно, что Майлз вздрогнул; словно она только и ждала, когда он скажет что-нибудь в этом роде. – А мне, знаешь ли, стало весело лишь с появлением Чарли. Прими это к сведению. Майлз ответил не сразу: – Папе такое не понравится. – Надо же. – Я ему расскажу. – Прекрасно, – опять удивила его мать, усиливая ощущение, преследовавшее Майлза весь день, будто все летит кувырком. Выдавив мазь из тюбика, Грейс нанесла ее на руку. – Рассказывай. – Вот увидишь, – пригрозил Майлз, понимая, что так нельзя говорить, и тем не менее. – Впрочем, тебе придется подождать, пока он выйдет из тюрьмы. – Взгляд матери сделался холодным, такой Майлз ее еще не видел. Она не столько произносила слова, сколько выпускала их из клетки на волю и словно из чистого любопытства наблюдала, какое впечатление они произведут на него. А если ему мало будет, она отопрет и другие клетки со словами. – Ты не знал, верно? Что твой отец угодил в тюрьму? Она поставила ногу на табуретку, чтобы нанести мазь, и когда она, опустив одну ногу, водружала вторую, Майлз мельком увидел то, что ему не полагалось видеть, да он и не видел ничего на самом деле, потому что глаза его были полны слез. – Хочешь узнать за что, Майлз? На прошлой неделе его арестовали за нарушение общественного порядка, вот за что. И не в первый раз. Он то и дело нарушает порядок, досаждая людям, когда хочет добиться своего. Я еще кое-что скажу. Думаешь, Макс Роби разволнуется, узнав о Чарли Мэйне? Как же. Твоего отца волнует только он сам. Как ни жаль, но что есть, то есть, и ты уже не маленький, должен понимать. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше для тебя. – Закончив втирать мазь, она повернулась к нему лицом: – И вот еще что, пока не забыла. Когда мы вернемся домой, все у нас пойдет по-другому, так что готовься и к этому тоже. Когда Грейс отправилась переодеваться в белое платье, Майлз, желая наказать ее, вместо того чтобы принять душ, как ему было велено, выскользнул из дома и вернулся на опустевший пляж под обрывом. Там он без устали подбрасывал мяч и пытался ловить его, пока машинально, поддавшись гневу, не подбросил мяч с такой силой, что тот упал в воду. Майлз опустился на песок и, молотя кулаком по перчатке, подумал, что лучше бы они вообще никогда не приезжали на Мартас-Винъярд. Внезапно он почувствовал, что больше не боится летящего мяча, сколь бы сильной ни была подача. Попадут в него мячом, ну и что? Теперь он понимал, что мистер Ласаль пытался ему внушить. Неважно, попадут в тебя или нет. А если будет больно, это тоже неважно. Вскоре он услышал, как за его спиной кто-то спускается по тропе на пляж. Он обернулся, полагая увидеть свою разъяренную мать, но по песку шагал Чарли Мэйн в блестящих черных туфлях. На нем были элегантные брюки, и Майлз подумал, что на песок он не сядет. Но он сел. – Куда подевался мяч? – Майлз указал на волны, и Чарли Мэйн кивнул. – Вы с мамой поссорились? – Майлз не отвечал. – Она ужасно хороший человек, ты же знаешь, – сказал Чарли Мэйн. – Знаю, – буркнул Майлз, не желая, чтобы ему говорили о том, что он и сам давно знает, и говорил не пойми кто, познакомившийся с его матерью всего два дня назад. – Она любит тебя. – Знаю.