– Я знаю, что эта двадцатка тебе не достанется, – ответил Майлз, коротко взглянув на отца. Макс пожал плечами, мол, время покажет, чем напомнил сыну Харпо Маркса; этот комедийный персонаж и не подумал бы оспаривать принадлежность двадцатки, поскольку ему было кое-что известно, о чем ты ни сном ни духом не ведал, когда клал деньги в карман, – к купюре привязана ниточка. Сходство между отцом и Харпо Марксом в тот момент было столь разительным, что Майлз легонько похлопал по карману, проверяя, на месте ли двадцатка. – Ты бы и ее прибрал к рукам, да? Хотя пять минут назад с тобой расплатились, и деньги еще тепленькие в твоем кармане, но ты только и думаешь, как бы выяснить, не прибавилось ли чего в моем бардачке с прошлого раза. Макс будто не слышал. Вынув буклет с рекламой недвижимости на Винъярде, он с видом перспективного покупателя принялся изучать дома стоимостью под миллион. – Не ты ли только что сказал, что мне нельзя забывать о потребностях, которые возникнут в будущем? Остановившись на красный свет, Майлз отобрал у отца буклет, запихнул его в бардачок и резко захлопнул крышку. Никаких сомнений: Макс и самому Господу заморочил бы голову. И не факт, что Господь сразу понял бы, с кем имеет дело. Оставалось лишь надеяться, что он все же займется Максом первым делом с утра, потому что к концу сегодняшнего дня Макс станет фаворитом на гонках грешников. – На твоем месте, – поделился своими раздумьями Макс, – я бы начал ухаживать за той калекой, дочкой Уайтингов. – И ты еще удивляешься, почему я никогда не спрашиваю у тебя совета, – откликнулся Майлз. Он категорически не желал сообщать отцу, что они с Синди Уайтинг собираются завтра на школьный матч. А вдруг Макс забудет о матче и пропустит его. А потом никто не заметит, что они пришли вдвоем на стадион, и не доложит Максу. А свиньи научатся летать. Макс помалкивал, пока Майлз не проворонил рытвину и бардачок снова не открылся. – Если за десять миллионов долларов всего-то надо жениться на калеке, я бы женился. – Я в этом уверен, папа. А затем ты бы ее бросил. – Нет, не бросил бы, – возразил Макс, ковыряясь в замке. – Но возможно, под настроение взял бы отпуск разок-другой. – Он закрыл бардачок, но крышка отказывалась держаться. Майлз наблюдал за отцом, пока не зажегся зеленый. – Будь у тебя отвертка, я бы поправил эту штуковину, – заявил Макс. – Ты уже поправил, папа, спасибо. – Прибавляя скорость на перекрестке, Майлз вспомнил слова миссис Уайтинг о том, насколько легче ему стало бы жить, женись он на Синди. – Окажи мне огромную услугу, больше ничего не поправляй, окей? Макс положил ногу на ногу и уставился в окно, крышка бардачка покоилась на его колене. С минуту полюбовавшись пейзажем, он опять вытащил буклет с недвижимостью: – Женишься на калеке и сможешь купить дом, на который ты глаз положил. – Папа, ты мог бы не называть ее так? – Как? – Калекой. Не думаю, что я о многом прошу. – И как же мне ее называть? – Например, совсем никак. Собственно, я не понимаю, почему мы вообще о ней говорим. Она нам никто. – Родня, – не сразу ответил Макс. – Роби и Робидо. – Не начинай, – предостерег его Майлз. – У тебя еще меньше шансов наложить лапу на ее деньги, чем заполучить двадцатку из моего кармана. Макс промолчал, и Майлз украдкой потрогал карман рубашки, чтобы удостовериться: старик эти деньги пока не присвоил. Двадцатка издала успокаивающий шелест. – На Кис я знавал парня, так он всю дорогу называл себя калекой, – припомнил отец. – “Макс, – говаривал он, – врагу не пожелаю стать калекой, а уж тебе тем более”. – О господи. – Не злись на меня, это все, о чем я прошу, – сказал отец. – Не я же ее переехал. – Нет, – подтвердил Майлз, – тебе повезло. Ты сбил всего лишь собачку мэра. – Ты имеешь в виду, что не повезло. Псина принадлежала не мэру, а его дочке. Выскочила прямо передо мной… – покачал головой Макс, – и ничего нельзя было поделать, даже будь я трезв. Это случилось вон там. – Он показал на тихий зеленый район с некогда первоклассными домами, многие из которых утратили былой лоск. Перед одним из них, принадлежавшим Уолту Комо, стоял знак “Продается”. – Нет, я имел в виду то, что сказал, – настаивал Майлз. – Если бы это был ребенок, ты бы и в него точно так же врезался. Словом, ты легко отделался. – Из-за целого выводка детей шума было бы меньше, – сказал Макс. – Можно было подумать, что я и впрямь переехал ребенка, такую они волну подняли. – Я не… – Будь жива твоя мать, она бы, как и я, посоветовала тебе жениться на покалеченной девушке. А если бы она посоветовала (Майлз улыбнулся: миссис Уайтинг прибегла к такой же тактике), ты бы женился. И у нас с тобой было бы десять миллионов на двоих. – Размечтался, – ответил Майлз. – Будь жива мама, деньги достались бы ей и мне. Тебе ничего бы не перепало. Макс обдумал такую возможность. – Слушай, ты меня удивляешь. Если я настолько тебе не нравлюсь, то почему ты не заплатишь мне, чтобы я отсюда убрался? И я уберусь, ты же знаешь. С пятью сотнями долларов в кармане я бы рванул на Кис прямо сейчас. А больше мне и не надо. – Тогда почему ты постоянно звонишь мне оттуда с просьбой прислать денег? – Ты – мой сын. А значит, должен выручать меня время от времени. – Папа, – Майлз опять улыбался, – тебе не приходило в голову, что ты путаешь сыновей с отцами? Разве не родители обязаны помогать своим детям? – Это работает в обе стороны, – сказал Макс. – Только не в нашей семье, – заверил его Майлз. – В нашей семье помощь идет исключительно в одну сторону, и мы оба знаем в чью. Макс выдерживал паузу целых десять секунд. – Пять сотен – все, что мне нужно, – произнес он наконец. – Стоит мне добраться туда, и я в шоколаде. Туристы принимают меня за конка. Знаешь, что такое “конк”? – Угу. На местном диалекте это бомж, который никогда не моется, верно? Старый пройдоха с крошками в бороде, из тех, что липнут к незнакомым людям, норовя выжать их как губку. На сей раз Макс молчал двадцать секунд, и Майлз слегка встревожился. Наученный опытом, он знал, обидеть отца невозможно, но иногда ему казалось, что он заходит слишком далеко. В конце концов Макс рассмеялся: – Забавно, что ты упомянул губку. Раньше там так называли пожилых ловцов губок – “конки”. Они были греками по большей части. Пожалуй, я мог бы уложиться в четыреста баксов. За четыреста долларов избавиться от отца на всю долгую зиму – предложение заманчивое, да что там, просто выгодная сделка. Но проблематичная. Во-первых, у Майлза не было этих денег; во-вторых, он хорошо знал Макса. Заплатить Максу, чтобы он уехал, еще не означает, что ты с ним расстанешься на какое-то время. Нет, давать деньги Максу все равно что заплатить шантажисту: убедившись в твоей способности и желании откупиться, он объявится снова, и не раз. В итоге придется либо убить его, либо разориться. – “Книжный магазин и кафе с прилегающим коттеджем с двумя спальнями. Идаллические окрестности. До города и пляжа легко добраться на велосипеде”, – прочел Макс объявление, подчеркнутое Майлзом. – Идиллические, – медленно произнес Майлз, поправляя отца. Сразу после последнего визита в особняк Уайтингов, когда Майлз, пригласив Синди на матч, еще не опомнился от ужаса содеянного, он совершил две ошибки – первую со страха, вторую по забывчивости. Он позвонил риелтору выяснить, какую цену запрашивают за тот дом, а потом записал услышанное прямо над объявлением. Правда, вывел лишь первые три цифры, над которыми теперь, наверное, ломал голову его отец. Разумеется, он не собирался делать какие-либо пометки, но от числа, названного риелтором, у него перехватило дыхание, и он записал три первые цифры, чтобы как-то поверить в реальность происходящего. Не успел он положить ручку, как ему стало предельно ясно: если даже миссис Уайтинг завещает ему “Гриль” и он сумеет его продать, а Жанин с прибылью избавится от их дома, на первоначальный взнос за винъярдскую недвижимость вырученных денег от этих двух продаж все равно не хватит. А если даже ему удастся наскрести на взнос, ипотека задавит его – торгуя книгами и эспрессо, за то жилье ему никогда не расплатиться. Риелтор предложил ему напрямую связаться с нынешними владельцами, чтобы обсудить вопрос о рентабельности магазина, но Майлз, поблагодарив, завершил разговор; ему хватило трех первых цифр, чтобы чувствовать себя так, словно его пырнули ножом. К несчастью, Майлз Роби не походил на Уолта Комо, легко предававшегося фантазиям. За минувший месяц идея Уолта открыть фитнес-клуб на Мартас-Винъярде превратилась почти в навязчивую, и чем больше Уолт об этом думал, тем меньше видел препятствий для претворения в жизнь своего замысла. А когда новый клуб начнет приносить прибыль, можно открыть еще один на другом острове, Нантакете например. Майлз не мог не восхищаться способностью этого парня упиваться сладкими мечтами, нисколько не задумываясь об их осуществимости. Уолт не снисходил до подсчетов и изучения рисков – от подобных действий у человека только сердце сжимается в железном кулаке обстоятельств. – А что значит “идиллические”? – Это значит, что вокруг ни единого конка, – объяснил Майлз отцу. – Сделай мне одолжение, убери это. К его удивлению, Макс исполнил просьбу и даже ухитрился закрыть бардачок. Словно посочувствовал сыну, понимая, сколько переживаний доставил ему этот буклет и пресловутые три цифры, но Майлз знал, что это не так. А затем Макс принялся насвистывать. Вскоре Майлз узнал задорный мотивчик, хотя не слышал этой песенки с детства. Добравшись до припева, Макс прекратил свистеть и запел достаточно громко, чтобы его услышали, и со стороны могло показаться, что поет он по инерции, мысли же его витают где-то очень далеко: Беги домой, Синди, Синди, Беги, беги домой, Подрастешь, Синди, Синди, И станешь моей женой. * * * У входа в “Имперский гриль” машину было поставить негде, и Майлз припарковался во дворе за мусорным контейнером, рядом с “хендаем” Шарлин. Объезжая здание, Майлз отметил, что за входной дверью толпились люди в ожидании столика, а значит, ресторан набит под завязку. Мексиканская пятница. Флаутас с креветками в качестве главного блюда. – Им бы пригодился помощник в зале, – сказал Майлз отцу в полной уверенности, что тот мигом слиняет. Старик при деньгах, и ему наверняка неймется завалиться в “Каллахан” или в “Старую мельницу”. – Мы взяли еще одного парнишку на грязную посуду, но с таким наплывом ему не справиться. – А мне пригодится лишний доходец, – в тон отозвался Макс, и Майлз решил про себя не спускать с папаши глаз. Работать отец не любил, но обожал находиться в гуще людей – вероятно, потому, что хаос, в отличие от размеренности, предоставлял больше возможностей. – Надень чистую рубашку, прежде чем появиться на людях, – напомнил ему Майлз. – Я здесь не первый день работаю, знаешь ли. – И фартук, – продолжил Майлз. – И вымой руки. – Мыть руки, чтобы убирать грязную посуду?