– Хорошо. – Ее объяснения не рассеяли тревоги Майлза, но продолжать расспросы он поостерегся. – Сама разберешься. Ты уже не ребенок. Хотя на самом деле ребенок. Ладно, допустим, чуть больше чем ребенок. Девочка с интеллектом взрослого человека и, возможно даже, с некоторым взрослым опытом, она умнее, надежнее и ответственнее многих своих сверстников, но все же еще ребенок. Достаточно взглянуть на нее, чтобы это понять. И не просто ребенок – его ребенок. Куда больше его, чем ее матери Жанин, что бы там ни говорили в суде. Ребенок, которому пока рано оставаться без отцовской нежности и защиты. – Получи я хотя бы письмо… Майлз не сразу понял, что она говорит о том мальчике на Мартас-Винъярде. – Прошло совсем немного времени, – сказал он. Почти месяц – вечность в возрасте Тик. – И справедливости ради, ты ведь ему тоже не написала, так? Снова горестное пожимание плечами: – Зачем? Нет, выходит, она разом и ребенок, и не ребенок. В свои шестнадцать она уже знает: тот, кто делает первый шаг, рискует крупно подставиться. Напиши она первая, а мальчик не ответил бы, так было бы еще хуже. И теперь она мирится с тем, что есть, понимая, что это она сможет вытерпеть, но боится, что, если станет хуже, ее сил не хватит. Майлз вспомнил пророчество Дэвида: если Майлз не пошевелится, Тик ничего не светит, кроме как унаследовать его должность управляющего в “Имперском гриле”. Майлз хотел еще что-то сказать, но вдруг ощутил перемену в воздухе и, обернувшись, увидел Джона Восса, стоявшего неподвижно в дверном проеме с тазом грязной посуды. Он будто материализовался из ничего, как джинн из бутылки, хотя, наверное, появился, когда Майлз был головой в посудомоечной машине. Сколько же он стоит здесь, приоткрыв рот так, что видны длинные острые зубы? Смахивает на пса в ожидании пинка. Нет, не пса, подумал Майлз. Более всего парень напоминал андроида из кинофантастики, у которого вот-вот сядет батарейка. Смотрел он не на них, но куда-то вбок, чуть вздернув голову, словно с вышедшей из строя батарейкой он утратил способность двигаться, но мог слышать по-прежнему. Что такого было в его беспомощности, что побуждало к жестокости? Майлз подавил желание приказать парню валить куда подальше. Какого черта он стоит тут и подслушивает интимный разговор отца и дочери? Как можно в его возрасте настолько не владеть навыками общения: не покашлять, войдя, не извиниться за беспокойство или просто поставить чертов таз и ретироваться? – Можешь оставить это рядом с сушилкой, – сказал Майлз, чем привел парня в движение, его батарейка сдохла не до конца. Когда дверь за ним закрылась, момент сказать Тик нечто важное был упущен, и Майлзу казалось, что вторжение паренька лишило его некоего шанса – хотя он представления не имел, что это был за шанс, – и, возможно, безвозвратно. Майлз был готов сказать дочери нечто глубоко выстраданное о том, что нельзя загонять себя в угол, и не только об этом, но еще и о чем-то большем. Но мысль была утеряна, порыв иссяк. Глянув на часы, он обнаружил, что время близится к девяти, и единственная мудрость, которую он мог сейчас с уверенностью преподать дочери, касалась “Хобарт”. – Помой бокалы еще раз, но без моющего средства, – попросил он, зная, что этот маневр приостановит засорение нижних распылителей. – А потом прибери тут, и можешь идти. Они сказали, что заедут за тобой по дороге в кино. Тик немного повеселела: – Точно могу? Вроде работы еще много? – Мы с твоим дедушкой управимся, – заверил ее Майлз. – Иди, желаю тебе хорошо провести время. Но, должно быть, юный Восс, застывший в дверном проеме, не шел у него из головы, потому что он вдруг, неожиданно для себя, спросил: – Джона тоже отпустить, чтобы он пошел с вами? Она ответила мгновенно: – Нет. – Лицо у нее было встревоженное, испуганное. – Ладно, – столь же торопливо откликнулся Майлз, осознав то, о чем он инстинктивно догадывался: отпустить Джона Восса с Тик было действительно плохой идеей. * * * Дэвид пил диетическую колу, прислонясь к холодильнику и наблюдая за тем, что происходит в зале, когда к нему за стойкой присоединился Майлз, повязавший фартук поверх футболки. Плита с восемью конфорками все еще обдавала жаром, и Дэвид утер лоб рукавом на покалеченной руке. – Ну и вечерок выдался, – довольным тоном сказал Майлз. Все столики были заняты; правда, очередь уже рассосалась и новых заказов от гостей больше не поступало. – Да уж, – согласился Дэвид – впрочем, без энтузиазма, вопреки ожиданиям Майлза, и старший брат задумался: не заскучал ли Дэвид, стоило их бизнесу пойти в гору? Что было бы совершенно в его характере. С самого детства Дэвид быстро охладевал к тому, в чем достигал мастерства. – Хорошо, что ты все-таки появился, не знаю, что бы мы без тебя делали. – Неудачное планирование с моей стороны, – признал Майлз, хотя в его планы входило появиться на случай большого наплыва клиентов. – На неделе возьму кого-нибудь на место Бастера, обещаю, и, по-видимому, отныне нам потребуется помощь по выходным. Если, конечно, сегодняшний вечер не дикая случайность. – Завтра после матча народу может быть еще больше, – сказал Дэвид. – Я слыхал, ты собираешься закрыться пораньше? – Думаю, после завтрака, около одиннадцати, – подтвердил Майлз. – А в шесть вечера снова откроемся. – Звучит нормально, – кивнул Дэвид. – Я не откажусь посмотреть по крайней мере первую половину игры. – Куда отец подевался? – спросил Майлз, нигде не обнаружив Макса. – Курит на улице. Я сказал ему, что в девять он может уходить. Ты не против? – Только за, – ответил Майлз. Очень похоже на старика: устраивать перекур за десять минут до окончания рабочего времени. С другой стороны, отец действительно их выручил. И это было очень на него не похоже. – Он прилично себя вел? – Насколько я знаю. Шарлин его не прибила, значит, все в порядке. – Хорошо. Тик я тоже отпускаю. Она с друзьями идет в кино. – С малышом Минти? – Не начинай, – перебил Майлз. – Я, как и ты, от этого тоже не в восторге. – Разве я что-то сказал? – Тебе и не надо было. Будто услыхав, что о ней говорят, из подсобки, натягивая свитер, вышла Тик – олицетворение неунывающей юной женственности. Несколько минут назад, вымотанная за пять часов в паровой бане подсобки, она едва не расплакалась из-за паренька, с которым познакомилась на Мартас-Винъярде. Теперь же она не просто взбодрилась, но прямо-таки сияла, по мнению Майлза, ошеломляющей победительной красотой. – Можно мне немного денег? – смущенно попросила она. Майлз был определенно не единственным преданным поклонником Тик – на ладони Дэвида, словно по мановению волшебной палочки, образовалась десятидолларовая купюра. Майлз велел ему спрятать деньги. – В кармане моей рубашки двадцатка, – сказал Майлз дочери. – Висит на крючке у выхода во двор. – Стоило произнести это, как им овладело тягостное предчувствие. Через минуту Тик вернулась, еще более смущенная: – Папа, в рубашке ничего нет. То есть Макс, невинно прохлаждавшийся на улице, опять его перехитрил, хотя Майлз предвидел такой исход с того момента, как положил двадцатку в карман. Ни в коем случае нельзя было говорить отцу, что эти деньги ему не достанутся. Взял он ненамного больше, чем заработал, но дело было не в этом. Старик опять добился своего. Он красил церковь, хотя Майлз изначально был против, а теперь устроил все так, будто сын заплатил ему за помощь в ресторане. И когда Дэвид снова вытащил десятку, Майлз разрешил Тик взять деньги. – Как по-твоему, у него совсем нет совести? – спросил Майлз, проводив дочь. – Конечно, есть. – Перевернув стакан из-под колы, Дэвид поставил его на первый попавшийся под руку поднос и добавил раздумчиво: – Но он ей не раб, так получается? Глава 13 – Зачем, господи прости, ты нанял этого коматозного мальчишку? – пожелала знать Шарлин, когда Майлз уселся рядом с ней. Это была идея Майлза: отпраздновать втроем – он, Дэвид и Шарлин. Пересчитав деньги в кассе ресторана, он был потрясен тем, сколько они заработали. Рядом с виски для Шарлин стоял ополовиненный бокал с лимонной газировкой, а значит, Дэвид находился где-то поблизости. И если Майлза не подводило зрение, на дальней оконечности барной стойки бросил якорь Хорас Веймаут. “Гриль” закрыли только в половине двенадцатого, “Фонарщик” же был одним из горстки допоздна работающих заведений в графстве Декстер, где с большой долей вероятности им не грозило столкнуться с Максом. Опять же, если Майлз не ошибался, именно это обстоятельство объясняло присутствие Хораса. Во всяком случае, не атмосфера заведения. Полутемный зал “Фонарщика” обстановкой напоминал Майлзу сетевую гостиницу на Среднем Западе. У противоположной стены миниатюрная женщина с густой гривой волос наигрывала на рояле нечто смутно знакомое. Из-за полукруглой загородки, огибавшей их столик, видна была только прическа пианистки, а то, как она перебирала клавиши, предполагало, что главная ее забота – отыграть бойко, четко и без единого сбоя. Не родственница ли она Дорис Роудриг, подумал Майлз. Он пришел последним, потому что отвозил Джона Восса домой. Парень перетаскал гору посуды, не проронив ни слова за весь вечер. Его угрюмое молчание привело Шарлин в полное замешательство. Для разговорчивой Шарлин не было ничего более неестественного и неприемлемого. Секрет ее профессионального успеха заключался в умении расположить к себе людей, разговорить кого угодно: школьников, девушек из Академии парикмахерского искусства, дальнобойщиков, преподавателей колледжа; от Джона Восса, однако, Шарлин не добилась ни звука. – Последний раз, когда мужчина не захотел со мной разговаривать, случился на парковке, если помнишь. Он просто пытался меня изнасиловать. Майлз отлично помнил, хотя с тех пор минуло двадцать с лишним лет. Годами это происшествие подпитывало его возмутительно яркую подростковую фантазию, в которой Майлз, в ту пору мойщик посуды в “Гриле”, выйдя во двор с мешком мусора, прерывал своим появлением попытку изнасилования и героически изгонял мужика, что с ножом напал на Шарлин темной ночью. На самом деле при нападавшем не было никакого оружия, но Майлз снабдил его таковым ради пущего драматического эффекта. Уже тогда он понимал, что его фантазия не совсем невинна и даже не совсем пристойна, вопреки высокоморальному сюжету и героической концовке. Драку между Шарлин и ее обидчиком он заставал всегда в один и тот же момент. Ровно в тот миг, когда нападавший достигал существенного прогресса, то есть обнажал белые груди девушки. Окажись Майлз и впрямь свидетелем подобного инцидента на задворках “Гриля”, он бы ничего не сумел разглядеть в кромешной тьме парковки, но в его воображении разворачивающаяся сцена была неизменно хорошо освещена. В первый раз предавшись этой фантазии, он успел лишь мельком увидеть голый торс Шарлин, но при каждом последующем воспроизведении он все дольше задерживался на этом кадре, пока наконец, дойдя до полного изнеможения, не поставил крест на сценарии, осознав, что хотя он и выступил в роли героя, в сущности, он отождествлял себя с напавшим на Шарлин типом, разделяя его тоску, – ведь ни одна девушка такой красоты не свяжется с ним по доброй воле. Новый парнишка, продолжила Шарлин, не только не сказал ей ни единого чертова слова, хуже того, он даже не смотрел на нее, когда она к нему обращалась. – Ей-богу, я могла бы предстать перед ним совершенно голой, – сказала она, – и он бы все равно пялился в пол. Она была права, разумеется, однако Майлз, припомнив безукоризненные манеры Зака Минти, пришел к тому же выводу, что и накануне: этот парень не заслуживал ни капли доверия. Может, Джону Воссу и надо многому научиться, но молодому Минти хорошо бы разучиться в той же пропорции, по крайней мере. И то и другое, подытожил Майлз, казалось маловероятным. – Наверное, не стоило его нанимать, – согласился Майлз. Он и не нанял бы, если бы не Тик. По словам дочери, парень жил вдвоем с бабушкой, и, судя по его дешевой одежде не по размеру, существовали они в беспросветной бедности. То, что он ел при Тик в столовой, воняло кошачьими консервами, и всю неделю она просила Майлза готовить ей два сэндвича, и оба уносила в школу. После работы парень отказывался от предложения подвезти его домой, но час был поздний, и Майлз настоял. Покосившийся ветхий дом, к которому его направил Джон, стоял на окраине города, неподалеку от старой мусорной свалки и в доброй четверти мили от ближайших соседей. Ни в одном окне не горел свет, когда они затормозили на грязной дорожке, и случайный прохожий решил бы – если бы вообще заметил это строение, находившееся так далеко от дороги, – что дом давно необитаем, разве что грызуны снуют в подполе и птицы гнездятся на чердаке. Никаких признаков автомобиля во дворе, и парень сказал, что бабушка, должно быть, рано легла спать и забыла оставить свет включенным. – Впрочем, работал он усердно, – заметил Майлз. Шарлин кивнула: это правда. – Придется мне выкурить с парнишкой косячок как-нибудь после обеда, – сказала она. – Чтобы он расслабился. Появился Дэвид и сел по другую сторону от Шарлин.