Мужчина грохнулся на землю вместе со стулом. Из его носа вытекла струйка крови. Парень подпрыгивал, пищал от испуга и по сторонам крутил своей конусообразной головой. Попельский вытащил из пиджака авторучку «Вальдманн», поднял ей полотенце, а потом швырнул его в лицо лежащему. — Вот теперь эта тряпка действительно грязная, — сказал он и пододвинул себе стул. Снял пиджак, накинул его себе на плечи, вынул запонки из манжет, подвернул рукава и сел раскорячившись на стуле. Равномерно стучал кулаком по его спинке. С каждым ударом парень вздрагивал сильнее, иногда казалось, что он подпрыгивает. — Криминальная полиция. Комиссар Эдвард Попельский, — медленно сказал незваный гость. — А теперь ты назовись! — Бернард Гарига. — Мужчина вытер лицо полотенцем. — Коммивояжер. — Возраст? — Сорок пять лет. — Образование? — Два класса гимназии. — Чем торгуешь? — Мужской одеждой, вон там! — Гарига кивнул в угол комнаты, заслоненный драной завесой. — Открой-ка, Стасю, уголок и покажи пану, что там у нас. Парень сделал, как ему велели. За занавесом стояли ящики и коробки с галстуками, носовыми платками и подтяжками. — Чем болеет твой сын? — Не знаю, — Гарига поджал ноги и смотрел с пола на полицейского. — Он сызмальства такой. — Какой? — Не говорит ни одного слова, кроме «папа». Пищит и орет. Но я его понимаю. — А его мать? — Я не знаю, где она. — Взгляд мужчины изменился. — Не знаю даже, жива ли она. Мы только вдвоем. Я и Стась. — Встаньте с пола, пан Гарига. — Попельский играл перстнем-печатью. — Обопритесь о печь. Я позволю вам сесть, если увижу, что вам можно доверять. — В чем меня обвиняют? — Гарига послушно стал у печки. Парень немедленно прижался к нему. Обнял отца и сильно дрожал. Мужчина погладил его по коротким, жестким волосам. Попельский начал размеренно стучать каблуком по полу. Парень подпрыгивал в такт этим звукам. — Вас обвиняют, — Попельский старательно подбирал слова, — в покупке краденой вещи. — Я никогда не покупал ничего краденого. — Гарига переступил с ноги на ногу. — Один львовский вор утверждает другое. Полгода назад в забегаловке извозчиков за оперой вы заказали краденый паспорт и указали адрес, по которому вам должны были его принести. Вор выполнил задание, но, опасаясь какой-нибудь засады в чужом доме, пришел сюда, к вам, с товарищами, которые наблюдали за передачей документа. Вы получили паспорт, а вор — деньги. Вас видели четверо карманных воришек. Так все было? — Нет. — А как? — То есть… Ничего такого не было. Я никому ничего не заказывал. — Гарига не мигая смотрел в глаза Попельскому. — Никаких паспортов, никаких денег. Я не скупщик краденого, я коммивояжер. Попельский подвинул грязные тарелки на столе, вытащил из кармана большой клетчатый платок, старательно расстелил на свободной поверхности, разгладил ладонью, а потом положил на него котелок. — По крайней мере так он не загрязнится. — Почесал голову. — Ты знаешь кого-то, кто так заботится о котелке? Кто любит выбирать котелки? Гарига молчал, Попельский смотрел, Стасьо дрожал. — Этот паспорт принадлежал некоему Марцелию Вильку, рабочему. Полгода назад у него украли документы. Вор утверждает, что отдал их вам, пан Гарига. Затем на этот паспорт взяли напрокат кирку в аренде инструментов на Пекарской. А потом ею поломали ноги маленькому мальчику, Казе Марковскому. Вы об этом слышали? — Да. — Вам известно, как выглядит ребенок с перебитыми ножками? — Нет, никогда такого не видел. — Сломанные кости сначала распирают кожу, знаете, пан Гарига? Под кожей образуются крупные выпуклые шишки. Представляете себе. — Он встал, подошел к Стасю, который продолжал трястись возле отца. — Вот здесь, под коленом. — Коснулся ноги парня. — Кожа краснеет и натягивается. Если перелом кости острый, она пробьет кожу. — Я ничего такого не знаю. — Гарига безразлично смотрел на комиссара. — Я не врач. Попельский огляделся по комнате. На противоположной стене висела на веревках доска с четырьмя книжками и дешевеньким образком. Полицейский подошел к этой импровизированной полке. Склонил голову и прочитал названия. «Торговый кодекс» Добкевича, «Бухгалтерия для выпускников общеобразовательных школ» Филлера, «Торговые книги» Кшивди и «Политический и хозяйственный альманах» за 1938 год. — Это было так. По очереди. Каждая ваша книга — это одно событие. Сначала в Вилька украли паспорт. — Вытащил «Торговый кодекс». — Затем вор принес его вам. — Вытащил учебник Филлера. — Потом вы передали кому-то, назовем этого человека Иродом, краденый паспорт. — Попельский положил «Торговые книги» на середину полки. — А потом Ирод арендовал кирку и поломал ней ножки Казя. — «Политический и хозяйственный альманах» разделил судьбу остальных книг. Теперь они стояли на краю полки. Попельский уперся пальцем в толстый том «Торговых книг» Кшивди и сбросил его наземь. Парень пискнул, повернул голову и испуганно смотрел на книгу, что лежала на полу. — Для меня это загадка. — Попельский ткнул в нее пальцем. — Эта передача документов Ироду. Решите ее. Кто такой Ирод? — Я ничего не понимаю, о чем вы спрашиваете. — Гарига крепче обнял сына. — Ирод — это из Евангелия. — Кому ты передал паспорт? — Я не держал в руках никаких краденых документов. — На этот раз коммивояжер опустил глаза и тихо добавил: — Я не боюсь, что суд меня обвинит в скупке краденого. У вас нет никаких доказательств моего преступления, кроме показаний некоего вора-карманника. А он разве что? Будет свидетельствовать в суде? Скажет: «Ваша честь, это я украл паспорт»? Признается, что совершил преступление? Покажите-ка мне такого, что признается! — А он уже это сделал. — Попельский широко усмехнулся и, как всегда, когда блефовал, почувствовал нервное подергивание какой-то мышцы у локтя. — Он сидит в «Бригидках», его обвиняют, что он укокошил одного богатого жида. Поэтому он сидит и любезно признается во всем, кроме убийства. А я слушаю его и говорю следующее: «Подтвердишь на суде, дорогой, что принес краденый паспорт Гариге? Подтвердишь? Тогда мы забудем, что ты убил жида, получишь несколько лет за свои прежние делишки и таким образом избежишь виселицы». А знаешь, Гарига, почему я могу ему такое пообещать? Потому что для меня этот дурацкий паспорт важнее, чем убийство! Потому что я их видел множество, а ребенка с поломанными ножками — только одного. Вот ответ на твой вопрос. Так, этот вор будет свидетельствовать против тебя, а ты сядешь в «Бригидки» на два года за скупку краденого. — Пусть говорит, — буркнул Гарига. — Увидим, кому суд поверит. Попельский поскреб пальцами свой котелок, словно собирал с него невидимые нитки. При этом взглянул на раскрытую книгу, которая, как он видел ранее, вызвала в Гариги какие-то эмоции. «Как себя вести с умственно неполноценными детьми» — прочитал он название. — А тебе известно, — комиссар снова улыбнулся, — что у Ирода тоже есть сын? Больной, как и твой. Умственно неполноценный. А может, это ты Ирод? Ну, отвечай! Так? Может, это ты арендовал кирку и переломал ней ножки трехлетнему мальчику? Из ненависти к другим детям, потому что у тебя самого ненормальный сын? Гарига молчал и не смотрел на полицейского. — Послушай, я могу стать твоим спасителем, понимаешь? Потому что я единственный человек, который знает, что ты и Ирод — это две разные личности. Потому что я его видел. Но меня ничто не остановит. — Он сплел руки за спиной и обошел вокруг стола. — Ничто меня не остановит, — повторил он, — перед ложью и свидетельством, что этот преступник — ты. И кому тогда поверит суд? Нищему коммивояжеру, разносчику галстуков и носков, или мне — уважаемому и всем известному полицейскому? — То и хорошо. — Гарига поднял глаза. — Посадите меня, но настоящего преступника не найдете. И что вам с того, как меня запрете в тюрьму? — Спрашиваешь, что мне с того? — Попельский долго не отвечал сам себе. — Ты знаешь, кто такие Эринии? — Комиссар закурил последнюю сигарету. — Греческие богини мести. А я — их почитатель, поклонник. И принесу тебя им в жертву… Понимаешь, о чем я? — Нет. — Запру тебя в «Бригидки» ради мести, что ты не указал мне Ирода. — Глянул на книгу о недоразвитых детей. — Говори! Кто такой Ирод? — Иудейский царь из святого Евангелия. Шли минуты. Гарига молчал. Попельский курил, парень подпрыгивал. — Одевайся, — сказал комиссар. — Пойдем. — Куда? — Покажу тебе, что станется с твоим Стасем, если ты сидишь в «Бригидках». XXI Францишек Войцеховский работал в цирке более тридцати лет. Начинал как атлет в странствующей труппе венца Карла Зибенвассера, что с успехом объездила все австро-венгерские провинции — от Далмации до Буковины. Поединки с участием Войцеховского были притворными, о чем было известно лишь владельцу и сопернику. Атлеты сцеплялись, когда замолкал оркестр и утомленные танцами гости рассаживались за столиками. Завсегдатаи заведения, таким образом, получали постоянные развлечения: если они не танцевали, то ели и пили, а когда и это им надоедало, то могли наблюдать за атлетами, которые возились в песке, и даже ставить на победителя поединка. Очень быстро борцы поняли, что могут изрядно, хотя и незаконно, подрабатывать к своей скромной плате. Они тайно делали ставки на собственные поединки или заключали тайные соглашения с нелегальными букмекерами, которые платили им солидные проценты за фальсификации результатов того или иного поединка. Наконец эти сделки стали такими неприкрытыми, что слухи о них дошли до владельца. Выслушав разных доносчиков и подсчитав свои убытки, пан Зибенвассер однажды нанял двух громил и всех, кто обманывал его, немедленно вытурил с работы. Однако это была не единственная кара, которая их постигла. Двое атлетов, которые нанесли венцу самые чувствительные потери, оставили его труппу с забинтованными правыми руками. Только что принятый на работу силач оказался садистом и раздавил дверью пальцы двум неблагодарным предшественникам. Одним из них был Францишек Войцеховский. Получив такой печальный урок, он решил никогда больше не выступать на арене и заняться организацией развлечений. Так он и сделал, а поскольку был незаурядным знатоком цирковой среды и вкусов публики, то вскоре достиг в этом значительных успехов. Во-первых, расширил свой репертуар, когда в начале двадцатых оказалось, что конкуренция в этой отрасли постоянно растет, а хорошие рыночные нравы портят странствующие труппы, атлеты в которых были одуревшие от алкоголя сельские парни или бывшие батраки. Во-вторых, Войцеховский поселился во Львове, где, найдя сообщника, купил большой земельный участок возле Песочной горы и поставил там шатер, обогреваемый зимой, и цирковые фургоны для артистов. Наконец, в-третьих, программы разделил на дневные и ночные. Из-за последних, тайных, предназначенных не для всех, он нарвался на стычку со стражами порядка, которые посетили его одной темной ночью под конец двадцатых годов и в шатре застукали полутора десятка господ, которые наслаждались выступлениями голых барышень. Поскольку эти господа принадлежали к высшим кругам, а полицейские, допросив барышень, не заподозрили Войцеховского в торговле живым товаром, директору удалось избежать обвинения в аморальности. При этом он клялся, что никогда больше не будет устраивать программ, которые сам считал художественными, а люди с примитивными взглядами — порнографическими. С тех пор Войцеховский чрезвычайно уважал одного из этих полицейских, который отнесся к художественной программе с наибольшим пониманием, помог директору уладить недоразумение, а взамен наслаждался обществом нескольких артисток, которые несколько раз сопровождали его в поездках в Краков. Позже их контакты прекратились. Но этой ночью Войцеховский снова встретил знакомого комиссара. Ночь была очень теплой и предвещала жаркое лето. Войцеховский подсчитал дневную выручку и как раз закрывал ставни от комаров, когда увидел свет автомобильных фар у ворот своего заведения, над которыми виднелась вывеска «Летний цирк и луна-парк „Эль Дорадо“. Ф. Войцеховский и Ст. Шмидт». Вышел на улицу и подошел к ограде. Фары погасли, хлопнули дверцы, и перед воротами появился тот, кого директор так уважал — комиссар Эдвард Попельский. — Добрый вечер, дорогой директор! — крикнул полицейский. — Можно вас кое о чем попросить? — Да конечно, дорогой пан комиссар. — Войцеховский сердечно поздоровался с ночным гостем. — К вашим услугам, пан комиссар! Добрый вечер! Добрый вечер! — Здесь со мной есть кое-кто, директор, — Попельский наклонился к хозяину, — и я хотел бы, чтобы вы им сейчас занялись. Прошептал ему на ухо свою просьбу, поминутно оглядываясь на авто, в котором угадывались две темные фигуры, едва различимые в свете фонаря над воротами. Директор несколько раз безропотно кивнул головой, однако не смог скрыть удивления и некоторой брезгливости, которые появились на его физиономии.