– Ты же знаешь, что я не китаец, – ответил пленник, хрустя сухарем. – Сразу это понял. Я видел. Такого Мишка не ожидал. Говорил пленник по-русски очень чисто и почти правильно. – Я предполагал, но не был уверен, – помолчав, нехотя ответил парень, вкладывая пленнику в рот очередной кусок сухаря. – Ты сам сказал, что у вас есть пленник, очень похожий на меня. Это правда? – Да. Это твой брат? – Да, – последовал неохотный ответ. – Вы оба офицеры японской разведки? – сделал Мишка очередное предположение, и внимательно слушавший их разговор полицейский тихо охнул. – Глупо отрицать, – кивнул пленник. – Задача была взорвать мост через реку, чтобы отсечь Дальний Восток от европейской части страны? – Ты слишком молод для разведки, а твой друг сказал, что ты охотник. Откуда знаешь? – вместо ответа спросил пленный. – Думать умею. Сколько еще таких групп и где должны произойти взрывы? – Не знаю, – качнул пленник головой. – Приказ мы получали по отдельности. – Может быть, может быть, – задумчиво протянул Мишка. – А чего это он такой откровенный? – вдруг спросил полицейский. – А чего он тебе сказал такого, что мы и сами не знаем? – повернулся к нему Мишка. – Да и понимает, что начнет упрямиться, может и до поселка не дойти. У них в стране порядки особые. В бою умереть честь. Позор кровью смыть, себя убив, честь сохранить. А бездумно сдохнуть и оказаться брошенным на съедение зверью – позор. Как-то так. – Что, и вправду себя убивают? – не поверил полицейский. – Да. У них это называется обряд сепукку. Опозоренный себе живот специальным кинжалом режет слева направо, а его лучший друг, или тот, кого он сам попросит, после того ему голову срубает. – Что, вправду сам себя режет? – охнул полицейский. – Это ж жуть, как больно. – Честь дороже, – пожал Мишка плечами. – Самураев этому с детства учат. Что ни говори, а они воины. Не солдаты, а воины. Службой живут, со службы кормятся. – Откуда ты знаешь наши обычаи? – спросил внимательно слушавший его пленник. – Нашлись добрые люди, рассказали, – усмехнулся Мишка. – И про сепукку, и про харакири. И про то, что перед главным действом истинный самурай должен провести чайную церемонию, написать последние стихи и только потом все закончить. – Слушая тебя, не удивлюсь, если ты скажешь, что знаешь нашу поэзию, – удивленно проворчал японец. – Только несколько переводов, – качнул Мишка головой. – На русском ваши танка звучат не так. Но про «Книгу пяти колец» слышал. – Поверить не могу, – покрутил пленник головой и невольно скривился. – Голова болит? – понимающе уточнил Мишка. – Угу, – отозвался японец. – Терпи. Тут я тебе ничем помочь не могу. – Знаю. Скажи, почему ты хунхузов не любишь? – спросил пленник, переждав приступ боли. – Они всю мою семью убили. В том налете один я выжил, и то случайно. С тех пор у тетки живу. Так что прихвостней ваших буду стрелять и резать до последнего. За родителей моих и сестру малую. Где только увижу, – жестко закончил Мишка. – Я всегда говорил, что использовать этих глупцов в серьезных делах нельзя, – скривился пленник. – Слишком плохая память о них у вас. Сразу настораживаетесь, как только банда где-то появляется. Как ты сделал взрыв? – А с чего ты решил, что это я? – Он много говорит, а я умею слушать, – кивнул японец на полицейского. – Самострел в ящике насторожил. Твои бандиты ящик дернули, он и сработал, – коротко пояснил Мишка, не вдаваясь в технические подробности. – Ты непростой охотник, – помолчав, вдруг заявил японец. – Слишком умный. – Ну да. Гайдзины все глупые и грязные, – не удержавшись, фыркнул Мишка. – Откуда ты знаешь это слово? – тут же последовал вопрос. – Оттуда же, откуда и все остальное, – пожал парень плечами. – Люди говорили, а я внимательно слушал. – Какие люди? Чтобы знать такие вещи, человек должен был сам побывать в моей стране. А таких немного. – На каторге разные люди встречаются, – напустил Мишка туману. – Возможно, – подумав, осторожно кивнул пленник. – Тебя как звать-то, красавец? – вдруг поинтересовался полицейский. – Анукуто Уро. – А брата твоего? – быстро спросил Мишка. – Миямото Уро. – Тезка со знаменитым автором, – бездумно проворчал Мишка, и пленник растерянно зашипел: – Ты знаешь, кто написал «Книгу пяти колец»?! – Миямото Мусаси. Человек, придумавший боккэн. – Ты не человек! Ты лисица! – вдруг оскалившись, зашипел японец. – С чего ты взял, что я оборотень? – растерялся парень, и тут же мысленно назвал себя последним идиотом. Увлекшись, он умудрился раскрыться и перед японцем, и перед навострившим уши полицейским. Быстро прокрутив в памяти все вопросы и ответы, прозвучавшие в этом разговоре, Мишка немного успокоился. Про знающего каторжника он вовремя ввернул. Заметив, что пленник смотрит на него с нескрываемым подозрением, он зевнул, перекрестил рот и, махнув рукой, скомандовал: – Все, я спать ложусь. Ты его пока карауль, а как полночь минет, разбудишь, – скомандовал он полицейскому и, улегшись на лапник, моментально уснул. * * * В поселок они вернулись через сутки после основной группы. Урядник, едва услышав, что ловушка сработала и оставшиеся привели еще одного пленника, приказал закладывать пролетку и прямым ходом помчался к тому месту, где их появление заметили. Подкатив к окружившей следопытов толпе, толстяк командным рыком разогнал зевак и, приказав всем троим садиться, растерянно посмотрел на Мишку. – Получилось, Николай Аристархович, – улыбнулся парень. – И ловушка сработала, и японца живым взять удалось. – Откуда знаешь, что японец? – моментально сделал стойку урядник, явно не ожидавший услышать такое. – Сам сказал, – пожал Мишка плечами. Молодой полицейский только утвердительно кивнул. – С чего это он вдруг сознался? – не понял урядник. – Тот, первый, еще упирается. – Контуженым попался, вот и разговорили, – усмехнулся Мишка. – Ничего. Первый, когда этого увидит, тоже сознается. Братья. Родная кровь не водица. Только с ним поосторожнее. По-нашему шпарит, от иного местного не отличишь. – Понимают, значит, – мрачно кивнул урядник, расправляя усы. – Сейчас в участок. Нужно с вас полный допрос снять. Ну а потом уж своими делами займетесь. – Как прикажете, ваше благородие, – быстро закивал полицейский. Мишка в ответ только кивнул. Да и чего тут было говорить. Дело это не личное и касается безопасности не только станции. Помня о приближающейся войне, парень уже всю голову сломал, как донести до начальства известие о том, что должно случиться. Но любая попытка хоть как-то передать подобную информацию окажется для него фатальной. Хотя это не самое страшное. Самое неприятное, что все эти попытки будут обречены на провал. Никто не станет слушать простого деревенского мальчишку, да еще и контуженого. Это не древние времена, когда к любым видениям относились серьезно. Нынешние времена считались уже просвещенными, и в моде были другие предсказания. Что-то вроде столоверчения или чего подобного. В общем, куда не кинь, везде клин. Вот и сейчас, сидя в пролетке, Мишка задумчиво оглядывал окрестности, прокручивая в уме самые разные варианты передачи информации. Но ничего умного в голову не приходило. Подкатив к участку, пролетка остановилась, и седоки принялись выгружаться, когда у станции задался паровозный гудок и урядник, глянув в ту сторону, вздохнул: – Литерный. Без расписания идет. Спрашивать, откуда он это знает, было глупо. Вся округа жила у железной дороги, с нее кормилась и, само собой, знала расписание движения поездов наизусть. Они вошли в здание и поднялись в кабинет урядника. Усевшись за стол, толстяк утер лицо платком и махнул остальным рукой: – Садитесь, в ногах правды нет. Пленного они еще на входе сдали дежурному, который со зверской миной поволок его в подвал. Мишка с напарником расселись, и урядник, устало вздохнув, негромко скомандовал: – Рассказывай, Михаил, как оно все было.