— Наверное, надо полицию вызвать? — обратилась Ксения к соседке, — он ведь так и убить ее можетю — Ну вызывай, — зевнув, ответила та — а он потом и тебя убьет. Федька и сам урод, и сын у него урод, наркоман гребаный! С этими словами она захлопнула дверь. Ксения постояла немного на лестнице, потом вернулась назад в свою комнату, но страсти за стеной не прекращались, Мужской рык при этом все усиливался, а женский вопль, казалось, переходил уже в хриплый стон. Ксения некоторое время попыталась уговорить себя, что это ее воображение, натренированное телевизионными триллерами, сгущает краски, но потом все же не выдержала, набрала 112 и вызвала полицию, сказав, что тут у соседей муж, кажется, убивает жену. Полиция приехала неожиданно быстро. Женщину, у которой на месте лица была что-то багровое, раздувшееся, увезли на скорой, а соседа увели с собой полицейские. Проходя мимо ее двери, Федор дернул головой и прошипел: «Я тебя, сука, запомнил». Весь вечер Ксения обмирала от страха, долго слушала по скайпу утешения дочери, пила валерьянку, но два следующих дня в соседской квартире было тихо. Возвращаясь из похода в магазин, она столкнулась на лестнице с соседкой из квартиры напротив, и та рассказала, что Надька в реанимации, а Федор, дай бог, опять на нары загремит. — Надька-то хорошая баба, тихая, и, пока Федька в тюряге был, мы тут горя не знали. Но вот недавно выперся на свободу с чистой совестью, и началось! Ну теперь нам, видать, опять передышку дали». — А Вы говорили, что есть еще сын-наркоман? — Серега? Так мы его давно уж не видели. Хрен его знает, где он шляется, а, может, и концы уже отдал от передоза. Успокоив себя тем, что она здесь птичка временная и через три месяца упорхнет в свое гнездо, Ксения Петровна переключила свои мысли на другое, более приятное. Завтра вечером ей не придется сидеть дома, прислушиваясь к звукам за стеной, так как она приглашена на юбилей к своему давнему знакомому, однокурснику по филфаку Юрочке Красовскому. Собственно, трудно сказать, может ли она назвать Красовского «давним знакомым» — они учились в одной университетской группе сто лет назад, а потом практически не встречались — так временами всплывало его имя в редких фейсбучных перекличках с приятельницами университетских лет. Во время учебы они с Красовским дружны не были, Юрочка — как его все звали — был милым инфантильным юношей, почему-то всегда вызывавшим у нее ассоциации с Павлом Ивановичем Чичиковым с иллюстрации Боклевского. Носик остренький, головка какая-то птичья, улыбка сладковатая. Только Юрочка, конечно, был в те времена юней — не Павел Иванович, а Павлуша. Одно время они соседствовали по этажу в общаге на Новоизмайловском, впрочем, Юрочка уже на втором курсе из общежитской аскетической комнатки, похожей на купе плацкартного вагона, перебрался на жилплощадь к какой-то сердобольной барышне-ленинградке и до конца учебы так и кочевал из одной девичьей кроватки в другую. Любительницы Юрочкиной милоты не переводились, он был всегда ухожен и накормлен, а к выпускному курсу даже и откормлен. На одной из поклонниц его таланта быть приятным во всех отношениях Юрочка женился и пропал с горизонта Ксении Петровны. И вот оказалось, что Юрочка, где-то недолго попахав на педагогической ниве, но быстро утомившись сеять разумное и вечное, сделал в конце концов небольшую административную карьерку и каким-то боком оказался причастен к тем грантовым закромам, из которых немного перепало и Ксении. Они встретились с Юрочкой на одном из собраний, переходящих в небольшой банкет, не без некоторой заминки узнали друг друга, и после пары рюмок вдруг предались сентиментальным воспоминаниям о минувших «златых днях». Юрочка приобрел аккуратный пивной животик, двойной подбородок и залысины, что сделало его еще больше похожим на Чичикова с картинки Боклевского, но теперь уже стареющего. Он по-прежнему, склонял головку к правому плечу по-птичьи и улыбался умильно. Ксению Петровну такая верность себе через годы, через расстоянья даже растрогала. Их ностальгические экзерсисы довольно грубо были прерваны человеком средних лет, который, дожевывая канапе, начал обсуждать, в каком часу лучше начать официальные мероприятия в честь шестидесятилетнего юбилея Красовского. Ксения ждала паузы в громогласном монологе бесцеремонного Юрочкиного знакомца, чтобы попрощаться и отойти в сторону, но жизнерадостный товарищ все трындел и трындел, все излагал свое видение планируемого торжества в деталях и подробностях. Ксения заметила, что и Красовскому стало неловко и он, перебив так и не представившегося Ксении приятеля, сказал ей: «Ксюша, слушай, приходи и ты. Там будет торжественная часть, а потом небольшой фуршет, я тебя приглашаю, будешь олицетворять собой нашу боевую университетскую молодость. Запиши!» — он продиктовал Ксении адрес Института, где намечалось торжество и номер своего телефона, сказав, что, возможно, у нее будет шанс увидеть кого-то из общих знакомых. «Петр Степанович, дайте Ксении Петровне пригласительный, это моя университетская однокурсница, доктор наук», — попросил Красовский жизнерадостного коллегу и отошел. Петр Степанович скорчил недовольную мину, но спросив у Ксении фамилию, вписал ее в извлеченный из солидной папки красиво оформленный пригласительный. Ксения Петровна не собиралась тащиться на это официальное мероприятие, куда набьется куча петр степанычей, но потом вспомнила слова Красовского о возможной встрече с общими знакомыми. Да и сидеть одной в кособокой темной квартирке было скучновато и страшновато. Потому в пятницу вечером Ксения приоделась, причесалась и заказала такси, чтобы поехать на официальное чествование юбиляра. Конечно, настоящий праздник будет потом, в каком-нибудь ресторане, но туда ее само собой не позовут, с чего бы вдруг. Пытаясь, не снимая очки, хоть как-то подкрасить глаза, Ксения чуть прибавила звук в телевизоре. Вообще-то она включала телеящик крайне редко, но сейчас ей хотелось, чтоб хоть бубнение диктора отвлекало от желания вслушиваться в подозрительные шорохи, которые ей постоянно чудились за стеной в соседской квартире Трамп, Трамп, Путин, снова Трамп, выборы в Грузии, потепление климата, беженцы, первое издание Гоголя ушло на аукционе за 200 с лишним тысяч, умерла жена американского медиамагната, в Вене похитили картину Ренуара, беженцы, Трамп, подготовка к открытию рождественских ярмарок, в Санкт-Петербурге участились нападения на пожилых женщин, допинговый скан…» Ксения нажала на пульте кнопку — нет, лучше все-таки без телевизора, вряд ли этот мутный поток новостей принесет покой и умиротворение. Глава четвертая Торжества по поводу Юрочкиного юбилея были, как она и предполагала, на редкость скучны. Долгие речи, трясение рук, вручение грамот и замечательных по бессмысленности подарков, чичиковообразный Юрочка все время скромно клонивший голову набок… Ксения давно уже пожалела, что приняла приглашение. На организованном в соседнем зале фуршете она тоже стояла в стороне, одна, не находя ни одного знакомого лица. Выпив пару бокала красного вина и закусив крохотным бутербродом с микроскопическим кусочком сыра, она решительно стала пробираться к выходу. Стоявший у стола бородатый мужчина с рюмкой в руке, беседовавший о чем-то с немолодой полноватой шатенкой, вдруг резко и неловко повернулся, и вино из его бокала выплеснулось на рукав Ксениной светлой блузки. Бородач, воскликнув, «Oh my Got», рассыпался в извинениях уже на русском, с едва заметным акцентом, а его собеседница потащила Ксению в туалет, где, в четыре руки пытаясь замыть свежее пятно, они разговорились и выяснилось, что Лариса в некотором смысле коллега Ксении — преподает в русский иностранцам в одном техническом вузе, где когда-то подвизался и нынешний юбиляр. Ларису делегировали передать Юрию Николаевичу подарок от бывших коллег. — Лошадь с крыльями»? — вспомнила Ксения замечательный фильм «Служебный роман». — Нет, — рассмеялась весело Лариса, — но такую же божественно бесполезную вещь — агатовый шар размером с небольшой арбуз, в таких, знаешь, раскрытых позолоченных ладонях. И, тяжелый, зараза, там еще подставка мраморная, из которой руки растут, — если такую вещицу на ногу уронишь, долго ногой-то не попользуешься. А если на голову — то и вообще кранты. Хорошо еще, что ко мне Эндрю приблудился — это тот, с бородой, который на тебя вино пролил. Я его мобилизовала тащить эту хрень памятную. Он американец, социолог, Галка, моя давняя знакомица, мне его навязала, сказала, что он страсть как хотел попасть на торжественное официальное чествование» — Господи, чего интересного может быть в этой репетиции похорон? — удивилась Ксения. — Наши люди иногда приходят выпить-закусить на халяву, но американца-то, небось, этой осетринкой второй свежести и дагестанским коньячком не удивишь. — Да черт его, знает, может у него какой-то специальный социологический интерес, Галька сказала по телефону, что он очень настойчиво просил. Ну а Юрию-то Николаевичу все равно, да потом «варяжский гость» все-таки, не двоюродная тетя из Сызрани. Пятно полностью отмыть не удалось, едва заметный след остался, но его наверняка можно будет вытравить пятновыводителем. Лариса и Ксения вернулись в зал к смущенному и сконфуженному бородачу, который представился вполне себе по-русски: Андрей Денисов. — В Америке меня Эндрю зовут, но здесь я представляюсь Андреем, — поспешил он объяснить. — Лариса сказала мне, что Вы очень стремились сюда попасть. Можно спросить — почему, разве есть хоть что-то интересное на таких мероприятиях? — О, что вы, это очень интересно — возбудился Эндрю-Андрей — все эти рутинные для вас церемониалы, это просто фантастически интересно. Я очень люблю вот так затесаться в средину российской жизни, без словохотных гидов и услужливых официальных помощников. — Словоохотливых, — по преподавательской привычке поправила Ксения, но тут же прикусила язык, — Извините, Вы прекрасно по-русски говорите, господин Денисов. — Конечно, — рассмеялся Эндрю-Андрей, — я ведь сын товарища Павла Денисова. Мои родители эмигрировали в начале 1980-х, я был еще совсем дитя. Ну и как многие хэритажники, я пытаюсь извлечь пользу и капитал из того, что папа с мамой дома говорили по-русски, и мой русский языковый остров не потонул полностью в окружавшем меня океане английского. — А как вашим родителям удалось уехать в то брежневское время? — О, это длинная и сложная история. — по выражению господина Денисова было ясно видно, что он не расположен ее рассказывать случайным фуршетным знакомым. Они взяли еще по бокалу вина, и Эндрю сказал, что интересовавшая его ритуальная часть уже завершилась, а русский фуршет, обычно плавно перетекающий при достаточном количестве горячительного в банальную пьянку, он уже не раз имел честь наблюдать, и потому он хотел бы откланяться. Однако, — после некоторой не совсем ловкой паузы продолжил он, — он все еще чувствует свою вину перед прекрасной блузкой (да, вывернулся, насчет «прекрасной» — подумала в этот момент Ксения) и потому хотел бы пригласить дам на чай или кофе в какое-нибудь тихое, но приятное место. Лариса, посмотрев на часы, сказала, что, к сожалению, ей надо идти, труба зовет, — обещала сегодня посидеть с внуком и отпустить сына с невесткой на ночной киносеанс. Она звякнула на продиктованный Ксенией телефонный номер, оставив ей таким образом свой, и удалилась. Симпатичная какая толстушка-хохотушка, подумала Ксения Петровна и обернулась к своему новому американскому знакомому. Пройдя метров сто по вечернему темному проспекту, они увидели боковой улочке призывную неоновую надпись «Обычные люди». — Мы с Вами обычные люди? — спросил Эндрю. — Более, чем, по крайней мере я, — ответила Ксения. Они зашли в кофейню, заказали кофе и сели за столик у окна. Ксения думала, о чем будет вежливо спросить у американца Денисова, чтоб не проявлять досужего любопытства, но как-то получилось так, что расспрашивал в основном Андрей. Он оказался внимательным и легким собеседником. Чем дольше они беседовали, тем меньше слышался в его речи акцент, хотя иногда он подбирал и соединял слова не совсем правильно. Выпившая на фуршете пару бокалов вина, Ксения Петровна вдруг разговорилась, рассказала Эндрю о гранте, о том, что у нее есть три спокойных месяца для занятий любимым делом, для вдумчивой исследовательской работы. Когда Ксения упомянула, что изучает автобиографии, дневники, письма, господин Денисов проявил живой интерес и рассказал, что в семье его кузины хранится школьный дневник девочки-подростка, наверное, какой-то родственницы. — Она жила маленьком северном городе, Тотьма, знаете такой? — Конечно знаю, когда-то в молодости даже бывала там, возила студентов на диалектологическую практику! — Она начала писать в 10 лет, в тысяча девятьсот тридцать пятом году и последние записи про начало Мировой войны в августе тысяча девятьсот сорок первого — Эндрю старательно и четко выговаривал длинные русские числительные, а Великую Отечественную именовал Мировой. — Дневник относительно короткий, но записи сделаны в такой большой странной тетради, мама моя почему-то говорила, что это «амбарная книга». И на первой странице таким большим почерком написано «Секретный дневник Манефьи Семиковой». Хотя ничего секретного в нем нет. А это нормальное по-русски имя — Манефья? Я больше нигде не встречал. — Да нет, имя редкое, наверное, на Вологодчине было распространено. Знаете, — увлеклась Ксения — это именно то, что я сейчас изучаю — дневники и воспоминания обычных людей. — А хотите я покажу вам Манефьин дневник? — спросил вдруг Эндрю — Как покажете? Вы эту амбарную книгу с собой что ли таскаете? — Ну что Вы, — улыбнулся американец. Я текст давно уже оцифровал, он у меня в компьютере, на облаке хранится. Я, может, вас о некоторых местах, для меня совсем темных спросил бы. Хотя что я, извините меня, пожалуйста, у вас сейчас своих заданий и занятий много, простите… — Ну что Вы, — замахала руками Ксения Петровна. — Мне самой это ужасно интересно. Я безумно люблю читать дневники и именно дневники обыкновенных людей. Там так много неожиданных подробностей о людях, о времени. Когда известные люди, писатели или там политики пишут дневники, они знают, что адресуются к вечности, а на кой черт вечности мелкие подробности быта, всякий мусор. А обычные люди не знают «правил», не ведут этих торгов с вечностью и потому в их тексты иногда помимо их воли столько всего любопытного насыпается и набивается. Знаете, это как на любительских фото — иногда самое интересное, то, что кадр случайно попало, какой-нибудь дяденька с авоськой в левом углу затесался, потому что фотограф не смог хорошо выстроить композицию кадра. У всех, кто позирует, такие правильные выражения лица, а этот левый дядька уставился на фотографа, разинув рот и иногда даже можно рассмотреть, что он там в своей авоське несет домой из сельпо в тысяча девятьсот каком-то году. А иногда еще бывает, что люди специально шифруют что-то в дневниках, посылают такие шифрованные послания не вечности, а, думаю, себе будущему. И так хочется этот шифр разгадать! Но, чаще, правда, это невозможно сделать: и шифровальщик умер уже, и код к его шифру вместе с ним. Вот тут мне недавно в руки попался один такой криптографический дневник. Мы его с моими молодыми коллегами пытаемся дешифровать, но пока никак. — И что же там зашифровано, — усмехнулся Андрей. — Место, где спрятаны фамильные бриллианты? — А кто его знает — вдруг и бриллианты. Хотя это вряд ли, дневник тот примерно того же времени, что и вашей Манефьи, тридцатых годов. Но мои молодые коллеги прямо возбудились: дешифровка кода Энигмы, «игра в имитацию» и все такое. Предлагают мне на следующей неделе опять принести им этот дневник. Давно бы надо его тоже оцифровать и отправить «на облака» — но пока руки не доходят… Время за разговором прошло незаметно, на улице было совсем темно, снова пошел мокрый снег. Они договорились созвониться, чтобы посмотреть вместе дневник Андреевой родственницы. Но только дней через пять-шесть, не раньше, — сказала Ксения Петровна. Я завтра или послезавтра собираюсь поехать на несколько дней в Финляндию, у меня там дочь с семьей живет. У меня виза вот-вот закончится, надо успеть использовать шанс. Разговаривая, они вышли на Большой проспект, направляясь к трамвайной остановке. Вдруг ехавшая по проспекту легковушка, резко вильнула. Ксения не успела ни вскрикнуть, ни испугаться, потому что Эндрю-Андрей вдруг резко и мощно дернул ее на себя. Они оба едва устояли на ногах, сумка Ксении Петровны шмякнулась в снежное месиво, а машина, съехав с тротуара, умчалась в направлении реки. Эндрю поднял сумку и подал Ксении, которая механически поблагодарила и одела ее на плечо, не замечая, как струйки воды потекли по пуховику, оставляя грязные разводы. Запоздало ухнуло сердце и руки мелко задрожали. Спутник мягко коснулся ее руки: — Успокойтесь, Ксения, все обошлось. Наверное, его занесло. Немудрено в такую погоду. Но вообще-то это совсем свинство — чуть человека не задавил и даже не тормозил. Вы в порядке? — Да-да, спасибо Вам, Андрей. Выражаясь высоким слогом — я обязана Вам жизнью. — Да бросьте. Хорошо, что пострадала только Ваша сумка, да и то не смертельно, судя по всему. Давайте я Вас под руку возьму. — Хорошо, только давайте местами поменяемся. — Ок. И от тротуара подальше отойдем. — Ну тогда мы рискуем быть убитыми сосулями, — Ксения уже пришла в себя и смогла даже улыбнуться и продекламировать пафосно: «Не спасешься от доли кровавой, что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право — самому выбирать свою смерть» — Сильно! Чьи это стихи? — Гумилева, знаете такого? Николай Степанович Гумилев. — Имя слышал, кажется, он как-то с Ахматовой связан был? — Да, он был ее первым мужем и отцом ее единственного сына. Но вон мой трамвай подходит. Спасибо Вам за все, за разговор и за спасение. Мы, надеюсь, еще созвонимся! — Ксения Петровна, давайте я Вас до дома провожу! — Нет-нет, мне от остановки недалеко идти и вряд ли на меня будут покушаться за один вечер дважды. Спокойной ночи! Я Вам обязательно позвоню. Эндрю галантно подсадил ее на подножку трамвая и помахал рукой на прощание. До дома Ксении удалось добраться без новых происшествий и нежелательных встреч. Выпив почти полпузырька настойки пустырника, Ксения улеглась в постель, но тут же с ужасом вспомнила секунду, когда ее ослепил свет фар несущейся прямо на нее машины. Она встала и «заполировала» пустырник двумя таблетками валерьянки. Лекарство подействовало и, засыпая она успела подумать, что про юбиляра-то сегодняшнего она совсем забыла, даже на фуршете, свинья неблагодарная, к пригласившему ее Красовскому не подошла с поздравлением. Но утешившись тем, что Юрочка наверняка не озаботился ее присутствием или отсутствием и вряд ли о ней в этот вечер вспомнил, Ксения заснула. Глава пятая Встала она на следующее утро довольно поздно с ватной от валерьяново-пустырниковского коктейля головой. Во время завтрака на мрачной кухне с вечным голубем, вперившим в нее неподвижный взгляд «с той стороны зеркального стекла» — а без поэтических преувеличений — с той стороны грязного окна, раздался звонок мобильника. Звонил Эндрю Денисов, узнать, все ли у нее в порядке. Она еще раз пламенно его поблагодарила и пообещала обязательно позвонить после возвращения из Финляндии и встретиться, чтобы посмотреть вместе дневник тотемской родственницы. Не успела она нажать кнопку отбоя, как мобильник запел снова. На этот раз звонила новая знакомица Людмила, тоже вежливо поинтересовалась, все ли у нее в порядке, и пригласила сходить вместе в Русский музей или в Эрарту, где всегда есть что-то интересненькое, да и постоянная экспозиция шикарная. Ксения Петровна объяснила, что собирается сегодня отправиться к дочери в Финляндию, а вернется скорее всего в четверг, пятнадцатого. — А Вы на Фейсбуке есть? — спросила Людмила и, получив утвердительный ответ, обещала постучаться в друзья. Ксения поторопилась распрощаться, ей надо было еще собрать сумку, по дороге купить гостинцев с русским акцентом дочери и внуку и успеть на поезд Аллегро, который отправлялся с Финляндского вокзала в 13.57. Билет она купила по Интернету еще до завтрака, в это время пассажиров не бывает много, разве что иногда высадится десант вездесущих китайских туристов и захватит весь поезд. Дочь Ксении Петровны Катя с мужем и тринадцатилетним сыном уже четвертый год жила в Финляндии, в городе Тампере, где Игорь работал в Техническом университете. Научно-исследовательские проекты у физиков были долгоиграющими, платили неплохо. Васька ходил в англоязычную школу, а Катя работала по договору редактором в онлайн режиме, старалась изучать финский и скучала по русской жизни. подружкам и посиделкам. Но, слава Богу, Питер близко, можно ездить хоть каждую неделю, да и в другие страны путешествовать — границы все открыты в Европе, было бы время и деньги. Ксения тоже собиралась присоединиться к дочери и у них был прекрасный план путешествий на 2019–2021 годы, — составили маленькое расписание с учетом самых интересных выставок и концертов. Как хорошо, что мир становится все более и более открытым и уже ничто не может этому помешать, — в который раз порадовалась Ксения, глядя в окно вагона на удаляющуюся вокзальную платформу.