Вот тогда с Эдвардом впервые заговорил Бог. «Очисти своего отца от его святошества. Спаси очищающим пламенем. Мера за меру. Щелканье хлыста — треск огня. Наказание для сына — кара для отца». — Совершивший это святотатство будет проклят во веки вечные! Отец Келлера пал на колени, рыдая в сумрачно-красном трепете пламени, объявшем его церковь ярко, славно. «Избави нас от лукавого». Лицо Эдварда, подернутое сполохами, злорадно усмехнулось. Келлер покачивался в кресле и вспоминал своих детей. Он мог их слышать. Они плакали. Кресло раскачивалось — скрип-скруп, скрип-скруп. А не посмотреть ли еще раз? Скрип-скруп, скрип-скруп. Келлер встал со стула и, повозившись в шкафу, достал старинный кинопроектор «Кодак», который водрузил на стол. Затем вернулся к шкафу за картонным ящиком, в котором хранились коробки с кинопленкой. Порывшись, он выискал бобину с маркировкой «Джош-3». Ее он зарядил в проектор и, направив его на голую стену, начал крутить фильм. Собака наблюдала, накренив голову. На стене чуть подрагивает яркий белый квадрат, перед объективом в штрихах и пятнах мелькает ракорд. Вот появляется лицо маленького мальчика, слегка не в фокусе. Камера отходит назад. Мальчик сидит на полу элегантного дома. Через эркер виднеется мост «Золотые ворота». Мальчик хорошенький и ухоженный: одет в белую рубашку, жилет, галстук-бабочку и темные штанишки. Судя по личику, он весь в радостном ожидании. Рядом с ним улыбаются двое старших детей: мальчик и девочка. Мальчик сидит перед большущим подарочным пакетом. Камера останавливается на карточке с надписью: «Джошу с любовью, папуля. P. S. Извини, не смог быть дома. Но в следующий раз обязательно, ОБЕЩАЮ!» Камера отступает. В поле зрения появляется женская рука, подзывающая мальчика. Он встает и взволнованно срывает бумагу, чтобы добраться до сокрытого внутри сокровища. Появляется струящаяся белая грива. Затем седло. Глаза мальчика расширяются в радостном изумлении. Это белая лошадка. Он вспрыгивает на нее и начинает раскачиваться. Другие дети тоже льнут к ней. Глаза Келлеру жгут слезы. Тот день в его домашнем кабинете. Джош на нетвердых ножонках заходит к нему, а он в это время на телефоне, решает какую-то дурацкую сделку. Джош, с распахнутыми ручонками: «Папа, папа. Я люблю папу». Хватается за него, своего отца, а тот в это время весь в своих важных переговорах. Ручонки Джоша пытаются обхватить его за колени. «Не сейчас. Я занят. Иди-иди отсюда». Джош, плачущий, с ледяными от воды ладошками. Цепляется за папу. Соскальзывает с шеи, исчезает в черной морской пучине. «Прочь из моего офиса». «Ты никогда не отдавал им себя. А они лишь хотели, чтобы у них был ты. Тебе же это ничего не стоило». «Но ведь ты заплатил всем, чем мог, чтобы это познать, разве нет?» Камера дрожит, картинка размывается. Мальчик качается и машет ручкой. Слезы безудержно текут по лицу Келлера. Он не может их унять. Он снижает скорость проектора до замедленного темпа. Джошуа, его младший ребенок, улыбается в камеру. Пригожий мальчишечка. Волосы аккуратно расчесаны матерью. Застенчиво моргает. Такой ранимый. Сама невинность. Камера мотает кадр за кадром, пока от слез не размывается картина. И тут внезапно Джошуа отходит от стены! У Келлера отвисает челюсть. Аура переменчивого цвета исходит от его мелкой фигурки, растерянно стоящей в ярком свете проектора. Черты лица эфемерно колеблются, а Келлер принюхивается и щурится, пытаясь разобрать очертания призрака. — Джошуа? О, Джош! Это ты! Ты пришел! Келлер с кресла-качалки соскальзывает на колени. — Хвала Господу! Хвала Гоподу! Слезы струятся по его лицу. Он раскрывает руки и на коленях подбирается к ребенку. Это знак Провидения! Божественный знак! Его награда! — Слава Господу! — Голос Келлера срывается от радости. Кинопленка с треском идет на убыстрение, а затем вырывается из пустой бобины и начинает безудержно стрекотать. Фильм заканчивается, а в яростном блеске линзы проектора щурится ребенок. — Я хочу домой, — слабо умоляет Дэнни Беккер, морщится и ударяется в слезы. — Я хочу к моим маме и паааапе! Келлер простирает руки и обращает лицо к потолку. — Хвала Иисусу! Хвала Иисусу! Хвала Ему и всем ангелам! Кокер-спаниель отрывисто тявкает. 21 С компьютерного экрана на Сидовски и Тарджен уныло взирали четверо — все белые мужчины на пятом десятке. У всех темные бороды и лохмы. По виду словно братья. — Лучшие фотопортреты, какие удалось составить, — не отрываясь от экрана, сказала Бет Фергюсон, полицейский художник. Именно с ее помощью полиция Сан-Франциско разработала компьютерную систему, улучшающую изображения пропавших детей, преступников и подозреваемых. Ее каштановые волосы напоминали улей (фасон, популярный в пору ее свадьбы). Бет Фергюсон рассеянно щелкнула пузырьком бабл-гама. Тарджен нравились ее прикольные сережки: крохотные серебряные наручники. Кабинет Бет был сплошь заставлен компьютерами, мониторами и эскизами. Мастерство позволяло ей снимать маски с некоторых преступников, попавших на камеры безопасности, а ее успех в создании достоверных изображений составлял восемьдесят шесть процентов. Одну из ее стен украшали состаренные портреты Джона Кеннеди и Элвиса Пресли. — А теперь без бород. Бет постучала по клавиатуре, очищая четверке лица. При этом их головы повернулись по оси. Бет пересела за другой компьютер, вбила какие-то команды, и на экране всплыли все четверо с заданными параметрами роста, веса, комплекции, цвета волос и глаз. — Теперь он ровно метр восемьдесят, от семидесяти до восьмидесяти кэгэ, телосложение среднее, брюнет с темными глазами. Бет зевнула. До этого она уже отдежурила несколько семнадцатичасовых смен, составляя эскизы на основе описаний свидетелей, пока подозреваемый сам не привиделся ей во сне. Как уже тысячу раз за прошлый год, она изучила размытый полароидный снимок Таниты Доннер, еще живой и голенькой, на коленях мужчины в черном капюшоне и перчатках. Бет потребовался максимум кропотливости и самообладания, чтобы извлечь детали из фрагмента татуировки, различимого на его предплечье. Разглядеть удалось единственно язычки огня. Жутко мешал просторный капюшон. Если б на мужчине была плотно прилегающая лыжная маска, то можно было бы вычленить важнейшие атрибуты лица. Сегодня утром, почувствовав, что сделано все возможное, она позвала к себе Сидовски и Тарджен. — Говорю с порога, — коротко сообщила она, — есть новости плохие и еще хуже. — Давай, которые еще хуже, — кивнул Сидовски. — Сличить подозреваемого на снимке Доннер с подозреваемым в похищении Беккера я не могу. Перепробовала все. Один и тот же это человек или нет, сказать не возьмется никто. — Ну а просто плохие? — поинтересовалась Тарджен. — Описаний и мнений о похитителе Беккера у нас столько, что фоторобот у меня плавает. Точность максимум тридцать процентов. Вот гляньте. Я суммирую самые общие места в описаниях и даю вам вашего подозреваемого, во всяком случае, половину от него. Бет набрала команду, и четыре лица на экране мгновенно заменились одним — мрачноватым, с обвислыми веками европеоидом лет под пятьдесят, с бородой и изогнутыми бровями. «Человека как будто преследует совесть, или же он напрочь ее лишен», — подумалось Сидовски. — Ты, наверное, еще и сняла с этого парня десяток лет? — спросил он. Бет вздохнула. — Да. Было нелегко. Два дня ушло. Сходство я бы оценила процентов в тридцать пять — сорок. Вот так. Она щелкнула клавишами. — А зачем его на десять лет молодить? — поинтересовалась Тарджден. — Так он мог выглядеть, когда Франклин Уоллес отбывал срок в Виргинии. Медленно, сверху вниз, на компьютерном дисплее рождался новый образ подозреваемого. Лицо было уже не таким тяжелым, на нем стало меньше морщин. Глаза, хотя и унылые, были все же чуть более оживленными, а волосы стали гуще. Бет разделила экран и представила две версии омоложенного подозреваемого — одна с бородой, другая без. Загудел принтер, выпуская на свет четкие цветные распечатки обоих фотороботов. — Ну вот. Блеснув золотом в зубах, Сидовски с улыбкой собрал экземпляры в стопку. — Красавица, с меня причитается. — Просто заверши эти дела, Уолт. В ожидании лифта во Дворце правосудия Тарджен изучала компьютерные картинки. — Значит, это и есть наш парень? — Во всяком случае, один из них. — Убийца Таниты Доннер, или у нас два разных подозреваемых? — Не знаю, Линда. — Мы будем собирать пресс-конференцию? Раздавать фотороботы? — Нет. — Разве? — отвлеклась от разглядывания Тарджен. — Бет оценила сходство всего в тридцать процентов. Негусто. Можно увязнуть в погоне за сотнями бесполезных зацепок. Надо попробовать кое-что другое. — Мне разослать омоложенный фоторобот по тюремным инстанциям Виргинии? Они вошли в лифт.