— Там на земле, на траве, лежал мой сын, мой единственный ребенок, с глазами, закрытыми, как во сне. Он выглядел таким умиротворенным. Пуля попала ему вот сюда. — Лу коснулась своей головы, чуть ниже правого виска. — Он был застрелен, и кровь была всюду. Она натекла ему под голову и образовала нимб, натуральный круглый нимб. Такого ослепительно-красного цвета я не видела никогда. Я опустилась рядом на колени. Дети мне что-то говорили, но их голоса звучали отдаленно, как сквозь воду. Вот тогда и произошло чудо. На моих глазах лицо Аллана изменилось. Клянусь, оно переменилось, когда он лежал на траве, и превратилось в крохотное сморщенное личико, от которого растаяло мое сердце, едва он успел родиться. Потом оно сменилось радостью тех дней, когда он стал делать свои первые шаги; затем страхом той ночи, когда он решил, что в его шкафу живет чудовище. Затем было счастье от рождественского подарка — первого велика, который ему принес Санта, — а затем пристыженность того дня, когда он явился домой после своей первой и единственной драки в школе. Смущение от того дня, когда я застала его держащимся за руку с девочкой. Наконец, все это обратилось в безмятежность, в ощущение блаженного уюта. Я баюкала моего сына на руках и опомнилась лишь тогда, когда меня за плечо тронул полицейский, а парамедики попытались взять у меня моего мальчика. Лу сделала паузу. В комнате слышались всхлипы и покашливания. Келлер сидел со склоненной головой, закрыв глаза и сцепив перед собой руки. Молится? Рид ждал реакции от Кейт Мартин. Она на Келлера не смотрела. — Примерно с год после этого я жила замкнуто. Мы с Биллом ушли в себя. Он не хотел разговаривать. Хотя я хотела диалога, советов. Но он на это не шел. А я одна не могла. Я чувствовала горечь, злость за несправедливую кару; чувствовала себя брошенной, беспомощной, никчемной. Подумывала о самоубийстве, о разводе. Тогда-то мне и попалось объявление Кейт в «Кроникл» о ее исследовании. Я предложила Биллу принять в нем участие. Но он интереса не проявил. Тогда я решила записаться волонтером и сказала Биллу, что начала ходить в секцию при университете. Хотя он до сих пор считает, что это все «кружок по интересам». Сегодня вечером я расскажу ему, чем именно здесь занимаюсь. Суть того дела Риду была известна. В сына Лу стрелял Бобби Рэй Уокер, автомеханик с проблемной психикой. За это убийство он теперь сидел пожизненно в Фолсоме. Рид спросил Лу, как ей помогла исследовательская группа Кейт Мартин. — Она помогла мне смириться с потерей ребенка. Я могу теперь жить, функционировать. Я способна посмеяться над хорошей шуткой, сытно поесть, проспать всю ночь. Разумеется, я не рассказываю каждому встречному о подробностях, которые изложила здесь вам, но я могу говорить об этом, не распадаясь при этом на части. Мне все еще не по себе при виде похоронных процессий. И от потери Аллана я никогда не оправлюсь полностью. Ни один родитель после потери ребенка не остается прежним, потому что часть его при этом тоже умирает. Эта группа помогла мне пережить мою утрату. Мы все помогали друг другу, и Кейт была нашим верным проводником. Не всем дано выносить такие удары в одиночку. Чувство вины, ярости, обличения, потери, тщетности подавляют, они почти фатальны. Мне иногда казалось, что я схожу с ума; слышу по ночам голос моего сына, вдыхаю его запах, вижу его во сне где-нибудь в торговом центре, такого близкого и одновременно недосягаемого, чувствую его поцелуй у себя на щеке. — А чем эта группа отличается от других? — Из них некоторые зациклены на политике. Другие держатся на жажде мести. Око за око. Собственно, в этом нет ничего плохого, если вы ощущаете это в своем сердце. Лично я была членом такой группы во время суда над Уокером. В то время я была озлоблена. Считала, что Уокера нужно казнить. Но я больше не чувствую в своем сердце мести. Это чувство не вернет мне Аллана. Для нашей группы характерно то, что она не является рупором каких-то социальных действий. Это именно исследование. Цель в ней — изучить суть наших утрат, нашу боль и муку с целью осознания, исцеления. В этом всем нам оказывается неоценимая помощь. Истории шли одна за другой, и каждая была столь же душераздирающей, как и предыдущая. Глаза Рида горели, когда он слушал и делал заметки. Что здесь происходит? На своем веку криминального репортера он повидал трагедий столько, что хватит на двадцать жизней. И это действовало угнетающе. Почему? Потому что большинство этих дел он в свое время исследовал или, наоборот, недостаточно осветил? Он не знал. Он спрашивал себя, на чем основана его профессия. В нем ныл страх перед болью, которую он, вероятно, несправедливо причинил жене и дочери Франклина Уоллеса. А еще думалось об Энн, Заке и о том, чего он чуть не лишился в собственной жизни. Неприязнь к себе, сомнение в себе и смятение преследовали его в образе этих скорбящих матерей. Рид чувствовал себя опечаленным. И одиноким. Совершенно одиноким. Он поймал на себе пристальный взгляд Келлера. В этот момент Кейт Мартин объявила группе перерыв. — Мне кажется, Том, все идет неплохо, — с улыбкой сказала она. — А вы как думаете? Рид согласился, после чего с извинением направился в туалет. 23 С облегчением убедившись, что туалет пуст, Рид подошел к писсуару. Снаружи дверь распахнул Келлер и пристроился по соседству. — Мистер Рид, вы верите в Бога? Рид рассмеялся. Учитывая обстоятельства, вопрос был абсурдным. Оставалось лишь покачать головой. — Это ваш ответ? — Простите? — Вы верите в Бога, мистер Рид? — Послушайте. Я понимаю, мое присутствие здесь может вызвать неловкость. Но не скрою, что я ценю такую возможность. Рид начал мыть руки. — Вы не ответили на мой вопрос. — Во что я верю, не имеет значения. — Вот Лу Дженсен верит. И некоторые здесь тоже уже на пути. — Келлер, открыв краны, склонился над соседней раковиной. — На наших сходах мы стараемся помогать друг другу. Сходы? Круто. По-библейски, прямо как у ранних христиан. — Я помогаю им духовно преодолеть боль. Пройти чрез долы темного светила. «Чрез долы темного светила». Стихотворение Ледела Зорана «Смерть средь пучины» было Риду известно. Келлер плеснул себе в лицо воды. — Полагаю, вы здесь затем, чтобы меня испытать. — Вас, испытать? Извините. Не понимаю, о чем вы. Келлер продолжал горстями плескать себе в лицо воду. — «Меж сном и днем приходит призрак», — продекламировал он со слегка зловещим оттенком. По его лицу стекали струйки воды. — Вы призрак, посланный уничтожить мои труды? — Ваши труды? — Рид был озадачен и слегка встревожен. — Нет. Я не призрак. И боюсь, ничем не могу вам помочь. Извините. Он бросил в мусорку скомканное бумажное полотенце. Анджела Доннер говорила тоненьким детским голоском: — Таниту я родила на заднем сиденье автобуса в Сан-Матео. Мне было семнадцать, и я жила сама по себе. Но ребенка решила оставить. Мы с моей крошкой думали украсить друг другу жизнь, сделать ее лучше. Я собиралась закончить школу, быть хорошей матерью. Сцепив перед собой пальцы, Анджела задумчиво смолкла, а затем всхлипнула. — А потом ее у меня украли и убили. С того дня я перестала мечтать. Все стало темно и серо. Все. Я хотела умереть. — Кейт Мартин передала Анджеле салфетку. — За день до визита доктора Мартин я купила большой тюбик снотворного. Думала покончить с собой. Доктор Мартин спасла меня. Как хорошо, что она тогда пришла. Кейт ободряюще ей улыбнулась. — Она помогала мне держаться, помогала думать, что, может статься, короткая жизнь моей Таниты что-нибудь да значит. Именно тогда началось это исследование, и я действительно почувствовала, что Танита умерла не напрасно. — Анджела промокнула глаза салфеткой. — Но частично те плохие чувства вернулись, когда в Бальбоа похитили Дэнни Беккера. Это разбудило мою боль. Кто-то там похищает детей. Я каждый вечер молюсь за мать и отца Дэнни Беккера. Я видела их по телевизору. И вот я молюсь, чтобы их сын был возвращен в целости и сохранности, а полиция разыскала человека, который похитил его, и человека, который убил моего ребенка. Выждав паузу, Рид тихо задал ей несколько вопросов о группе. Позже Анджела согласилась на интервью у себя дома, вслед за чем Рид открыл в своем блокноте новую страницу. Следующим выступать вызвался Келлер. — Думаю, мои свидетельства должны прозвучать именно сейчас, — объявил он. — Конечно, Эдвард, — ответила Мартин. Келлер сурово поглядел на Рида. — Напоминаю вам: я не желаю, чтобы мое имя каким-либо образом фигурировало в вашей газете, но чувствую необходимость сказать нечто крайне важное. — Нет проблем, — пожал плечами Рид. Несколько мгновений Келлер изучал Рида, после чего актерским голосом произнес: — «И все, чем он когда-то был, вдруг проглянуло сквозь недвижную пучину». Келлер дал этим словам впитаться. Мартин приложила руки к вискам, словно в предчувствии катастрофы. — Мистер Рид, вам известны эти строки? Снова Зоран. Рид кивнул: — По-моему, «Смерть средь пучины»? — Мои дети утонули, — вместо ответа сказал Келлер. Какой-либо вырезки о деле Келлера Рид в газетном архиве не сыскал. — Я понимаю, — сказал он. — Вы понимаете? — Да. — Вам когда-нибудь доводилось терять ребенка? — Нет.