Мы подъезжаем к дублинскому аэропорту, и я закидываю на плечо рюкзак, достаю из багажника чемодан и настаиваю, чтобы Мэл не провожал. Он припарковался двойным рядом перед другой машиной. – Ненавижу сцены из фильмов, где действие происходит в аэропорту. Они патологически безвкусные. Это не про нас, Мэл. Я убираю волосы за уши и, уткнувшись носом в землю, хихикаю. Дело в том, что я уже уничтожена. Если мы проведем вместе еще несколько душевных минут, я проплачу весь путь домой, а это очень щекотливая ситуация. Мэл водит большим пальцем по моей нижней губе и улыбается. – Счастливого пути. – Спасибо. – Но продолжаю стоять как истукан. Жду… чего, хотелось бы знать? Я не хочу уезжать. Не хочу тебя покидать. Вспоминаю кое-что важное. Расстегиваю чемодан и шарю в нем в поисках «Полароида». Найдя, вскакиваю и делаю наше совместное фото. Отдаю Мэлу. – Нечестно, что у меня останутся все наши снимки, а у тебя ни одного. – Это не так, – улыбаясь, поправляет меня он. – У меня останутся воспоминания. – И наш договор. – Я сжимаю его плечо, но уже чувствую, как мы отдаляемся друг от друга. Словно мы опять незнакомы. – Он тоже у тебя остается. Мэл закатывает глаза. – Надеюсь, я не задрочу его до смерти в первую же неделю после твоего отъезда. Я смеюсь и внимательно смотрю на салфетку, утешая себя тем, что она неодушевленный предмет, но смех у меня нерадостный. Мэл обхватывает мое лицо ладонями и так крепко целует, что я теряю равновесие. Его сердце бьется быстро и гулко, словно вот-вот вырвется из груди. «Возможно, – безнадежно думаю я, – это было бы к лучшему». Я хочу схватить его и забрать с собой туда, где Кэтлин не сможет до него добраться. Мы медленно отодвигаемся друг от друга, словно наши тела склеены. – Не будь с Кэтлин, – шепчу я, поднимая взгляд на его лицо. – Она тебя не уничтожит. В голову приходит цитата Буковски: «Найди то, что любишь, и пусть оно убьет тебя». Думаю, именно это со мной и приключилось. – Не буду. А ты не будь с туповатым пижоном с вареными яйцами. Ты рождена для величия, прин-цесса. – Не буду, – улыбаюсь я. Мэл пальцем приподнимает мой подбородок, чтобы наши взгляды встретились, и произносит: – Спроси меня еще раз. Мне не нужно признание. Я и так знаю. Знаю, потому что чувствую то же самое, и моя сила воли теперь трещит по швам. Я прижимаю ладонь к его груди и считаю удары сердца. – Любил ли ты когда-нибудь? – Я не могу подавить эмоции, что прочно обосновались у меня в горле. Мэл усмехается, глядя на меня. – Прощай, Рори. Взглядом готова его прибить, но сама ухмыляюсь. – Подонок! – Что? – смеется он. Я тоже смеюсь. Теперь по-настоящему. Я понимаю, что нам обоим это нужно. Нужно снять напряжение. – Зачем велел спросить, если ответ отрицательный? – Я не говорил, что ответ отрицательный. – Мэл ведет руками по моим плечам. – Но, признавшись тебе, признаюсь и себе. Потом придется тебя искать, а тем самым нарушу и договоренность. Рори, пойми наконец: при следующей встрече я заберу тебя с собой. Мне плевать, если у тебя будет парень, муж или гарем из мужчин, сражающихся за твою любовь. Если к тому времени ты родишь детей, я воспитаю их как своих. Так что, полагаю, извинения уместны. – За что? – непонимающе спрашиваю я. Мэл поворачивается, собираясь уходить. Я понимаю, что вообще не готова прощаться. – За то, что при следующей встрече обязательно вмешаюсь в твою жизнь и переверну ее с ног на голову. В любви и на войне все средства хороши, да? Но Мэл не ждет ответа. Он залезает в машину и уезжает, оставив меня в аэропорту, где я до сих пор чувствую ладошкой ритм его сердца. Глава четвертая Наши дни Мэл Здесь, на балконе, Аврора смотрит на меня так, будто я нагадил ей в суп. По правде сказать, после всего, что приключилось со мной за эти восемь лет, я так бы и поступил, подвернись мне подобная возможность. Как обычно бывает, возможность не подвернулась. Так что ума не приложу, почему Аврора охвачена таким ужасом и удивлением. Между тем годы, что мы провели порознь, были к ней благосклонны, чего нельзя сказать обо мне. Ее волосы того же причудливого цвета и чудненько бы смотрелись намотанными на мой кулак. В носу колечко, которое она наверняка и по сей день теребит не переставая. Длинные ноги в чулках в сеточку и одежда пятнадцатилетней малолетки, фанатеющей от Yungblud и 5 Seconds of Summer. Над ее верхней губой родинка в стиле Мэрилин Монро, на виске выступающий шрам в форме полумесяца, историю которого она, уверен, до сих пор не знает. И такие густые ресницы, что на щеках Авроры появляется тень, когда она опускает глаза. Хороша, без сомнений. Как и большинство женщин. Большинство женщин, ради которых я не стал губить свою жизнь. Сейчас мысль о том, как я мучился виной из-за того, что не все рассказал ей – не смог, потому что дал клятву, – вызывает у меня смех. Да, я многое скрыл от Авроры. Но она поступила куда хуже и многого меня лишила. Спроси вы сегодня, что привлекло меня в ней в тот судьбоносный день на Друри-стрит, я не смогу дать точного ответа. Она милая, но слишком зациклена на себе, как и все якобы понимающие в искусстве девицы, которые прекрасно орудуют как камерой, так и ртом на членах богатеньких мажоров. Я давал себе слабину. Промежуток с шестнадцати до двадцати двух лет прошел в тумане беспробудного пьянства. Такая, как Аврора, с легкостью проникла в мое безнадежно жизнелюбивое сердце. Однако к тридцатнику сердце мое покрылось ледяной коркой, как деревья в зимнем саду. А еще я давным-давно перестал укладывать к себе в постель роковых барышень и обещать им вечную любовь. Рори оказалась непревзойденным учителем, так что урок усвоен. Да, Аврора Белль Дженкинс ни капли не изменилась. А я? Совершенно другой парень. Она поворачивается ко мне лицом и тянется неуклюже и неуверенно, желая меня обнять. Я тоже разворачиваюсь, но за спиной цепляю руки в замок. Когда Аврора понимает, что теплого приветствия ей не видать, я протягиваю руку и, приподняв ее подбородок большим пальцем, закрываю удивленно раскрытый рот. – Ты здесь, – шепчет она. – Всегда наблюдательная и смышленая Аврора. – Я порывисто улыбаюсь. Мое пальто до сих пор у нее на плечах, ведь я помню, что ей всегда холодно. Как-то не довелось признаться, что мне, напротив, всегда невыносимо жарко. Нам правда было очень хорошо вдвоем. Во всяком случае, те двадцать четыре часа. Настороженно и удивленно глядя на меня, она делает шаг назад, как перепуганный зверек, услышавший смертоносный щелчок курка. Напрасно, не стоит. Я никогда не причиню ей боль. В физическом смысле точно. Разве не я тот самый тупица, что потратил на нее все свободное время, когда она была в Ирландии? Да-да, вот он я. В воздухе так и висит очевидная тема, но если Аврора считает, что я сжалюсь и первым заговорю о прошлом, то ей еще предстоит познакомиться с обновленной версией Мэла. Он очень отличается от того парня, что она оставила в Ирландии. – Почему… как… зачем ты здесь? – удивленно хлопает она глазами. Ее обескураженный и растерянный вид не приносит мне тот моментальный восторг, какой я ожидал прочувствовать все эти годы, не зная, суждено ли нам снова встретиться. Если Аврора не изменилась, то это ее состояние продлится недолго. Скоро она вновь адаптируется. Я имел удовольствие заметить ее сразу, как вошел этим вечером в зал. Узнал ее в ту же секунду. В конце-то концов, Аврора навечно и мучительно въелась в мое сознание. – По работе, – отвечаю. – А ты?