«Слишком старается». «Болтливый». Я натягиваю презерватив, выплевываю обертку в волосы Рори и вонзаюсь в нее. – Ах, – шипит она, вцепившись в подоконник. Но я просто замираю и не двигаюсь. – Мэл? – спрашивает Рори, стоя лицом к Средиземному морю и гостиничному номеру напротив. Двери на балконе раздвигаются. В номере видны тени ходящих туда-сюда людей. Если они посмотрят на нас, то увидят все действо, а это вызывает у меня ревнивое возбуждение. – Да? – непринужденно интересуюсь я. – У тебя страх перед сценой? – вторит она тем же тоном. Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Черт, как же я скучал по ее дерзкому милому нраву. – Не-а, просто наслаждаюсь видом. – А можешь наслаждаться в движении? – Я пас. Хочешь трахаться? Сама потрудись. Ну же. Трахни меня. Когда будешь готова. – Я легонько шлепаю ее по попе. – Взад-вперед. Это же не астрофизика. – Ты серьезно? – Рори поворачивает голову и смотрит на меня. Я возбужден, и еще в ней, и смертельно серьезен. Она говорила, что я жуткий бабник и слишком стараюсь в постели. Ну, вот он я, полностью неприступный, если не считать самой Рори, и самый ленивый партнер на свете. Я веду кончиками пальцев по ее спине, и Рори пробирает дрожь. – Фрикции сами по себе не возникнут, дорогая. Она отворачивается и начинает двигаться туда-сюда. Ее попка чудесно покачивается, пока она делает за меня всю работу. Я наслаждаюсь зрелищем как из хорошей порнухи. Рори убыстряется, и я чувствую приближающееся удовольствие. Я стону. Это плохо. То есть очень хорошо. Слишком хорошо. Но не могу же я кончить через пять минут. Тем более после того, как она слышала мою зажигательную речь в ванной. Чтобы не кончить, я без предупреждения выхожу из Рори, и она поворачивается, наморщив носик. – Мэл! – кричит она. – Да ладно. – Я шлепаю ее членом по попе. – По-моему, теперь это ты слишком стараешься. Предупреждая ее возможную обиду, я кидаю Рори на кровать и подползаю к ней. Переворачиваю на живот, чтобы она встала на четвереньки, и снова без предупреждения вхожу в нее. – Боже, – вздыхает Рори. – Тебе повезло, что ты хорош в постели. Что ж, я стараюсь. Я беру ее умело, быстро и яростно, массирую клитор и, почувствовав, как начинают подрагивать у Рори бедра и сбивается дыхание, снова останавливаюсь и переворачиваю ее на спину. Она огрызается: – Да что с тобой не так? Дай мне кончить! Я тут стараюсь вообще-то. Но кончу раньше тебя. – Оргазм слишком переоценивают, дорогая. Заниматься любовью – значит давать. – Я обхватываю член рукой и, медленно выводя им круги по ее плоти, мучаю Рори. – В таком случае дай мне оргазм, пока я не собрала чемодан и не пошла наверх в номер Эштона. Уверена, в этой отрасли он более щедр. Я не выдерживаю. Начинаю хохотать. Знаю, настрой убиваю, но как же это смешно. Закидываю ее ногу себе на плечо и снова вхожу, кружа большим пальцем по клитору. Рори закрывает глаза, не обращая внимания на мужчину, которому принадлежат этот член и пальцы, и тихо постанывает. Ее сиськи раскачиваются в такт моим движениям. Люблю видеть ее такой. В моей власти. – Быстрее. – Рори прикусывает губу. – Мне лень. – Я набираю темп и вхожу в нее еще глубже. Буду удовлетворен, только когда почувствую, как разрываю ее на части. – Мэл, – умоляет она, хотя ее трахают сильно и не очень деликатно. – Хоть еще чуточку. Я нарочно замедляюсь, подвергая Рори восхитительной пытке. Чувствую, как снова трясутся у нее ноги, и знаю, что ее оргазм продлится дольше, если придет постепенно. Я делаю поступательные движения, смотря, как ее кожа покрывается мурашками, и, судя по приоткрытому ротику Рори, веду к лучшему в ее жизни оргазму. Доставив ей удовольствие, наконец расслабляюсь, несколько раз провожу рукой по члену и получаю собственный оргазм. Я падаю рядом с ней и смотрю в потолок, наслаждаясь гулом кондиционера и нашим синхронным дыханием. – Давай останемся здесь на всю неделю. – Рори улыбается, глядя вверх затуманившимся взглядом. Я переворачиваюсь и кладу руку ей на живот, поцеловав в висок. – Не могу. – Почему? – Потому что в полночь моя карета из тыквы превратится в пыль. – Тогда я подвезу тебя на своей «Хонде», – смеется Рори. – Потому что в Толке у меня полно дел, – усмехнувшись, добавляю я. – Объясни, что за дела, – настаивает она. Я издаю шипящий звук, изображая жарящийся на сковороде бифштекс, чтобы обернуть все в шутку, но все равно предпочитаю не отвечать. Рори имеет право знать. Отрицать это я больше не смею. – Нет, ты держишь меня в неведении. Снова. – Она тут же скидывает мою руку. – Что в Толке, Мэл? Почему тебе нужно вернуться? Куда ты периодически исчезаешь? Знай я, что она осилит правду, то, может, и подумал бы рассказать. Но ясно понимаю, что, узнав, она развернется и уйдет, отчего хочется рвать и метать. А я не готов ее отпускать. Пока нет. Может, в конце концов она меня бросит. Я даже думать о таком не могу, но вынуждаю себя смириться с неизбежным. Но даже так у меня еще есть несколько приятных недель – недель, когда буду трахать Рори, ковыряться в ее изворотливом, немного странном мозгу и наслаждаться всем, что ей придется отдать. На несколько недель я вспомню, каково это – жить. Получу дозу наркотика после многолетнего трезвого образа жизни. Забуду, что снова со мной может сделать ломка. – Ответь, Мэл. Я встаю и во всей своей голой красе иду в ванную. – Ты сволочь, – фырчит Рори из кровати. – Несомненно, – невозмутимо отвечаю я, захлопнув за собой дверь. – Тебе не удастся вечно скрывать от меня правду! – кричит она. – Правда всегда тебя настигнет. Смотря в зеркало, я грустно улыбаюсь, ведь понимаю, что она права, но вместе с тем и крупно ошибается. Потому что еще многого не знает. – Собирай вещи, принцесса. Мы едем домой. Глава шестнадцатая Наши дни Рори Я опять подсела, как мотылек на пламя, как наркоман на наркотик, как девушка с проблемами в отношениях с отцом на хулигана с тлетворным влиянием. После трех электронных писем Кэлламу с извинениями, на которые я не получила ответа (кто бы сомневался), и пяти постельных раундов с Мэлом последний крепко засыпает. Из-за Кэллама меня по-прежнему снедают грусть и угрызения совести, но рядом с Мэлом я как будто немного пьяна. От передоза чувств голова идет кругом. Горькое раскаяние тонет в экстазе.