Я отправляю Саммер сообщение об изменившихся обстоятельствах моей личной жизни, не вдаваясь в суть, и прошу оставить свое мнение при себе. Когда она начинает обрывать мне телефон звонками и сообщениями, я кладу его экраном вниз и встаю с кровати. Поднимаюсь на лифте к номеру Эштона. Я понимаю, что пренебрегаю недвусмысленной просьбой Мэла, но в голове созрел один план. Мэлаки, равно как отец Доэрти, мисс Патель, Мэйв и Хизер, слишком скрытничает о том, что творится в Толке. Я задумываю его перехитрить. Стучу, и через минуту Эштон открывает дверь. Золотистый халат на нем распахнут, являя моему взору ничем не прикрытый член, который, как шебутной хвост, колыхается из стороны в сторону. Я фиксирую внимание на его лице и стараюсь не краснеть. – Есть минутка? – спрашиваю я. Он кивает и дает мне пройти, обойдясь без привычных шуток о секс-рабыне, хотя впервые с нашего знакомства я действительно выгляжу так, будто меня как следует отымели. Как я и подозревала, в его постели спят две девушки. Одна из них – Брэнди, и это своего рода проверка: в голове крутилась недобрая мысль, что здесь-то я ее и встречу. Эштон ведет меня в другую комнату, похожую на гостиную, и мы садимся напротив друг друга. Я предлагаю ему задержаться в Греции, понежиться на солнце, проникнуться культурой и записать альбом. Выкладываю все козыри и аргументы: здесь намного теплее, близко к крупным городам, море. Куча загорелых туристок-красоток, которых он может отведать. В конце концов, у проекта отнимем всего лишь неделю. Все равно ведь вернемся в Толку. Куда спешить? Эштон неистово кивает, хотя кажется немного рассеянным, у него отрешенный взгляд. – Ага. Классный вариант. Ага. Я понимаю, что впервые застала его почти трезвым. – У тебя все хорошо? Я чешу бровь. Он смеется и тянется к бутылке с виски. – А почему нет, сладенькая? Я качаю головой. Не твое дело, Рори. Но разве не так говорят люди, когда проявляют безразличие к поистине печальным событиям в мире? Мысленно делаю пометку: в следующем письме Райнеру обратить его внимание на зависимость Эштона, а писать ему собираюсь завтра. Вернувшись в номер и устроившись под одеялом рядом с Мэлом, я размышляю, как ставлю его в положение, в котором он не хочет оказаться. Что бы там важного ни ждало его в Толке, придется ему расколоться, чтобы мы взяли и вернулись обратно. Если не выгорит… что ж, я заслужила неделю на солнце. Я закрываю глаза, пытаясь заснуть, но во сне вижу лишь свою мать, которая бежит по центру Толки и, держа меня на руках, истерично плачет. Во сне я совсем кроха. Еще младенец. Вся покрыта кровью. За нами остается дорожка крови, следом бежит целая деревня. Они гонятся за нами. А мы убегаем. Я просыпаюсь в холодном поту и чувствую, как окутывает знакомый холод. Меня трясет так, что даже зубы стучат. Я влезаю в объятия Мэла и черпаю тепло его тела, но сон ко мне больше не возвращается. ПРИМЕЧАНИЕ ОТ ЭШТОНА РИЧАРДСА Что бы вы там себе ни придумали, но я не первостатейный придурок. Она точно рассталась с Хью Франтом или как там зовут того английского щеголя. Когда секс-рабыня и угрюмый поэт оказываются в одной комнате, сексуальное напряжение можно резать ножом для масла. И я в курсе, что следующие несколько дней они собираются провести так, словно миру вот-вот наступит конец. Хотите верьте, хотите нет, но я вполне славный малый, каким бы ни изображали меня средства массовой информации. Да, бывает, что дурь употребляю. В такие моменты мне кажется, будто я счастлив, полон вдохновения, мир вокруг красочный. Все привыкли видеть меня таким улыбчивым и беззаботным парнем. Самокрутка для меня уже стала предметом первой необходимости… А обезболивающие выписал мой врач, так что я не впихивал их в себя по собственной воле, играя в Господа Бога. Тягу к наркотикам оправдывать не собираюсь. Но попробуйте с семнадцати лет пожить у всех на виду, и посмотрим, что произойдет с вашей самооценкой. Записана, задокументирована, транслирована и продана каждая ваша ошибка в жизни. Будьте готовы, что в любой момент вам их припомнят. И даже не заводите тему о фотографиях члена, публичных разрывах отношений и старлетках наподобие Тейлор Свифт, которые пишут песни, какой я лузер в постели. Запишите в протокол, что я вообще не цацкался с той цыпой. Иди на хрен, Джордан Джексон. Если так подумать, тебе, наверное, нравится подобная фигня. На мой вкус, ты та еще извращенка. Но я отвлекся. Так что да. То есть согласен. Может, у меня и были свои мотивы вступить в тайный сговор с намерением задержаться в Греции, но они не связаны с секс-марафоном рабыни и угрюмого поэта. Просто это создает идеальный настрой для исполнения моего грандиозного плана. Они заняты друг другом, значит, меньше лезут в мои дела. Меньше лезут в мои дела – больше времени на бухло и дурь. Больше времени на бухло и дурь – меньше времени на размышления об альбоме, которому не суждено появиться на свет, потому что я никогда не запишу его, ведь к марту меня не станет. Потому что у меня рак в последней стадии. Очень последней стадии рак с метастазами по всему телу. И тут в голову приходит мысль: пока я просто постоянно страдал от похмелья и отрывался, даже не подозревал, что мое тело сжирает себя до смерти. Все хихоньки да хахоньки, пока толстая дама – мой врач – не пропела грустные известия. Я принял решение уйти с бумом. Не как увядающая, грустная, костлявая тень самого себя, лежащая в хосписе и смотрящая на приятную посредственную картину на стене. Да, я не позволю репортерам заработать бабло на том, что я подобно трупу лежу в больнице. Хотите узнать самое интересное? Я употребляю столько видов дури, что людям придет в голову только одно: рок-звезда в двадцать семь лет умер от передоза. Печально известный легендарный певец, который трудился до посинения и до такого же посинения веселился. Я, так сказать, вступаю в клуб Эми Уайнхаус и Брайана Джонса с фальшивым удостоверением личности. Если бы хоть один из окружавших меня идиотов присмотрелся, да даже просто принюхался к моему смердящему болезнью дыханию и увидел в моих глазах весь этот тлен, то сразу бы просек, что я творю эту дичь неспроста. Катание верхом на корове? Поездка в Таиланд? Остальная тупая чушь? Время я теперь измеряю секундами, потому что не считаю годы, месяцы и дни. Я считаю секунды. Йоу, Хендрикс, Моррисон, Кобейн, я иду к вам. Приготовьте место на диване и включите хорошую музыку. Конец гребаной связи. Рори Я просыпаюсь, дрожа от холода, и сразу же понимаю, что Мэла нет в постели. Слышу, как он разговаривает по телефону в коридоре рядом с нашим номером. Мэл даже не рядом, но от его приглушенного голоса по коже пробегают мурашки, а соски встают торчком. Я вскакиваю и прижимаюсь ухом к двери. Каждая косточка в теле ноет в поисках ответов. Я не пытаюсь залезть ему в душу, просто он о моей жизни знает все, а я о нем – ничего. Между нами огромная пропасть, а я лишь хочу возвести мост, пролить свет. Я напрягаю слух, но ничего не слышу. Внезапно дверь открывается и бьет меня по лицу, я падаю на задницу. Тру попу, чувствуя, как горят уши. – Черт, извини. – Мэл подбегает ко мне и, нахмурившись, поднимает с пола. – Ты подслушивала? Хм? – Нет, – стону я, смахивая с лица прядь волос. – Я как раз хотела открыть дверь и пойти на твои поиски. А что, ты болтал со своей тайной любовницей? – невпопад шучу я. – Нет, но близко. С Райнером, – коротко отвечает Мэл. – Не думала, что он в твоем вкусе. Я пытаюсь разрядить обстановку. Главное, чтобы он забыл, как я пыталась подслушать его разговор. – Ричардс хочет, чтобы мы остались здесь до конца праздничной недели. Ты знала? Ну и наглость у этого болвана. – Ого. Правда? Еще одна ложь в нашем ведерке уловок, коих уже скопилось немало. Но сейчас я не чувствую вины, поскольку Мэл каждый день врет и не краснеет. – Это проблема? – Я приподнимаю бровь, подбивая его открыть душу. – Ты прекрасно знаешь, что да, – отвечает он, влетает в комнату и запихивает одежду в чемодан. – Я согласился на две ночи в Греции. Только на две. Даже это для меня много и идет вразрез договору с Райнером. Я улетаю. Я бы спросила почему, но прекрасно понимаю, что он не ответит. – Собирай вещи, принцесса. Мы уезжаем – с проектом или без него. – Что ты хочешь сказать? Мэл поворачивается ко мне и смотрит волком. – Хочу сказать, что мне насрать на этот альбом. И тебе бы тоже стоило. Давай вернемся. Он не может остаться. Но я-то могу. И должна. Это моя работа. Четко и совершенно ясно я понимаю, что ничего не изменилось. Мэл по-прежнему хочет, чтобы я шла на грандиозные жертвы ради наших зыбких отношений. А я по-прежнему потакаю ему, потому что… почему? Из-за его красивых фиолетовых глаз? Из-за сильных мускулистых рук? Из-за трогательных песен? Перебирайся в Ирландию в восемнадцать лет. Брось учебу.