Счастье на ее лице сменяется шоком, брови опускаются. – Что за вопросы такие? Конечно, я его оставлю. Мэл, я католичка до мозга костей. Я киваю. Кэт откидывается на спинку стула и скрещивает на груди руки. – Думаю, скорее нужно спросить, как поступишь ты. – Разумеется, я позабочусь о нем, – отвечаю, чувствуя, как от удивления брови ползут наверх. Что за вопросы? Кэтлин фыркает. Полагаю, ответ неверный. Пробую снова. – О вас обоих. Я позабочусь о вас обоих – финансово и другими способами. Ты не будешь растить его одна. Я найду настоящую работу. И, если позволишь, поделим обязанности пополам. – Это не то. – Конечно, нет. – Я хлопаю глазами. Господи. Что ей еще надо? – Это мальчик, – уже улыбаясь, самоуверенно заявляет Кэт. – Маленький парнишка, Мэл. Я чувствую. Женщины это умеют. Я силюсь улыбнуться, но выходит странно. Верно. Мальчик. Я тянусь через весь стол и беру ее руку, поглаживая большим пальцем по запястью. – Я серьезно. Ты не одна. Тебе не придется бросать учебу. Я буду постоянно с ним, дам все, что у меня есть. Она отводит взгляд. Сопит. – Что? – настаиваю я. Ей нужно больше, но я не могу понять, насколько больше. Я хочу дать ей все, что она попросит. Даже если ее просьба меня убьет. Может, начну с того, что перестану бормотать имя ее сестры, пока трахаю сзади. Наверное, осел. Наверное. – Я позвонила твоей ма, – тихо признается она. Кэт не плачет, что наводит меня на мысли, не инсценировка ли это какая. Я отпускаю ее руку и выпрямляюсь. – Серьезно? – Я рассказала ей. Пришлось. Мэл, мне необходимо получить ее благословение. К тому же она грустила после того, что случилось с Бриджет. Кэт смотрит на меня и улыбается сквозь слезы. Возможно, это никакая не инсценировка. Вероятно, это Рори превратила меня в измотанного мерзавца. – Мэл, она так счастлива, что у нее родится внук. И Бриджет рада. Может, папа на небесах нам помог. Словно судьба вмешалась. Словно это было предначертано. Судьба. Я убедил Рори положиться на судьбу, и угадайте что? Судьба послала нас к черту, настроила Рори против меня и позаботилась о том, чтобы я обрюхатил Кэт. Если рок существует, то он славно поработал на тем, чтобы мы с Рори никогда не воссоединились. Кэт все говорит и говорит что-то. Я обращаю внимание к ней. – …сказала ей, что все понимаю. Твоя мама твердо убеждена, что нам надо пожениться, тем более учитывая мое отношение к вере, но я сказала, что можно подождать. Я уважаю твои желания и знаю, что счастье твоей мамы и девушки – недостаточная причина делать мне предложение. Девушки? Странно было бы спорить, что мы с Кэт не пара, тем более раз она от меня беременна. Но брак? Серьезно? Нет, дело не в том, что Кэт мне не нравится, она как раз нравится мне, но по совершенно дурной причине. Потому, что она рядом, доступна, знакома, всегда готова раздвинуть ноги и напоминает мне ее сводную сестру. Это довольно ужасная причина встречаться с девушкой, не говоря уж о том, чтобы жениться. Но теперь, когда мы бездумно добавили в эту заварушку ребенка, я понимаю, что Кэтлин права. Моя семья – мама, братья и сестра – точно ждут от меня правильного поступка. Даже если я чувствую, что меня одурачили и загнали в угол. Даже если я едва могу вспомнить ту ночь. Но ты точно помнишь другие ночи, когда брал ее трезвым и с презервативом. – Скажи что-нибудь, – таращась на меня, шепчет Кэтлин. – Я… – Не хочу жениться на тебе. – Мне нужно подумать. – Ладно. – Но, что бы ни случилось, я всегда буду рядом. Для вас обоих. Всегда, – пылко говорю я. Безусловно, я не ведаю, что обещаю. Не знаю, куда заведет меня жизнь. И уж точно, черт подери, не подозреваю, насколько сильно нарушу данное мной обещание. Я женюсь на Кэтлин, когда она на восьмом месяце беременности; ее круглый живот в этом бесформенном белом платье походит на залитую светом луну. В конце декабря, сразу же после Рождества, мы проводим небольшую скромную церемонию в церкви отца Доэрти. Кики сияет от счастья и ликует, мама и Элейн трясутся над ней, мои братья и сестра рыдают от радости и гордости, а Шон, Дэниел, Мэйв и Хизер присутствуют, но с большой неохотой. На устроенном Дэниелом мальчишнике он расхохотался и сказал, что мама и Кики наконец-то дожали меня и заставили сделать предложение. Я пил, улыбался и послал его на хрен. Но друг был прав, и его слова не давали мне покоя. Я обещаю Кэтлин вечную любовь, она повторяет за мной, и мы обмениваемся кольцами. Последние месяцы были напряженными. Кэтлин не хотела узнавать пол ребенка, но только об этом и говорила. Она переехала ко мне сразу же, как мама с Бриджет вернулись из Килкенни. Я был рядом, когда малыш впервые толкнулся, когда начал активно двигаться (особенно по ночам) и когда на животе появилось очертание его пятки. Если раньше мы с Кэтлин занимались сексом время от времени, то после известий о ее беременности это стало происходить на регулярной основе. Я прекратил называть ее Рори, но все равно во время секса не мог смотреть в лицо. К счастью, есть много поз, во время которых я могу видеть лишь ее обнаженную спину. После церемонии мы возвращаемся домой. Кэт пить нельзя, и я тоже завязал с алкоголем. Мама и Элейн решили съехаться, потому что они подруги, а нам с Кэтлин, по-видимому, нужно личное пространство, тем более раз уж скоро у нас родится малыш Глен. Кстати, про имя. Помимо того, что я был удивлен и озадачен выбором, Глен – ужасное имя для человека, которому еще не исполнилось шестьдесят пять. А нашему Глену столько стукнет лишь через шесть десятков лет. Мы врываемся в дом, и Кэт, стеная, снимает огромное белое платье. В нем она похожа на облако, но я не дурак и говорить ей об этом не собираюсь. – Ты больше не думал продать свои песни? – спрашивает Кэт, вытаскивая из прически невидимки и зажимая их зубами. Я качаю головой и, вздохнув, падаю на диван. – Мэл, – просит она. Я включаю телевизор и скрещиваю ноги. Показывают передачу «Наличные деньги на чердаке»[14]. Чтоб тебя, Глен. Ты уже переигрываешь, не кажется? – Мне тебя не понять, – дуется Кики, резкими движениями снимая браслеты и драгоценности. – Ты блестящий автор. Мы могли бы заработать отличные деньги, а не жить на папино наследство, от которого уже почти ничего не осталось. Вместо той подержанной фигни в комнату Глена можно было бы купить хорошую дорогую мебель. Хоть убей, но я не понимаю, в чем причина. – Потому что это мои песни. И песни Рори. Это она меня вдохновила. Я совсем не хочу показывать миру, что творилось у меня в голове в тот день, что я провел с ней, и первые дни после ее отъезда, и все последующие. Остальные, написанные до нее, песни, которые у меня хотели купить, больше не актуальны. Рори меня изменила. Кэт ничего этого не знает: ни истории этих песен, ни о том, что, когда кто-то о них спрашивает, в грудь словно нож втыкается. Она влетает в спальню. – Ты неразумен. Раньше это была мамина спальня. Теперь наша. Вчера мы переставили туда нашу мебель. Я переставил. Тумбы, кровать и огромное зеркало Кэт, которое наклонено так, чтобы она выглядела тоньше. («Не суди меня строго, ладно? Ха-ха».) Я просто закрываю глаза на несколько секунд, чтобы перевести дух, как вдруг слышу из спальни вопль. Резко вскакиваю. Первая мысль: «Ребенок». – Что случилось? С малышом что-то? – Что это за хрень? На какое-то время я обескуражен тем, что Кэтлин произнесла бранное слово. Я вообще не подозревал, что она в курсе о его существовании, не обращая внимания уже на то, что она проговорила его устами добропорядочной католички. Конечно, в постели мы постоянно творили нецензурщину и не в христианских позах, но все же… Погодите-ка, а что это за хрень? Салфетка. Она держит салфетку. Ту самую салфетку. С договором. Я выхватываю бумажку у жены и мысленно даю себе подзатыльник за то, что не перепрятал ее, когда расставлял у кровати наши тумбочки. Кэт наверняка перепутала и влезла в мою, чтобы взять крем из кучи своих тюбиков, а нашла это. – Ничего особенного. – Я запихиваю бумагу в задний карман брюк. Глаза Кэтлин как две огромные планеты, полные горя. Она бьет меня в грудь, закрывает рукой рот. Ее лицо искажается от боли. – Вы заключили сделку? – Я ей не нужен, – говорю я. Непроизвольная реакция и глупейший способ оправдаться перед новобрачной женой, которая, кстати, вот-вот родит.