Она яростно очищала свою крошечную кухню, и было очевидно, что она задалась целью не смотреть на меня. Мольберт стоял там, где и обычно, и зеленые листья нашего недорисованного дерева все еще были там. — Привет, — сказал я, закрывая за собой дверь. Она отвернула свое лицо подальше от меня. — Привет. Я определенно не собирался спрашивать, хочет ли она танцевать. — Не стесняйся рисовать или что-то еще, — пренебрежительно сказала она. Ее лавандовая аура была тусклой и почти белой, но это было больше связано с тем, что я чувствовал, чем с тем, что она на самом деле была таковой. Хотя не имело значения, как сильно она пыталась отстраниться, она не могла скрыться от меня. Я мог видеть ее голос. Тот, что, обычно был подвижным, живым и фантастическим как танцы, был неуверенным и слабым. Она не смотрела на меня. Она плакала. Я задавался вопросом, должен ли вообще быть здесь, но она впустила меня. Она хотела, чтобы я был здесь. Я должен быть здесь ради нее, независимо от того, как она приветствовала меня в своем доме, хотя каждая рациональная мысль говорила, что она не должна была меня приглашать. Я подошел к мольберту, который стоял рядом с кухней, пытаясь рассмотреть ее, но Бёрд только сильнее отстранилась, шкрябая уже чистую дверь. Я начал чувствовать напряжение, и мой рот наполнился вкусом лакрицы. Я ненавидел лакрицу. — Бёрд. Она продолжила тереть. — Бёрд, — в этот раз я положил руку ей на плечо. Она перестала мыть, и затем бросила губку, сняла свои розовые резиновые перчатки, бросила их и начала плакать. Наблюдать за ее болью было то же самое, как чувствовать, что кто-то нападает на меня. Я слышал ее крики в аллее. Иглами на моих кончиках пальцев. Острые формы как осколки стекла в моем видении. Мой желудок сжимался от тошноты. — Что случилось? — спросил я, опускаясь на колени. Она встала, отвернулась от меня, как будто не хотела видеть мое лицо. — Чего ты хочешь, Эш? — спросила она, глядя в окно со скрещенными руками. — Я пришел сюда, чтобы повидаться с тобой. — Это был первый раз, когда я был честен о причине визита. — Если ты хочешь рисовать, твои вещи здесь. — Она кивнула головой в сторону мольберта, но не показала мне свое лицо. — Я сказал, что пришел увидеть тебя. — Зачем? Потому что я такой хороший друг? Потому что я предоставляю тебе место, где можно позависать? — О чем ты говоришь? — Я понимаю это. Я знаю, что все видят, и они притворяются, что этого нет. Как будто чертовски ужасно сказать это вслух. Я стоял на месте, неуверенный, как ответить на боль, что сочилась из нее. Она всегда была такой сияющей, я никогда не думал, что увижу, как она будет вот так плакать. Она провела пальцами по своим густым рыжим локонам и откинула волосы назад, затем повернулась лицом ко мне. — Я знаю, как выгляжу. Я знаю, что никогда не буду танцевать профессионально в этом городе или любом другом, потому что это все, что имеет значение, — сказала она сквозь слезы. — И я знаю, что ни один парень не захочет меня, потому что всегда будет кто-то, у кого нет подобного на лице. — Она ткнула пальцем в поврежденную сторону лица. В этот момент я почувствовал себя самым большим куском дерьма на планете. Я думал, что она прекрасна, и у меня даже никогда не было мысли, что она могла подумать, что я оставил ее из-за шрамов. Я не был слепцом, я видел их, но они просто были частью ее, как и ее карие глаза, ее курносый нос, веснушки, ее элегантная походка, улыбка. В то время как я видел шрамы, как все другие, я мог видеть то, что не замечали другие. Я мог видеть скрытую красоту, которой обладала Бёрд, видимую для такого как я, кто живет за пределами пяти чувств, как большинство других одержимых. Она была в буквальном смысле звездой, ярко сияющей, проходя по планете и украшая ее своим присутствием. Она была тем, что обычно высматривают на ночном небе, задумываясь о бесконечных возможностях. Она была светом, который мы пытались схватить, но никогда не могли прикоснуться. Вот кем была Бёрд: падающей звездой. Танцующей звездой. Я думал, что она знает это. Я думал, что потому-то она излучает свет. Я никогда не предполагал, что Бёрд может даже на секунду задумываться, что она далека от совершенства. В этот момент, я хотел, чтобы она почувствовала себя лучше. Меня не заботило то, что я должен был сдержать свои чувства под замком, меня не заботила потеря контроля. Я подошел к ней и положил свою руку на ее, сжав. — Ты думаешь, что из-за этого я ушел? — Мне не нужно, чтобы ты лгал мне. Я слышала все, что ты мог бы думать. И я не хочу твоей жалости. — Хорошо, потому что я не собираюсь тебя жалеть, — сказал я. Она вздрогнула, не ожидая от меня такой резкости. — Потому что то, что я собираюсь сказать тебе — правда. Я хочу, чтобы ты понимала это. — И сейчас я немного злился на мир, из-за которого она так чувствовала себя, что верила им, а не себя, злился на себя за то, что никогда не говорил ей, как вижу ее. Я сильнее сжал ее тонкую руку. — Я наблюдал за тобой месяцами, думая, что любой парень будет самым счастливым, заполучив тебя. Я наблюдал, как ты сияла и смеялась. Я наблюдал твою улыбку и твои яркие волосы, что горели красным как пламя. Ты необычная, красивая и изящная. Тебя окружает волшебная аура, и ты даже не знаешь этого. — Я положил вторую руку на нее и притянул ее, даже не осознавая этого. — Ты превосходишь других. Ты самое яркое создание на всей Земле. С твоим смехом, таким ярким и красочным, не сравнится ни одно световое шоу на планете. В холодную ночь, когда я один на улице, я думаю о тебе и чувствую, как теплое одеяло накрывает меня. Шрамы не портят такой тип красоты, они усиливают ее. И даже если бы я не был благословлен увидеть физическое воплощение твоей души, ты все еще была бы великолепной. Твои длинные волосы, нос кнопкой, твои веснушки, твои глаза, твои губы... — Мои мысли вернулись к ее поцелую. Я никогда не ощущал таких губ, как у нее. Я понятия не имел, что упускал, пока не поцеловал эти губы. — Твои ноги, твои руки, твоя попа, твоя грудь, то, как ты двигаешься. Ты чертовски сексуальна и также чертовски мила, черт побери. Я разразился тирадой, и мне было плевать. — И это правда, Бёрд. Никакой жалости. Нисколько. Я опустил взгляд и понял, что сжимаю ее в своих руках, не жестко, а страстно. Мы были так близки, и я чувствовал жар. Неоновые черточки зеленого, желтого и индиго мерцали перед глазами как лазер. Я опустил свои руки ниже по ее рукам, отпуская ее, но она схватила меня за руки. — Тогда почему ты ушел? — потребовала она ответа. — Это никак не связано с тобой, а полностью связано со мной. — Ответ все еще недостаточно хорош. Ты не можешь поцеловать девушку так, как целовал меня, и просто вот так уйти. Ты даже не позвонил. — Я вернулся. — От этого все еще больно. Это все еще странно. — Разве ты не видишь, что моя жизнь испорчена? Я сломлен. Разрушен. Я не тот парень, о котором такая девушка, как ты, должна думать. — Я не мог сказать ей, что боялся, что она может заставить меня взобраться на вершину и затем рухнуть в черную дыру. Потому что хоть я и не хотел, чтобы она имела дело со мной, я хотел ее. Если я расскажу ей слишком много и слишком рано, я уверен, что она сбежит. Я хотел снова почувствовать этот кайф, я знал, что мои ощущения с ней будут не похожи ни на что другое. — Ты не хочешь меня, Бёрд. Ты хочешь саму идею обо мне. Скромном художнике. Пареньке, который спас тебя... рисовал тебя. Но я загадка, которую ты не захочешь разгадать. Я вопрос, на который ты не хочешь получить ответ. Было проще, когда я просто рисовал, а ты танцевала. — Ничего никогда не было просто между нами. Ее слезы высохли, но глаза были покрасневшими из-за опустошения. Я был прямо на краю, боролся с желанием прыгнуть в теплый, яркий, многоцветный бассейн поцелуя Бёрд. — Вот как ты видишь меня? Ты говоришь, что шрамы не имею значения, что ты видишь меня не так, как другие? То же самое и для меня, Эш. Я не вижу, где ты живешь. Я не вижу, как много ты делаешь. Я вижу кого-то, кому больно, кто боится заботы, или может, думает, что не заслуживает ее. Но я также вижу честного и нежного, и забавного, и чувствительного человека. Я чувствую тебя. Я чувствовала тебя так много раз, когда проходила мимо, прежде чем узнала тебя. — Она сжала мою руку. — Ты другой. Понимаешь, создается то самое то ощущение, когда ты просто знаешь. — Понимаю. — И я. Вот почему я не могла позволить тебе исчезнуть. Вот почему я практически умоляла тебя прийти на День благодарения. Я просто знала. Я хотела узнать тебя. Она взяла меня за руки и обернула их вокруг своей талии. Ее руки скользнули к моей груди, моей шее, и она провела пальцами под моей шапкой и по моим волосам, так что шапка упала на пол. Ощущение статистического электричества прошло от ее прикосновения. — Позволь мне сделать выбор, — сказала она. 13 глава Бёрд Язык Эша был кистью, мои губы холстом. Я проводила пальцами по очерченным выпуклостям его живота под футболкой. Мы все еще танцевали и рисовали, но на этот раз наши тела были инструментами и поверхностью, на которой мы создавали свои рисунки. Эш скользнул пальцем под мою майку, его теплые руки касались моей кожи. Когда Эш проводил пальцами по моему телу, я ощущала покалывания, как будто от электричества, и задавалась вопросом, может, в каждом из нас есть немного синестезии. Затем я сдернула его футболку через голову, наконец-то увидев, что было под его покрытой краской одеждой. Мои глаза сразу переместились на свежий шрам на его боку: остаток от его героизма. Я провела указательным пальцем по нему и опустилась на колени, поцеловав его. Именно поэтому, несмотря на обстоятельства, я всегда чувствовала себя в безопасности с ним. Он мог никогда не узнать, как благодарна я была ему. Он наклонился, взял меня за руку и потянул меня встать на ноги. Он не хотел моей благодарности, я знала, что он сделал все это не для того, чтобы быть героем. Это была часть характера. Я не хотела говорить Эшу, что я девственница, но побоялась, что он почувствует мою неопытность, если дело зайдет так далеко. Я понимала, что двадцатиоднолетняя девственница это что-то невероятное в наши дни, но мои отношения с парнями были сомнительными в лучшем случае. Я могла шалить с ними, но я не была настолько глупа, чтобы полностью отдать себя кому-то из них. — Прекрасная Бёрд, — выдохнул он в мое ухо, когда стащил лямку моей майки и поцеловал меня в плечо. Я захихикала и извивалась от ощущения. Мы переместились к футону, я легла под него. Мы переплелись друг с другом, обволакивая друг друга теплом. Прикосновения Эша были страстными, но терпеливыми. Это было похоже на то, как он обучал меня рисовать — стремиться к большой картине, но сначала обратить внимание на мелкие детали — нежные поцелуи, ласковые поглаживания, сладкие укусы, кроткие взмахи его языка. Затем мы были обнаженными, и он был больше чем готов. Я приподняла свои бедра по направлению к нему, показывая, что я готова. — У тебя есть презерватив? — выдохнул он в мое ухо. Я кивнула, когда вытянула руку к маленькому боковому столу рядом с футоном за одним из четырех презервативов, которые я хранила там, и которые появились у меня после последнего посещения гинеколога. Я внимательно наблюдала, как он разорвал фольгу и раскатал презерватив, мой желудок сжался от нервного предвкушения. Он целовал мою ключицу, оставляя мягкие покалывания, пока поднимался выше.