На этот раз я торжествовала. Я не была маленькой. Не хотела исчезнуть. Я вышла из кабинки, и там стояла она, притворяясь, что проверяет себя в зеркале. У меня был соблазн отметить все ее недостатки, слабая попытка сравнять счет, но я отказалась от этого желания. Она повернулась о мне, когда я встала у раковины слева от нее. — Привет, — сказала она весело. — Привет, — сказала я спокойно. Мы продолжили стоять в тишине несколько секунд, но напряжение ее внутренней битвы заполнило воздух между нами. — Я, эм... я не знаю, помнишь ли ты, но мы как-то были на совместном кастинге. Может, пару месяцев назад? — Да, я очень хорошо это помню. Ее плечи поникли, и она повернулась ко мне, прислонившись к стойке. — Я, эм... боже... я переживаю об этом с того момента. Ты была в уборной, когда все говорили? — Да, — сказала я, оставаясь бесстрастной. Я хотела, чтобы она чувствовала каждую унцию неловкости. Она опустила взгляд. Ее мышцы лица напряглись, глаза блестели. Ее голос дрожал, когда она снова заговорила: — Я правда сожалею об этом. Я пыталась их остановить, но... это не оправдание. — В ее взгляде плескалась нервозность. Я кивнула. — Я не спорила с ними, но я... я не знаю.... я думала об этом после и поняла, что должна была послать ее к черту. Я была сосредоточена на том, чтобы казаться милой среди толпы девчонок, которых едва знала. И ты намного лучше танцуешь, чем любая из них. Это несправедливо. Я не хотела признаваться, но я понимала. Есть моменты, когда мы думаем, что должны говорить самым громким голосом в несправедливых ситуациях, и тем не менее, моменты проходят, а мы разочаровываемся в себе. Со мной тоже это случилось в той уборной. — Я очень сильно переживаю по этому поводу. И я сказала себе, что если наши пути снова пересекутся, я извинюсь. Неважно, насколько будет неловко. Потому что это не я, я не такой человек. Я ощущала ее дискомфорт. Ей понадобилась вся смелость, чтобы последовать за мной в уборную и столкнуться лицом к лицу с тем, что она сделала, вместо того чтобы разыгрывать непонимание. — Как тебя зовут? — спросила я. Она немного оживилась. — Марли. — Я Бёрд, — сказала я. — Какая у тебя роль? — Я разноцветный попугай номер три в первом акте и кои-бабочка во втором, — сказала она в самоуничижительной манере. — Я уверена, что съем тебя во втором акте, поэтому думаю, мы квиты, — сказала я невозмутимо. Она пялилась на меня некоторое время, неуверенная, как реагировать, затем мы обе одновременно рассмеялись. — Хотя серьезно. Спасибо за попытку. Я не видела, кто говорил, но помню, что именно сказали. И я помню то, что сказала ты. Для меня многое значит то, что ты извинилась. Хотя я не хочу жалости, со мной все в порядке. И я хочу, чтобы мы двигались дальше и забыли об этом. Она улыбнулась и кивнула, облегченно выдохнув. — Конечно. — Но если ты сможешь дать мне имя и адрес той сучки, я отправлю ей мешок дерьма. — По рукам, — сказала Марли, и мы вышли из уборной на свою первую репетицию. *** Это происходило перед моими глазами, но я не заметила, пока не оказалось слишком поздно. Моя жизнь изменилась в одночасье. В один день я преподавала в танцевальной школе и обслуживала столы, а на следующий день уже трудилась для крупного проекта. Дни смешались. Иногда я была настолько физически истощена, что вырубалась, как только приходила домой. Эш снова начал работать помощником официанта и работал над своим художественным проектом. Казалось, мы были на правильном пути. Но я была настолько погружена в трудности шоу, что не заметила малейших изменений. Как Эш ускользал по ночам на крышу, пока я спала глубоким сном, или как он снова перестал бриться и есть. Я редко бывала дома, а Эш стал другим... я думала, что он изменился в лучшую сторону. Со мной у него была жизнь. Если он уставал, то спал. Если бы голоден, то ел. Он знал, что не был обузой. Если что-то было не так, он не исчезал как в последний раз. Он знал, что может на меня рассчитывать. Эш наконец открылся мне, почему он оставил свою прежнюю жизнь позади, и я помогла ему собрать ее воедино. У нового энергичного Эша были приступы вдохновения. Я видела его неустанную живопись. Я слышала, как он бормочет бессвязные предложения, и принимала это за волнение. Я принимала его способность отстоять долгие часы в ресторане, и затем рисовать на крыше за стремление достичь цели. А правда была в том, что я была слишком уставшей, чтобы увидеть что-то другое. Когда я спрашивала, как у него дела, он отвечал, что все чудесно. Он делал мне массаж ног после долгого дня и разговаривал, и я могла положить голову на подушку, закрыть глаза и быть благодарной, что у него есть энергия для нас обоих. В четверг вечером я пришла домой и заметила, что моя дверь открыта нараспашку, а его нигде не видно. На полу были разбросаны бумаги — эскизы, которых я не видела прежде. — Эш? — позвала я. Но он не отозвался. Глубоко внутри я чувствовала, что-то не так. У меня всегда было предчувствие, что Эш мне что-то недоговаривает, что есть что-то большее в его истории. Наши отношения перешли на другой уровень, и мы делились своими переживаниями, при этом никто ни на кого не давил. Поэтому я не давила. Многое происходило в моей жизни, и он заверил меня, что у него все хорошо, и этих слов мне было достаточно. Я побежала на крышу и распахнула дверь. Эш расхаживал в нижнем белье, весь покрытый краской. Я стояла молча, пытаясь осмыслить происходящее передо мной. Он даже не заметил моего присутствия. Краска была повсюду. Не в беспорядочном, хаотичном порядке. Он был в процессе того, чтобы разрисовать крышу. Я потянулась поднять фонарик с земли и осветила всю работу. Это был захватывающий горизонт глазами Эша. Фуксия, бирюзовый, светло-лиловый, зеленовато-голубой, темно-синий, серебряный и бесчисленное множество других цветов кружились в его исполнении неба. В этой работе была своя история: мужчина сидел на земле, а девушка с волосами цвета огня пыталась поднять его в небо. Затем они в звездах, их тела переплетены. Это была наша история, но она была волшебной, отбрасывая реальность пределов человеческого тела. Картина была цельной, созданная на крыше и переходящая на вертикальные поверхности, которые ее окружали. — Эш? Он резко повернулся. — Ох, спасибо, господи, спасибо, господи, — сказал он отчаянно, направляясь ко мне. — У вышел за пределы бумаги. А мне нужно было столько всего нарисовать, что я выбрал это место. Все пришло так быстро, и я думаю, что мы должны обратиться в гребаные галереи и на шоу, чтобы они все увидели это. Потому что бумага — это просто гребаный пустяк. Кому нужна бумага, когда есть кирпич, смола и мое тело? Кто сказал, что бумага или холст должны быть основой? Кому нужна студия? Это просто ерунда. — Эш? — Но черт. Мне нужна краска. Моя закончилась. Краска не пустяк. Она нужна мне, — он провел по волосам вымазанной в краске рукой, оставив огромную оранжевую полосу. — Эш, — на это раз я сказала решительнее, но мои слова едва долетели до него. — Я собираюсь сходить купить кое-какие краски. И затем позвоню мэру, потому что он захочет это увидеть. Я чувствовала, что оцепенела, но в то же время мое тело дрожало. Я не знала, что делать, Эщ словно был на другой планете и не был в состоянии прочитать мои сигналы. — Эш, уже поздно. Арт-магазины закрыты. И ты не можешь рисовать на крыше. Это здание нам не принадлежит. — Нет. Но будет принадлежать. И я собираюсь за краской, потому что хочу превратить весь город в инсталляцию. И лучшая часть в том, что ты сможешь увидеть мое произведение с неба. Он пошел в сторону двери. — Эш! — закричала я. Он остановился и повернулся. — На тебе нет одежды! — закричала я. — А да. Конечно. — Он натянул джинсы и обувь и снова направился к двери. — Твоя футболка, — я пыталась остановить его и найти способ пробиться к нему. Я чувствовала себя такой одинокой на крыше. Наше маленькое тайное место стало секретом, который я больше не хотела держать. — Эш, пожалуйста, не уходи. Ты ведешь себя неправильно. Что-то не так. Он подошел ко мне и сгреб в объятия. — Бёрд, все правильно. Ты хотела этого. Благодаря тебе это произошло. Ты моя муза. Ты вдохновляешь меня. Если бы я мог рисовать в воздухе, на небе и в облаках, и показать тебе то, что я вижу, я бы так и сделал. Но это лучшее, что я могу предложить. Я делаю это для тебя. Это моя любовь к тебе, и я собираюсь показать ее всему миру. — Эш, я просто хочу, чтобы ты был в порядке. Он страстно поцеловал меня, скользнув пальцами мне в волосы. Я пыталась его оттолкнуть, но его хватка была крепкой. — Ты такая красивая. Ты охвачена светом и формой, вкусами и звуками. И я нарисую тебя тысячу раз. — Его взгляд расфокусировался, и прежде чем я могла ответить, он уже начал говорить о другом. — Боже, ты так меня возбуждаешь, — сказал он. Я ощущала, как он твердеет напротив меня. — Не сейчас, Эш, — сказала я решительно. Он целовал мою шею, схватив меня жестче, почти до боли. — Перестань. — впервые я была по-настоящему раздражена. — Ты такая вкусная, — застонал он мне в шею.